Гусар на крыше

— А Сент-Коломб вы знаете?

— Да, месье, это в той же стороне, что и Шовак. Только ничего хорошего там нет, и не надейтесь.

— Я думаю, с вами можно говорить откровенно, — сказал Анджело.

— Как сказать, — ответил крестьянин, — но в общем-то от этого не помирают.

— Я покупаю у вас пять пакетиков вашей настойки, — сказал Анджело, — добавляю еще экю, и выходит как раз луидор, который я брошу к вашим ногам, если вы не боитесь заразы.

— У меня есть мое лекарство, а потом я что-то не слыхал, чтобы луидор кого-нибудь заразил холерой. Ну, давайте, только не просите у меня невозможного.

— Что делают здесь солдаты?

— В самое яблочко: мешают всему свету.

— Похоже, что они везде.

— За ваши же деньги я вам выложу все, что знаю. Около Шовака, куда вы идете, все забито драгунами и даже пехотой, потому что там проходит столбовая дорога. Да и штатских там навалом. Там всех останавливают и на две недели в карантин, это в бывшей монастырской школе, которую превратили в госпиталь. Теперь, если у вас есть наличные, вам грозят две опасности: во-первых, вас отдубасят, якобы за то, что вы пытались дать на лапу, и, во-вторых, вас обдерут как липку — они это называют конфискацией. А поскольку они должны все вернуть вам при выходе из карантина, то они заинтересованы, чтобы вы вышли оттуда вперед ногами. И это случается.

— Стало быть, надо обходить город.

— Стало быть, надо обходить город, как вы говорите, но вот тут надо добавить еще монету в пять франков.

— Если это того стоит…

— Думаю, что стоит. Смотрите-ка. Если вы думаете, что, добравшись до Шовака, сумеете ускользнуть от них, ничего не получится. Их не проведешь, и лошади у них — словно о шести ногах, карабкаются повсюду, как мухи. И не пытайтесь утереть им нос на скалах, они вас в момент зацапают. Они перекрыли все тропинки, даже самые незаметные. Вот тут-то и надо знать, что делать. И за вашу монету я научу вас.

— Ладно, по рукам, — сказал Анджело. — Только если ты меня надуешь, не забывай, что я итальянец и у меня дурной глаз.

— Ну зачем же так? Мне нет никакого смысла надувать вас. Вы ничем не рискуете. А что до дурного глаза, так я тут уже давненько и всяких перевидал, не то что там итальянцев. Все проще простого. Надо быть здешним. Никого из нас они еще не поймали.

Слушайте. Отсюда идите по дороге на Сен-Сирис. Сначала дорога идет ровно, потом начинает спускаться. Спускайтесь, пока не увидите колокольню. Там остановитесь у фонаря; впереди плохое место: запросто можно окочуриться. Они там мрут как мухи. Только вчера вечером шестеро померли. Но справа от вас будет проселочная дорога на Байон. Туда и идите. Когда придете в Байон, увидите пруд, где полощут белье. В деревню не входите; поворачивайте налево и идите прямо. До самого Монже дорога свободна. Правильно, запишите это, мадам. Папаша Антуан не такой уж простак, как кажется, не в обиду вам будь сказано. Раз я тут с вами беседую, значит-таки, проскочил сквозь сети.

К вечеру вы доберетесь до Монже. Подождите до утра, чтобы убедиться, что вы точно у подножия Шаруй. Департаментская дорога слишком петляет. Идите до самой вершины по тропинке вдоль потока. А дальше и пятилетнему ребенку понятно, что нужно делать, чтобы обойти город, который остался далеко слева. Вот и все дела.

Они пунктуальнейшим образом выполнили все указания. Крестьянин же свернул на тропинку и исчез, пожелав им доброго пути. Маршрут его был безупречен. Увидев колокольню Сен-Сириса, они без труда обнаружили тропинку, начинавшуюся в порыжевшей траве под небольшой пинией. Таким образом, они благополучно обошли деревню Сен-Сирис, где царила красноречивая тишина.

«Если бы не советы этого крестьянина, мы бы прямиком явились в это прелестное место успокоения».

С тех пор как они покинули плато и пошли по бегущей вниз дороге, пейзаж полностью переменился. Приветливые деревья, золотистые липы и пурпурные клены плотной изгородью стояли вдоль дороги, окружали рощами поля, а дальше виднелись виноградники, луга и серые квадраты земли, распаханной на склонах холмов, увенчанных сосновыми лесами.

Деревенька, мимо которой они ехали, повисла где — то наверху на склоне плато и радовала взор балюстрадами, фризами, розовыми гофрированными крышами, беседками из виноградных лоз, крепостными стенами, башенками, белоснежными лестницами и осенней бронзой вязов на небольших площадях. Сквозь великолепную кованую решетку колокольни виднелись переплеты окон небольшого сельского замка, венчающего холм своими наивными зубцами и тонкими кипарисами на террасах.

— Мне что-то не нравятся эти птицы, — сказала молодая женщина. — Они заполонили всю деревню, расселись на крышах. Посмотрите, их полно на балконах. Это ведь не черные тряпки развешаны на веревках, а вороны, наверняка похожие на ту, что бросилась на меня, когда решила, что я наконец согласилась умереть.

К счастью, вплоть до Байона они ехали по совершенно пустынной местности. Они огибали множество невысоких холмов, один прелестнее другого. Открывавшееся за каждым поворотом зрелище пылающих королевским пурпуром и золотом рощ, окруженных редко разбросанными соснами, казалось почти неправдоподобным. Около поля овса они сделали небольшую остановку, чтобы покормить лошадей. Они не стали готовить чай, а закусили черствым хлебом с одной или двумя горстями сахара, хотя и подумали, что от этого у них могут вывалиться зубы.

К ночи они прибыли в Монже. Упало несколько крупных дождевых капель. Они очень устали.

Деревня, построенная на пересечении большого количества узеньких проселочных дорог, казалась здоровой и благополучной. И пеший, и конный путник мог найти себе здесь пристанище.

Вопросы Анджело, похоже, не слишком удивили хозяина постоялого двора. Он сказал, что зараза — это все глупости, что здесь никто не умирает, кроме стариков, естественно. Есть, конечно, люди, которые боятся, и это немного мешает вести дела, но в общем по эту сторону горы бояться нечего. И добавил, что у него есть чистые комнаты.

— Очень хорошо, — сказал Анджело, — мы об этом еще поговорим, а сейчас покажите мне вашу конюшню.

Пошел дождь. Лошадей привели в большой сарай, предназначенный для возов и телег с товарами. Сейчас он был пустым, гулким и темным — горевший фонарь освещал лишь одну его часть.

— Вот что мне надо, — сказал Анджело, подходя к яслям. — Насыпьте сюда две меры сухого овса и принесите восемь охапок соломы: пять для лошадей и три для меня.

— Это нехорошо с вашей стороны, — вкрадчиво сказал трактирщик. — Вы, кажется, боитесь, что ваших лошадей могут увести? Может быть, вы мне не доверяете? Лучше уж скажите прямо.

Он подошел к Анджело. Это был коренастый горец.

— Когда я не доверяю, — ответил Анджело, — я этого не скрываю. Я, кажется, ясно тебе все объяснил. Делай то, что я сказал, в накладе не останешься. Я думаю и делаю, что хочу. А ежели мне придет в голову передумать, то твоего разрешения я спрашивать не стану. А теперь отойди-ка малость и слушай, если хочешь свое заработать.

— Вы, может быть, субпрефект, сударь? — спросил трактирщик.

— Не исключено, — ответил Анджело, — а потому насади на вертел пару цыплят, а пока они будут жариться, приготовь дюжину яиц всмятку.

— Вишь куда хватил, — сказал трактирщик. — Это вам влетит в копеечку.

— Не сомневаюсь, — ответил Анджело. — Жалованье субпрефекта позволяет такие траты. Если у тебя есть помощник, пришли его ко мне, пусть займется багажом.

Появилась девушка, но, правда, очень крепко сбитая и вполне способная выполнять мужскую работу. Она и занялась лошадьми.

— Что делает молодая дама наверху? — спросил Анджело. — Кто-нибудь ею занимается?

— Это ваша жена?

— Да.

— Это вы подарили ей ее большой перстень?

— Да, я.

— Какой вы добрый.

— Да, я очень добрый, особенно когда мне оказывают услуги. Скажи, тут есть холера? — И он дал ей монету в сорок су.

— Немного.

— Немного, это сколько?