Ураган

Лю Гуй-лань была высока ростом, ее румяное лицо напоминало спелое яблоко. Сяо Ду взял ее к себе, чтобы обручить со своим сыном. Будущему мужу Лю Гуй-лань едва минуло десять лет, а ей уже шел семнадцатый год. Пока пришлось стать нянькой. Ребенок был робким и болезненным, всего боялся и часто плакал. Девушка оберегала его от мальчишек, которые дразнили и дубасили ее воспитанника, укладывала спать, а если он заболевал, ставила ему банки и рассказывала сказки. Мальчик полюбил ее и никуда не отпускал от себя, да и она привязалась к этому слабому, чахлому существу.

— Совсем не пара, — твердили люди, встречая вместе худосочного заморыша и цветущую высокую девушку.

— Нет, долго им не прожить вместе, — сокрушенно качал головой старик Сунь. — В конце концов обязательно что-нибудь случится. Какой он ей муж, этот недоносок! Лю Гуй-лань нужен настоящий человек, умный и сильный… Ну, хотя бы такой, каким был я, пока моя старуха не извела меня своим ехидством.

Чжан Фу-ин, став хозяином деревни, быстро свел дружбу с помещиками. К Добряку Ду, который был очень щедр на подарки, он особо благоволил. Поэтому и Сяо Ду тоже оказался в почете и так возомнил о себе, что перестал считаться с людьми.

Однажды ночью свекровь разбудила свою молодую сноху и стала ласково уговаривать перейти на южный кан, где спали Сяо Ду и десятилетний муж Лю Гуй-лань:

— Разве ты не видишь, как отец скучает один?

— Как вам не стыдно!.. — возмутилась девушка.

— Чего же тут стыдного? Это долг каждой почтительной дочери.

— Ни за что не пойду! И не просите! — отрезала Лю Гуй-лань.

Свекровь замолчала и отвернулась, а на следующий день обвинила сноху в том, что она ворует яйца и потихоньку их ест.

Обиженная Лю Гуй-лань со слезами прибежала в женский союз. Рябая Крошка, выслушав жалобу, изругала девушку и выгнала.

Лю Гуй-лань вернулась домой, забралась на кан. В окна барабанил дождь. После пережитых волнений девушка сразу же уснула.

Ее разбудил шорох. Она открыла глаза. Ночь была черна, как лак. Вдруг кто-то схватил Лю Гуй-лань. Горячий рот, обросший колючей щетиной, жадно искал ее губы. Лю Гуй-лань закричала.

Мальчик проснулся и испуганно стал звать отца, но кан был пуст. Он вскочил и заметался по комнате:

— Гуй-лань! Гуй-лань! Я боюсь! Бандиты! Пожар!

Наткнувшись на стол, он стал искать на нем спички.

— Тс… проклятый! — зашипела на него мать, схватила за волосы и несколько раз ударила по лицу. Мальчик упал и заревел.

Отец соскочил с кана. Воспользовавшись этим, Лю Гуй-лань выбежала в чем была из дому и кинулась к воротам. Они были заперты. Девушка отодвинула тяжелый засов:

«Куда идти? Дома у нее нет. Мать и отец умерли. В женский союз? Рябая Крошка изобьет и посадит в кутузку».

Девушка стояла среди луж. Ветер трепал ее волосы. Холодный ливень хлестал в лицо. Ее всю трясло. Она бросилась в амбар, упала на кучу кукурузы и проплакала до утра. Когда рассвело, Лю Гуй-лань вышла за ворота и увидела Дасаоцзу, направлявшуюся с ведрами к колодцу. Дасаоцза тоже заметила девушку и испугалась ее вида:

— Лю Гуй-лань, что с тобой?

Но та только всхлипывала.

— Постой, — сказала Дасаоцза. — Я сейчас наберу воды и пойдем. Ты насквозь промокла.

Наполнив ведра, Дасаоцза увела Лю Гуй-лань к себе, переодела в сухое платье и уложила на теплый кан.

— Грейся, я сейчас приготовлю завтрак. Да что с тобой приключилось? Говори скорей!

В этих отрывистых грубоватых словах было столько заботы, что Лю Гуй-лань сразу успокоилась, рассказала о своем горе и, пригревшись под одеялом, уснула.

Она осталась в доме Бай Юй-шаня и вскоре забыла о пережитом. Дасаоцза не велела ей выходить на улицу, чтобы не встретиться со свекром или свекровью.

Наконец Сяо Ду узнал, где скрывается его сноха. Пойти к Дасаоцзе у него не хватало храбрости, и он обратился с жалобой в женский союз. Рябая Крошка тотчас послала своих «активисток» уговорить Дасаоцзу. Но та не пустила их дальше кухни.

— Только что пол подмела. Нечего тут вам бегать. Пусть сама приходит. Уж я с ней поговорю.

Рябая Крошка, опасаясь, что Дасаоцза выведет и ее на чистую воду, отказала Сяо Ду в помощи. Тому ничего не оставалось делать, как отправиться с жалобой к Чжан Фу-ину.

Председатель заявил, что укрывательства преступников он в своей деревне не потерпит, и через старосту группы пригрозил Дасаоцзе, что пришлет милиционеров арестовать беглянку.

Тогда жена Бай Юй-шаня выбежала из своего дома и подняла крик на всю деревню:

— Никому Лю Гуй-лань не выдам! Пусть только попробуют сунуться, если духу хватит. Я с ним расправлюсь как следует! Пусть ваш собачий председатель не думает, что залез на высокую сопку и его не достанешь. Я его подлые дела наперечет знаю.

Когда Чжан Фу-ину доложили о таком неслыханном оскорблении, он вышел из себя и приказал милиционерам арестовать Дасаоцзу.

— Погоди! — остановил его Ли Гуй-юн. — Из этого может нехорошее дело получиться. Она — жена военного. Из района поступит запрос, а то и приедет кто-нибудь. Начнется дознание — и, чего доброго, еще нам с тобой попадет.

— Как же, по-твоему, быть? — задумался Чжан Фу-ин.

— Не будем впутываться в такое дело. Или ты не знаешь Дасаоцзу? Это же сущая дьяволица, и лучше не дразнить ее.

— Верно. Провались они все пропадом! — согласился председатель, радуясь, что у него такой дальновидный советчик.

Сяо Ду кинулся к своему богатому родственнику.

Добряк Ду был занят чтением газеты. Он часто доставал теперь «Дунбэйжибао» и тщательно изучал политику коммунистической партии и военное положение в Китае. Когда расстроенный Сяо Ду ворвался к нему в комнату, помещик читал статью о зимних успехах Народно-освободительной армии, о разгроме и уничтожении дивизий Чан Кай-ши. Он снял очки, невозмутимо выслушал захлебывавшегося от возмущения родственника и горестно вздохнул:

— Подождем… посмотрим…

Лю Гуй-лань так и осталась жить под охраной «дьяволицы».

Прошел месяц. Сяо Ду уже ничего не предпринимал, чтобы вернуть сбежавшую сноху. Десятилетний муж Лю Гуй-лань прибегал несколько раз, плакал и просил ее не уходить из дому. Вскоре в деревню вернулся Сяо Сян. Дасаоцза и Лю Гуй-лань вышли из своего убежища и теперь всюду появлялись вместе.

Когда группа Го Цюань-хая подошла к усадьбе Добряка Ду, ворота оказались крепко запертыми. Возчик Сунь, ехавший на санях позади всех, спрыгнул, первым подбежал к воротам и кнутовищем принялся стучать.

— Кто там? — раздался встревоженный голос.

— Родственники приехали. Отворяй живей! — хрипловатым басом ответил старик Сунь и, наклонившись к Го Цюань-хаю, шепнул:

— Это жена Добряка Ду.

Когда засов щелкнул и ворота заскрипели, старик быстро отбежал прочь и встал позади всех. Ему больше, чем кому-либо другому, были знакомы клыки двух помещичьих собак. Одно воспоминание о них приводило возчика в трепет.

Ворота распахнулись, и два свирепых пса вырвались на улицу. Один сразу же кинулся на Го Цюань-хая, а другой, обежав толпу, подкрался к возчику и грозно зарычал. Старик побледнел и отскочил к саням.

— Ты не смей! Ты не смей! На место! — прерывающимся от испуга голосом закричал Сунь и погрозил собаке кнутом. Но она уже сама оставила его в покое и налетела на У Цзя-фу.

Старик с облегчением вздохнул, вытер рукавом вспотевший лоб и, все еще дрожа от страха, пробормотал:

— Посмел бы ты только подойти ко мне, я бы тебе показал… Я бы тебя одним пинком уложил…

Пес вцепился мальчику в ногу и разорвал ему штаны. Люди камнями и палками загнали собак во двор.

— Скорей убейте их! — кричал возчик. — Никому проходу не дают.

Люди приволокли визжащих собак в конюшню и повесили их на столбе. И только после этого возбуждение несколько улеглось, точно повешены были не собаки, а сам помещик Ду со своей толстой женой.

Го Цюань-хай вошел в помещичий дом и раскурил у топившейся печи свою трубочку. С видом хозяина он оглядел просторную кухню, усмехнулся чему-то и снова вышел.