Большие деньги

Дверной звонок надрывался. Это парень из гаража пригнал его машину. Чарли надел пальто, шляпу и спустился на улицу. Он поехал в Лонг-Айленд-Сити, поднялся по железной гофрированной лестнице к себе в офис, сел в кабинете за стол, пошуршал разложенными на нем бумагами, поговорил по телефону со Сточем, позавтракал в столовой для служащих с Джо Эскью, продиктовал несколько писем новой белобрысой стенографистке и даже не заметил, что уже шесть, рабочий день кончился.

Он с трудом, бросая машину то влево, то вправо, продирался через плотное уличное движение.

Когда проезжал через мост, у него вдруг возникло желание, резко крутанув руль, нажать посильнее на газ, но он все же вовремя опомнился – этот проклятый «паккард» все равно не перелетит через ограждение, в результате здесь возникнет отвратительная куча покореженного металла из легковых автомобилей и грузовиков.

Ему не хотелось возвращаться домой, не хотелось идти в ресторан, в котором они с Дорис постоянно обедали по нескольку раз в неделю всю зиму, поэтому он повернул на Третью авеню. Может, встретит кого-нибудь у «Джулиуса». Он стоял у бара. Ему уже не хотелось больше пить, хотелось чего-то другого. Но все же он опрокинул еще несколько стаканчиков виски, и ему сразу полегчало. Ну и черт с ней, с Дорис! Что может быть лучше виски? Он один, у него есть деньги, и он теперь мог заняться чем угодно.

Рядом у стойки он увидел парочку пухленьких, аляповато разодетых женщин. Они разговаривали с каким-то краснорожим мужчиной, довольно уже пьяным. Они говорили ему что-то о платьях, а он им – о ресторане «Бельо-Вуд». В мгновение ока они с Чарли стали закадычными друзьями.

– Моя фамилия – Де Вриз. Профессия – бонвиван, – сказал он, разворачивая женщин лицом к Чарли. Обняв их обеих за талии, сказал: – Прошу познакомиться со своей будущей женой!

Они пили в «Бельо-Вуд», в «Аргонне», в знаменитом «Сент-Мишеле». Женщины сказали ему: Боже, как хочется съездить в Хобокен в пивную. Чарли ответил: нет проблем, он сейчас же отвезет их туда на своей машине. В пути они немного протрезвели и на пароме вели себя довольно тихо. В ресторане на холодной темной улице в Хобокене нечего было выпить, кроме пива. После ужина Де Вриз сказал, что знает одно местечко, где можно достать настоящий крепкий напиток. Они кружили, кружили по городу, покуда не оказались в каком-то притоне в Юнион-Сити. Когда они напились до такой степени, что пустились плясать кадриль, женщины вдруг захотели съездить в Гарлем. На сей раз на пароме они не отрезвели, главным образом потому, что прихватили с собой бутылку виски. В Гарлеме их выволокли из танцевального зала, и они, в конце концов, «приземлились» в каком-то ночном клубе. Бонвиван слетел с лестницы, покрытой красным ковром, и Чарли пришлось немало позубоскалить и потрепаться с менеджерами, чтобы все загладить. Они ели жареных цыплят, пили какой-то ужасный джин, который им принес цветной официант, и танцевали. Чарли все время думал, как же здорово он танцует. Он никак не мог понять, сильно удивляясь, почему ему так не везет и он не может подцепить никакой шлюхи.

Утром он проснулся в каком-то отеле. Огляделся. Нет, рядом в кровати никакой женщины нет. Голова ужасно болела, в ушах гудело. Но если на все это не обращать внимания, он чувствовал себя неплохо. С животом все в порядке. Ему вдруг показалось, что он только что вернулся из Франции. Потом он вспомнил о своем «паккарде». Где, черт подери, он его оставил? Он потянулся к трубке.

– Скажите, как называется ваш отель?

– Доброе утро, вы в «Макальпине».

Вспомнив номер телефона Джо Турбино, позвонил ему, спросил, где, по его мнению, можно лучше всего опохмелиться. После разговора по телефону ему стало хуже. Во рту – словно кошки нагадили. Он снова заснул. Его разбудил телефон.

– Какой-то джентльмен вас спрашивает, – сказали ему снизу.

Тогда он вспомнил все о том, что произошло у него с Дорис. Парень доставил ему бутылку виски от Джо Турбино. Чарли глотнул неразбавленный виски, запил парой стаканов ледяной воды, принял ванну, заказал себе легкий завтрак. Наступило время ланча. Сунув недопитую бутылку в карман пальто, пошел в бар «Фрэнк энд Джо», чтобы выпить коктейль.

Ночью он поехал на такси в Гарлем. Там долго бродил от одного притона к другому и везде танцевал со шлюхами. В каком-то клубе подрался. Очнулся он уже днем в такси, которое везло его к миссис Дарлинг. В кармане было пусто, и, чтобы расплатиться, он взял таксиста с собой. Они поднялись в лифте, и таксист остался в холле, ожидая, покуда ему вынесут деньги. В квартире никого, кроме цветной девушки, не оказалось, и она отслюнявила ему пять баксов. Она попыталась было уложить Чарли в постель, а он все время порывался выписать ей счет, но никак не мог поставить свою подпись на чеке. Девушка хотела отвести его в ванную комнату, чтобы он принял душ и лег спать. Она сказала, что у него вся рубашка в крови.

После холодно-горячей воды он почувствовал себя отлично, весь такой чистый. Подремал в кресле парикмахера, который его побрил и приложил к его почерневшему глазу кусок льда. Снова пошел в бар «Фрэнк энд Джо», чтобы опохмелиться, и вдруг там появился Нэт Бентон. Ах, этот добрый старик Нэт, он так заботился о нем, Чарли, расспрашивал его, откуда синяк под глазом. Тот демонстрировал ему костяшки своих пальцев с ободранной в драке кожей, но Нэт, не обращая на это внимания, все время говорил только о бизнесе: о концерне «Эскью – Мерритт», о «Стэндард эйрпарст», наконец, заявил, что Чарли бы валялся на тротуаре, если бы он, Нэт, не подоспел вовремя. Они выпили, но Нэт все твердил что-то о молоке с маслом, он хотел, чтобы Чарли пошел в отель и встретился там с Фаррелом… Этот Фаррел считал его, Чарли, самым замечательным парнем на всем белом свете. И это говорит один из наиболее весомых людей в отечественной промышленности, на него можно поставить последний доллар из загашника. Ну да ладно! Теперь перед ним сидел Фаррел, и Чарли показывал ему костяшки с содранной кожей, рассказывал, каким образом ободрал как липку какого-то парня в этот вшивый покер, и о том, что он, Чарли, всех их раздел бы донага, если бы кто-то из них не огрел его по уху чулком, набитым сырым песком. Детройт, само собой. Черт подери, какой парень захочет оставаться в городе, где на него только что наехали? А эта гадина шлюха, у которой осталась его записная книжка со всеми адресами и телефонами. Документы? Само собой, есть. Он подпишет любую бумагу, любую, какую скажет Нэт. Акции? Само собой. Он все их до последней обменяет. Для чего, черт возьми, они нужны человеку, работающему на заводе в городе, где на него наехали в кабаке. В Детройт, само собой, и немедленно. Нэт, вызови такси, мы едем в Детройт.

Они все отправились на его квартиру. Таки что-то болтал, Нэт суетился, все делал сам, а Фаррел только и повторял: «Мне никто, кроме этого парня, не нужен» – и Чарли на сей раз смог как следует, разборчиво написать свою фамилию. Сначала он расписался на крышке стола, потом в контракте, в котором Нэт все предусмотрел, – он менял все свои акции концерна «Эскью – Мерритт» на акции завода Терна, а потом Нэт с Фаррелом сказали, что ему, очевидно, нужно поспать, отдохнуть, а Таки что-то лопотал о том, что ему неплохо бы сейчас принять горячую ванну.

Утром Чарли проснулся абсолютно трезвым, но все тело его онемело, он его не чувствовал, словно оно у него мертвое. Гробовщик может приезжать в любую минуту, чтобы забрать его. Таки принес ему апельсинового сока, он выпил, но его вырвало. Он снова упал на подушку. Он ведь наказал Таки никого к нему не пускать. Почему же перед кроватью стоит Джо Эскью? Бледнее, чем обычно, такое же озабоченное выражение на морщинистом лице, как в конторе, пощипывает свои пшеничные усы. Не улыбается.

– Ну, как себя чувствуешь? – спросил он.

– Так себе, средне, – ответил Чарли.

– Итак, ты перешел к Терну, так?

– Джо, я больше не могу оставаться здесь, в Нью-Йорке. Все, с этим городом покончено.

– Насколько понимаю, покончено и со многим другим.