Буревестник

— Не ваша вахта, идите отдыхать! — сказал ему капитан.

Когда на мостике появились Прециосу и Прикоп, Хараламб принял их не очень любезно:

— Здесь и так тесно, товарищи, ступайте к себе на жилую палубу — там и суше и просторнее.

Он говорил, не глядя на них, устремив взор на бурлящие пеной темные волны, которые бешено хлестал кривой дождь.

— Передайте в машинное отделение: восемь оборотов!

Исполнив приказание, Константин передвинул рукоятку аппарата на «Внимание! Малый ход!» Судно продолжало идти с сильным креном. Ветер, оглушительно завывая, яростно дул ему в борт. Холодный дождь лил, как из ведра. По палубам ручьями текла вода. Капитан стоял молча, заложив руки за спину. Пароход задрожал сильнее.

— Какой курс? — спросил капитан, не повышая голоса.

— Двести семьдесят… — ответил рулевой, не отрывая глаз от раскачивавшегося перед ним большого компаса, медный футляр которого таинственно поблескивал в тиши полутемной рубки.

— А сколько было?

— Сорок, — сказал рулевой и, больше для себя, прибавил: — Кругом крутит ветер…

Черная тень капитана на покосившейся скамье командного мостика смутно вырисовывалась на фоне хлеставшего в борт парохода дождя.

— Переведите постепенно на сорок, — сказал он.

Между тем те, кого капитан так нелюбезно отправил с мостика, стояли у входного люка в машинное отделение и возбужденно переговаривались. Сквозь ходовые решетки виднелись, словно на дне пропасти, сверкающие стальные поршни и шатуны, жирно смазанные и ярко начищенные медные части, выкрашенное суриком железо и маленькие фигурки механиков. Оттуда валил влажный, горячий пар.

— Ишь, с каким креном идем, — проговорил Прециосу. — До сих пор не выровнялись!

Из пропасти машинного отделения появился старший механик.

— Фиу-фиу-фи! — насвистывал он, поднимаясь по трапу. — Что? Испугались? Раз с дождем, значит через полчаса кончится. Однажды я плыл на старом грузовом судне «Боливар» под панамским флагом. Вторым помощником капитана был у нас Хараламб — наш теперешний капитан. В Бискайском заливе мы попали в шторм — волны метров в пятнадцать, а то и больше. Рулевую рубку снесло вместе с капитаном, со старшим помощником, с рулевым — все чертям на закуску пошло. Мачты поломало. Я кое-как приладил вспомогательный мотор, подвязал там четырех механиков, чтобы их не смыло; Хараламб тоже привязался и привел таки нас в Бильбао. Хороший моряк! После этого пароходные общества наперебой приглашали его на службу, но он непременно хотел вернуться и нас вернуть на родину, все искал румынское судно… Ну, и закачало же нас тогда: десять дней на ногах стоять не могли. А тут что? Разве это шторм! Так себе ветерок…

Дрожь парохода еще более усилилась.

— Видите? Что я вам говорил? Выровняли крен. Теперь снова идем прямо.

XXXV

Адам появился на базе утром, когда от ночного шторма не осталось и следа и в ясном небе безмятежно сверкало солнце. Прециосу сказал ему, что отложить организационное заседание было нельзя.

— Что же вы меня не предупредили? — удивился Адам.

— Как не предупредили? Разве вам не передали об этом через бригаду, которая должна была пройти как раз теми местами, где были вы с товарищем Георге?

— Никто ничего мне не передавал!

— Вот черти, должно быть, забыли! — сказал Прециосу с такой небрежностью, что Адам невольно насторожился и окинул его пытливым взглядом. «Что это значит? — мелькнуло у него в голове. — Почему такая небрежность?»

— Кто забыл? Через кого передали? — спросил он быстро.

Прециосу пожал плечами с видом человека, снимающего с себя всякую ответственность:

— Это было поручено Прикопу… Он и сообщил…

— Прекрасно, но через кого же, товарищ Данилов, через кого именно вы сообщили мне о заседании?

Прикоп не ожидал такой настойчивости. Он притворился, что забыл:

— Стойте… может, вспомню… нет, забыл! Столько за эти сутки делов было, что голова кругом идет…

— Я вам помогу, — невозмутимо предложил Адам. — Какой бригаде было поручено сообщить мне о заседании?

Прикоп понял, что ему не открутиться, но, зная, что он покрыт и ничем не рискует, — вольно же было товарищу инструктору отправляться с рыбаками на промысел, — решил взять быка за рога:

— Стойте, вспомнил! И как это я мог забыть? Ведь на базе вчера была бригада моего брата — через них я и передал.

— Через кого именно? — допытывался Адам.

— Я же вам говорю: через кого-то из их бригады…

— Бригада эта мимо нас, действительно, вчера вечером проходила. Но мне ничего не передали. Кому именно вы поручили? Как фамилия?

— Видите ли, — сказал Прикоп самоуверенно, он знал, что запутался, но был рад случаю поиздеваться над Адамом, — я, собственно, поручил это моему брату Симиону, который должен был сообщить вам лично или через кого-нибудь из своих рыбаков…

Адам повернулся и пошел на бак, где он только что видел прибывшего с уловом Симиона…

— Послушайте, — сказал он, найдя младшего Данилова, — вы должны были сообщить мне вчера о заседании. Почему вы этого не сделали?

Они стояли друг против друга: два рыбака в серых спецовках. Симион, с потрепанным лицом и впалыми щеками, с глубокими морщинами около рта, давно небритый, смотрел снизу вверх на сутулого великана, со строгим, свежевыбритым лицом и проницательными серыми глазами в глубоких глазницах. Симион был занят тем, что разделывал, распоров ей белое брюхо, только что выловленную акулу. В правой руке у него был окровавленный нож. Из длинного туловища рыбы сочилась на его босые ноги черно-коричневая кровь.

— Что? — спросил Симион.

Адам повторил вопрос. Симион посмотрел на него в упор, не моргая, с отвращением, с враждой, с вызовом, с непримиримой, дикой ненавистью.

— Я забыл, — коротко ответил он, чуть не рассмеявшись в лицо Адаму.

Потом нагнулся и продолжал разделывать рыбу, торопясь взвесить ее и подсчитать, сколько ему за нее следует.

Адам вернулся к Прециосу и Прикопу, которые ждали его с невозмутимым спокойствием. Прециосу коротко рассказал про заседание, упомянув, что оно было очень оживленным, и что на нем обнаружились враждебные партии элементы… Адам потребовал подробностей. Прециосу принялся рассказывать, а Прикоп только вставлял свои замечания.

— Записано у вас что-нибудь?

Прециосу с Приколом переглянулись.

— Записано, — сказал Прециосу.

— Разрешите взглянуть?

Прикоп принес протокол заседания, подписанный им самим и Прециосу.

— Товарищ Продан не подписал?

— Что вы! — рассмеялся Прециосу. — Он остался при особом мнении… Его этот протокол вовсе не устраивает, хе-хе!..

Адам терпеливо слушал, задавал много вопросов, потом отправился к Продану, к боцману, к Николау, спустился в машинное отделение к механикам и всех подробно расспрашивал о заседании.

— Почему вы до сих пор молчали? — допытывался Адам. — Почему не сообщили партии?

Картина получалась вполне ясная: команда выбрала Прециосу и Прикопа в бюро парторганизации, не зная их. Позднее по их адресу все чаще слышались критические отзывы, все энергичнее раздавались протесты против их руководства, но после того, как сначала один инструктор, потом другой, потом третий побывали на судне, ровно ничего не добившись, люди отчаялись и решили молча ждать. Если бы их было только двое, то организация еще могла бы с ними бороться, но их ревностно поддерживали Лае, буфетчик и еще человека два из команды. Кроме этих присных, были и такие, которые принимали на веру все, что говорили Прикоп и Прециосу, не задумываясь над тем, соответствуют ли их дела словам. Теперь как раз те, которые были смелее других, оказались скомпрометированными. Над ними тяготело обвинение, заранее обрекавшее их сопротивление на неудачу. Адам был уверен, что партийная анкета с легкостью установила бы, что правда и что ложь в выдвинутых против Продана, Николау и Мариники обвинениях. Но Николау, так же, как и боцману, ставились кроме того в вину «командирские замашки». Потом были еще необдуманные слова заведующей консервным заводом, которые Прециосу с Прикопом раздули в «антипартийные настроения». «Это, положим, тоже выяснилось бы, — думал Адам, — но вот вопрос: когда? Что может произойти до анкеты? Что еще замышляют эти двое?»