Обетованная земля

— В «Морской». Дешево и сердито. Крабы там дешевле, чем в других местах гамбургеры. Как, кстати, зовут того стервятника, к которому мы потом отправимся?

— Блюменталь. Адольф Блюменталь. Это ж надо, сколько евреев Адольфами назвали. Этому по крайней мере его имечко подходит.

— Он знает о твоем визите?

Хирш кивнул:

— Я вчера ему звонил.

— А Боссе знает, что ты к нему идешь?

Хирш рассмеялся:

— Нет, конечно. Он ведь со страху даст показания против нас!

— У тебя есть чем припугнуть этого Блюменталя?

— Ровным счетом ничего, Людвиг. Это очень хитрый тип.

— Тогда, значит, только «Ланский кодекс», параграф первый?

— Совершенно верно. Блеф чистой воды, Людвиг.

Мы шли вниз по Первой авеню. В магазине аквариумов сверкающие всеми цветами радуги две сиамские бойцовые рыбки, отделенные друг от друга стеклянной перегородкой, тщетно пытались атаковать друг друга. В окне кондитерской были выложены венские сладости: ромовые бабы, знаменитые торты «Линцер» и «Захер». Какая-то продавщица в очках махнула Хиршу рукой.

Всю дорогу я украдкой поглядывал на Хирша, шагавшего рядом со мной. Сейчас у него и походка была другая, и лицо напряглось. Внезапно он преобразился, от теперешнего продавца электроутюгов и радиоприемников не осталось и следа, это был прежний Хирш, тот, что во Франции был консулом Раулем Тенье.

— Все евреи были жертвами, — сказал он. — Но это отнюдь не означает, что все они были ангелами.

Блюменталь жил в доме на Пятьдесят четвертой улице. Красные ковровые дорожки, гравюры на стали по стенам, лифтер в фантастической униформе, зеркало в обшитом деревянными панелями лифте. В общем, умеренный достаток.

— На пятнадцатый, — распорядился Хирш. — К директору Блюменталю.

Лифт помчал нас наверх.

— Не думаю, чтобы он вызвал адвоката, — заметил Хирш. — Я пригрозил ему кое-каким материалом. Поскольку он отпетый мошенник, то наверняка сперва захочет на него взглянуть. А так как он еще не стал американцем, значит, добрый старый эмигрантский страх все еще сидит в нем — прежде чем втянуть в дело адвоката, он предпочтет сначала выяснить, что ему предъявляют.

Он позвонил. Нам открыла служанка, которая провела нас в гостиную, обставленную позолоченной мебелью в стиле Людовика XVI.

— Господин Блюменталь сейчас придет.

Блюменталь оказался толстячком среднего роста лет пятидесяти. Вместе с ним в золоченое великолепие гостиной вошла овчарка. Завидев зверя, Хирш улыбнулся.

— Последний раз я видел эту породу в гестапо, господин Блюменталь, — сказал он. — Там их держат для охоты на евреев.

— Спокойно, Харро! — Блюменталь ласково погладил собаку. — Вы о чем-то хотели со мной поговорить? Но вы не сказали, что придете вдвоем. У меня очень мало времени.

— Это господин Зоммер. Он много о вас слышал. Я вас надолго не задержу, господин Блюменталь. Мы пришли к вам из-за доктора Боссе. Он болен, у него нет денег, и он вынужден бросить учебу. Вы ведь его знаете, не так ли?

Блюменталь не ответил. Он снова погладил овчарку, та тихо заворчала.

— Значит, знаете, — продолжил Хирш. — И даже очень хорошо знаете. Но я не уверен, знаете ли вы меня. Ведь людей с фамилией Хирш много, примерно столько же, сколько Блюменталей. Я тот самый Хирш-Гестапо. Вполне возможно, что вы слышали обо мне. Во Франции я некоторое время занимался тем, что вел войну против гестапо. Причем война велась не всегда честным способом с обеих сторон, господин Блюменталь. И с моей стороны тоже. Это я к тому, что попытка защититься с помощью овчарки меня тогда сильно насмешила бы. Как, кстати, и сегодня. Прежде чем ваш зверь успел бы до меня дотронуться, господин Блюменталь, он был бы уже мертв. Не исключено, что и вы вместе с ним. Но я пришел совсем не за этим. Видите ли, мы собираем средства для доктора Боссе. Я предполагаю, что вы с удовольствием захотите ему помочь. Сколько долларов вы могли бы для него пожертвовать?

Блюменталь не отрываясь смотрел на Хирша:

— И почему же я должен это сделать?

— Причин много. Одна из них называется милосердием.

Казалось, Блюменталь что-то пережевывает. При этом он по-прежнему внимательно разглядывал Хирша. Потом достал из кармана пиджака коричневый бумажник крокодиловой кожи, раскрыл и извлек из бокового отделения две бумажки, предварительно послюнив палец, чтобы легче было их отсчитать.

— Здесь сорок долларов. Больше я дать не могу. Слишком многие в подобных ситуациях обращаются ко мне с просьбами. Если все эмигранты помогут вам такими же взносами, думаю, вы легко соберете для доктора Боссе нужную сумму для его учебы.

Я полагал, что Хирш пренебрежительно швырнет эти деньги обратно на стол, но нет, он их взял, аккуратно сложил и спрятал.

— Хорошо, господин Блюменталь, — сказал он очень спокойно. — Тогда за вами еще только тысяча сто сорок долларов. Ровно столько нужно доктору Боссе — он очень скромный человек, не курит и не пьет, — чтобы завершить образование и сдать экзамен.

— Шутить изволите. У меня больше нет на вас времени.

— Э, нет, время у вас найдется, господин Блюменталь. И не пытайтесь рассказать мне, что ваш адвокат сидит в соседней комнате. Его там нет. Зато я вам кое-что расскажу, что вас, безусловно, заинтересует. Вы пока что не американец, вы только надеетесь стать им в следующем году. Скверная репутация вам совершенно ни к чему, Соединенные Штаты по этой части большие педанты. Вот мы вместе с моим другом господином Зоммером — он, кстати, журналист — и решили вас предостеречь.

Похоже, Блюменталь принял решение.

— Это слишком любезно с вашей стороны! — заявил он язвительно. — Вы не возражаете, если я сейчас же извещу полицию?

— Ничуть. Мы прямо тут наш материал ей и передадим.

— Материал! — Блюменталь презрительно скривился. — Шантаж в Америке довольно-таки строго карается, надеюсь, вам это известно. Так что лучше убирайтесь, пока не поздно!

Хирш уселся на один из позолоченных стульев.

— Вы думаете, Блюменталь, — сказал он уже совсем другим тоном, — что вы большой хитрец. Но вы ошибаетесь. Вам следует отдать Боссе те деньги, которые вы ему должны. Вот тут, у меня в кармане, письмо, подписанное доброй сотней эмигрантов; это ходатайство в иммиграционную службу с просьбой отказать вам в американском гражданстве. Там же еще одно ходатайство, и тоже с просьбой отказать вам в праве на американское гражданство в связи с тем, что в Германии вы сотрудничали с гестапо, — за шестью подписями, с подробным изложением того, почему вы вывезли из Германии куда больше денег, чем остальные, — и с указанием фамилии того нациста, который для вас эти деньги переправил в Швейцарию. Кроме того, есть еще вырезка из лионской газеты, где говорится о неком еврее Блюментале, который на допросе в гестапо выдал местонахождение двоих беженцев из Германии, после чего тех расстреляли. Не пытайтесь протестовать, господин Блюменталь. Вполне возможно, это были и не вы, но я буду утверждать, что это были именно вы.

— Что?

— Я официально засвидетельствую, что это были вы. Здесь хорошо известно, чем я занимался во Франции. Мне поверят скорее, чем вам.

Блюменталь уставился на Хирша:

— Вы намерены дать ложные показания?

— Они будут ложными только в самом примитивном толковании права, Блюменталь, но не в ветхозаветном — око за око, зуб за зуб, понимаете, Блюменталь? Вы практически уничтожили Боссе. За это мы уничтожим вас. И нам безразлично, что правда, а что нет. Я же сказал вам: я кое-чему в свое время научился у нацистов.

— И вы еврей? — прошептал Блюменталь.

— Так же, как и вы, к сожалению.

— И преследуете еврея?

Хирш на секунду даже опешил.

— Да, — сказал он затем. — Я же сказал вам, что кое-чему научился у гестапо. И еще кое-чему из арсенала американских гангстеров. Ну и еще, если уж вам, Блюменталь, так хочется, кое-что добавила природная еврейская смекалка.

— Полиция в Америке…

— И от полиции в Америке я тоже кое-чему научился, — перебил его Хирш. — Даже очень многому! Но это мне не понадобится. Чтобы покончить с вами, достаточно тех бумаг, что у меня в кармане. Я даже не буду стараться упрятать вас в тюрьму. Достаточно спровадить вас в лагерь для интернированных лиц, подозреваемых в нацизме.