Спецназ, который не вернется

Николай Иванов

Спецназ, который не вернется

Вместо предисловия

У кого-то в Кремле на них наверняка хранится более обширное досье: рост, вес, дата рождения, послужной список…

Я же перед вылетом спецназовцев на задание успел по просьбе комбрига Зарембы записать лишь по две-три странички из того, что они сочли нужным рассказать мне о своей жизни.

Он словно все предчувствовал…

Сейчас, когда спецназовцы не вернулись, когда молчит мой телефон, остается единственное желание: показать московским «архивариусам», кого они посылали на верную смерть. Чтобы они приобщили мои короткие записи к тем данным, которые казались им более важными — рост, вес, дата рождения, послужной список…

Глава 1. На суше «SОS» не принимается

Состав тянулся обреченно, будто машинисты знали о засаде и предстоящем грабеже. Но увы: кто загнал себя в колею, личной судьбой не распоряжается.

— Давай-давай, — прекрасно знали, что поезду деваться некуда, и поджидавшие добычу налетчики. Машинист послал в преддождевое небо несколько коротких гудков. Может, так требовалось по инструкции, но один к одному вышел сигнал «SОS». Морзянка ткнулась в одну гору, во вторую, исцарапала себе бока в глухом извилистом ущелье и окончательно расшиблась о скалы, клыкасто ощерившиеся вдали. На них, повиснув клочьями, и умолкла.

В этот момент впереди прогремел взрыв. Он взметнул узкие ленты рельс, в воздухе поотрывал и отбросил прицепившиеся к ним черные обрубки шпал, оставив после себя запах тротила и сгорбленный стальной узор. Поезд подобно загнанному в угол зверю теперь уже надсадно заревел, попятился. Но куда отступать, ежели и сзади щелкнул хлыст: «Стоять!»

— Дик ду, [1] — удовлетворенно оценил проделанное командир. Он единственный стоял на затоптанной, всей в шрамах и перетяжках спине БТР. Черная разлапистая борода, длинные, свисающие на плечи волосы, перехваченные зеленой исламской лентой с арабской вязью и эмблемой волка. Угрюмый, знающий себе цену Одинокий Волк. Остальные из его команды залегли в дубовой роще, подгадавшей вырасти аккурат к началу войны и теперь охотно и зло помогавшей им воевать с федеральными войсками. Зато спокойно, размеренно, на автомобилях, — затмив дерзостью индейцев времен покорения Дикого Запада и даже летучие отряды самого батьки Махно, — налетчики двинулись к сжавшейся коричневой гусенице грузового поезда.

— Вскрывать пятый, шестой, десятый и двенадцатый вагоны, — сверившись с записями в блокноте, отдал приказ Одинокий Волк. Сам, покачиваясь в такт с бронетранспортером на неровностях, подъехал к тепловозу. Пружинисто спрыгнул, привычно отбросил назад непокорно взметнувшиеся волосы.

Машинист и его помощник лежали вниз лицом. На их вывернутых назад руках поблескивали наручники.

— График не выдерживаете, товарищи железнодорожники, — пожурил Волк, перешагнув через пленников. — Целых семь минут задержки. Заставляете волноваться, думать неизвестно что. Следующий раз так не поступайте.

Похоже, железнодорожники теперь жалели, что не опоздали на час, на два, навсегда. И уж наверняка клялись себе, что, если останутся живы, никогда не поведут локомотив в сторону Чечни.

— Как погода в Москве? А здоровье вашего президента?

Вопросы не для ответов, а в пустоту, чтобы подчеркнуть свое безраздельное господство: хочу убиваю, хочу милую. А под настроение еще и разговоры веду. Да и приятно поинтересоваться самочувствием Ельцина у людей, которые лежат, уткнувшись мордой в пропитанную мазутом и мочой насыпь. И угадать, чего они в данный момент желают президенту.

— Если останетесь живы, передадите ему привет от чеченских волков. Он так и не понял, кого тронул. И зачем.

Усмехнувшись, заскрежетал горными ботинками вдоль состава. Когда-то закончится стрельба, сменятся правители, не сумевшие предотвратить чеченскую бойню, а народ будет помнить тех, из-за чьей бездарности его тыкали носом в мазут и мочу…

Из помеченных вагонов в подошедшие КрАЗы грузили мешки, коробки и ящики с продовольствием, стройматериалами. Все, что нужно для долгой войны. Работали пленные солдаты, которые по мере приближения Волка сгибались уже не под тяжестью груза, а под взглядом. Боевики держали пленников под прицелом, пиная под зад тех, кто мешкал или пытался передохнуть.

— Ильяс, — произнес себе под нос Волк. Однако тот, кого назвали по имени, отчетливо услышал командира и мгновенно вырос рядом. Впрочем, рядом с Валком вырасти невозможно: на фоне двухметрового кудлатого начальника остальные боевики казались приземистыми, незначительными, даже если они были с макушки до пят обвешены оружием.

Ильяс был перепоясан пулеметной лентой, а сам «красавчик» [2] покоился у него на плече. Аккуратная бородка, тщательно подогнанный камуфляж подчеркивали его щегольство, но что такое пичужка, пусть и прилаженная, перышко к перышку, по сравнению с медведем? Вытянула шею, замерла, потеряла и голос, и вид.

— Вскрой последние шесть вагонов. Искать ничего не нужно, они пустыми вышли уже из Москвы.

— Есть! — по-армейски отозвался щеголь и с удовольствием выпорхнул из-под взора командира.

Если прогремевшие взрывы небо еще выдержало, то теперь дождь сорвался сверху и разбился о землю. Ни добрым молодцем, ни резвым скакуном не стал, — с первой минуты превратился в занудливого и враз надоевшего всем дряблого старикашку с шамкающим и чавкающим ртом.

— Живее, шевелись, — потребовали от пленных надсмотрщики. — Мокни тут из-за вас.

Не «вертушек» боялись, не появления бронегруппы федеральных войск, их беспокоила только непогода. Значит, где-то рядом с поездом притаились расхлябанность и предательство противной стороны. Одинокий Волк вернулся к тепловозу. Дождь ненасытно клевал тела лежавших на земле железнодорожников. Заодно пытался пощипать и молоденького охранника с крупной родинкой на щеке, но тот забрался в кабину и поглядывал оттуда на происходящее. Изредка жужжал фонариком, найденным в вещах арестантов. И лишь приближающийся командир прервал его благостное пребывание в тепле и сухости.

Крайними, правда, все равно оказались пленники: если Одинокий Волк перед этим перешагнул через них, то охранник, не желая грязнить полусапожки, прошелся по их спинам. Не заметил, что вызвал недовольство старшего, да наверное это и не сыграло бы никакой роли. Судя по всему, молодой волчонок состоял в близком родстве с командиром, иначе вместо Ильяса бегал бы он открывать вагоны или стоял бы на охране русских солдат.

По-видимому, дело обстояло именно так, ибо командир ничего не сказал охраннику. Перепрыгнул с насыпи на отмытую от пыли тушку бронетранспортера, дал отмашку механику‑водителю. Тот плавно тронул машину в сторону рощи, за ними потянулись груженные под завязку КрАЗы. По образовавшимся колеям погнали пленных. У разграбленного состава остались лежать лишь железнодорожники.

Очередные жертвы преступного сговора московских криминальных воротил с чеченцами. Правда, им повезло больше, чем угнанным в плен солдатам. Пожилой не скрывал слез, помощник рассматривал красные полосы, оставшиеся от наручников. К их спинам виновато и побито притулился мокрый тепловоз…

Глава 2. «Никто, кроме вас…»

Чем больше слякоти на улице, тем уютнее кажется в кабинетах. Даже в самых казенных. Правда, нынешняя политическая элита впорхнула в государственные апартаменты словно не для державных и многотрудных дел, а для кутежа на одну ночь. А потому пожелала в первую голову для себя комфорта и благ.

Вместе с мусором и затхлостью евроремонты вынесли из чиновничьих кабинетов строгость, деловитость, книги, а главное чувство ответственности. И вот уже раскованность не отличить от расхлябанности. Удобства ради отдыха, а не как стимул в работе. В открытую утверждалось господство кайфа и всесильности, подтвержденное обилием телефонов и кнопок для управления людьми, деньгами, территориями, политическими движениями. Обязательным антуражем власти стали всевозможные кофейные уголки для светских бесед и утех с молоденькими секретаршами. Закон взращенных в заграничных командировках первых демократов: на первом месте я, начальник, а все остальное потом.