Избранное

— Фредерик! — воскликнула она. — Фредерик! Я не узнаю тебя! Ты так изменился! Слышишь! Я… я только не хотела быть нечестной перед тобой! Я изменила бы тебе, если бы ты не пришел сейчас! Называй меня как хочешь! Я… ты мне казался совсем другим… Фредерик!

— Ты несешь чепуху! — сказал Фредерик, опускаясь на скамью. Он вытер вспотевший лоб. Но вдруг ударил своей большой загрубевшей рукой по столу:

— Сказать, что я думаю о тебе? Ты сама не знаешь, чего хочешь. То я недостаточно хорош для тебя, то ты недостаточно хороша для меня. Но этому теперь конец. Слышишь? Перед тобой человек, для которого ты — все. Он думает только о тебе, хочет быть только с тобой, он копит деньги, чтобы ты и твои дети могли на них жить. Он хочет жениться на тебе и жить с тобой до конца своих дней! И если ты скажешь ему только «может быть», то он… Он не забудет тебя, но выбросит тебя из своего сердца!

Магдалена встала перед ним на колени, схватила его руки, прижала их к губам, страстно целовала, впиваясь зубами в суставы, изо всех сил подавляя рыдания. Поднявшись, сказала сдавленным голосом:

— Я никогда не изменю тебе, Фредерик! Ты тот, о ком я давно тосковала! Мы поженимся, Фредерик… Когда? Ах, если бы сегодня!

Он поднял ее и посадил к себе на колени, их преданные взгляды встретились, она прошептала ему в ухо:

— Я хочу иметь от тебя ребенка. И это произойдет сегодня ночью. Мы будем вместе всю ночь. А этот труп стащим на берег!

Фредерик разразился громовым хохотом:

— Давай поскорее выбросим отсюда труп, время терять нельзя.

В эту ночь Магдалена домой не вернулась. Томеа проснулась часов в семь утра и обнаружила, что ее постель пуста. Дети крепко спали. Но где Альфхильд? В последнее время Альфхильд начала рано вставать и бродить вокруг дома. Однажды утром она даже спустилась в город и пришла домой с пакетом конфет, которые ей дали в кредит у Масы Хансен.

Томеа вышла из дому, обошла двор. Дул западный ветер, мороза как не бывало, воздух мягкий, туманный. Альфхильд нигде не слышно и не видно. Но… — вдруг издалека послышался ее голос… она как будто говорила с кем-то и громко смеялась. Звуки доносились со стороны болота, и вдруг Томеа словно молнией ударило подозрение: «Энгильберт! Конечно же, Энгильберт!»

Она немного постояла, открыв рот и сжав руки. Потом быстро и осторожно направилась на звук.

Так оно и есть. Две бредущие в тумане спины — это Альфхильд и Энгильберт. У него на плечах нет корзины с мясом. Он, наверное, больше не работает у Оппермана. И не живет у фру Люндегор. Просто бродит где попало, живет где-то поблизости. Может быть, в пещере троллей.

Обе фигуры исчезли в тумане. Томеа ускорила шаг и увидела их снова. Она хотела было окликнуть Альфхильд, но внутренний голос сказал ей: «Не кричи, не спугни их, а то они исчезнут».

Красные круги плавали в воздухе перед глазами Томеа. Голова горела как в лихорадке, кровь стучала в висках. Она этого ждала. Она знала, что этот час пробьет.

Она услышала крики лисиц. Показались три первые длинные клетки. Альфхильд и Энгильберт по-прежнему шли быстро. Томеа снова чуть было не окликнула их. Вот! Они исчезли за клеткой. Она бросилась бежать, изо всех сил стараясь бежать бесшумно. Добежав до клетки, остановилась. Надо было унять свое громкое дыхание. Энгильберт и Альфхильд стояли и разговаривали приглушенными голосами, потом Альфхильд сказала громко:

— Ты же обещал!

Он зашикал на нее и проговорил запинаясь:

— Если ты будешь так кричать, ты вообще ничего не получишь!

И легкий звук, которого ждала Томеа: писк рта, закрываемого рукой. Вот так!

Томеа вдруг подходит к ним. Энгильберт отпускает Альфхильд. Несколько мгновений он и Томеа не отрываясь смотрят друг на друга. Альфхильд приводит в порядок платье и упавшие на лоб волосы. Она снова подходит к Энгильберту и жалобно говорит:

— Так дай же, что ты обещал! Слышишь!

— Томеа! — шепчет Энгильберт. — Я знал, что ты здесь. Я чувствовал, я все время спиной ощущал твой взгляд.

Она видит, что его взгляд исполнен желания, как это бывало часто и раньше. Его улыбка говорит о том, что он в ней уверен.

— Иди домой, Альфхильд! — говорит Томеа. — Иди, девочка, и сейчас же!

— Да, но он обещал!..

— Ты получишь шоколад дома, если сейчас же уйдешь! — говорит Томеа. В ней горит пламя, голос дрожит.

Альфхильд переводит взгляд с одного на другую, делает прыжок и бежит к дому.

— Томеа! — шепчет Энгильберт.

Томеа наклоняет голову. Он приближается к ней, но она отступает и вдруг поворачивается и бежит от него.

— Томеа! — кричит он и жалобно, и угрожающе. Она слышит его шаги за собой, бежит еще быстрее, ее ноги хлюпают, разбрасывая брызги… она скользит и падает, но вскакивает прежде, чем он успевает догнать ее.

Теперь он спотыкается, одна нога у него ушла глубоко в илистую яму, вот и другая ушла по колено. Томеа снова его опередила, у нее есть время оглядеться и понять, где она — в самой середине болота! Давно она здесь не была, но с детства знает это место как свои пять пальцев и прекрасно помнит, как выбраться на твердый травяной холм среди болота. Этот холм называется Куликовым островом.

Она немного замедляет бег. Энгильберт поднялся на ноги и продолжает преследование. Она прыгает с кочки на кочку. В одном месте был большой кусок твердой земли, поросший травой, летом там обычно паслись овцы. Но сейчас его затопило, и он похож на озеро. Она бежит через озеро, вода ей только до колен. И снова она прыгает и бежит, пока наконец не достигает Куликова острова. Здесь она останавливается и оглядывается.

Она не сразу обнаруживает Энгильберта. Он снова попал в илистую яму, барахтается на четвереньках, пытаясь высвободиться из вязкой тины. Работает руками и ногами, как пловец, бросается вперед, перевертывается на спину. И наконец… Она с дрожью видит, что он высвободился и поднялся на ноги. Чувство ужаса и напряженного волнения пронизывает все ее тело. Она стоит, выпрямившись во весь рост. Видит ли он ее? Она громко засмеялась, подумав: «Отсюда ты живым не выберешься! А ну, попробуй!»

Энгильберт приближается к ней по прямой, но медленно, всюду опасные ямы, он ведет себя теперь осторожнее, оглядывается и пробует почву ногой, прежде чем шагнуть. Но вот он разбежался и прыгнул… Смелый прыжок, но удачный, под ногами у него твердая почва. Новый прыжок! Тоже удачный.

«Давай, давай», — думает она, стиснув зубы.

Туман немного рассеялся, на востоке образовалось круглое пятно из всех цветов радуги — солнце вставало. Энгильберт и Томеа оказались так близко друг от друга, что могут обменяться взглядом. Энгильберт улыбается, задыхаясь, и торжествующе кивает ей, разгоряченный напряжением и вожделением. Теперь их разделяет всего десять шагов. Но это пространство — светло-зеленая трясина, она не выдержит не только человека, но даже овцу. Томеа это знает. Она однажды своими глазами видела, как здесь утонула овца. Она видит, что Энгильберт собирает силы для нового прыжка, нацеливается на кочку в центре трясины. Он сжал губы, наклонился вперед, согнул колени, прыгнул. И вдруг по плечи очутился в мягкой податливой тине.

Томеа издала хриплый крик. Она не может произнести больше ни звука, невольно бросается на землю и ползет к трясине. Но голова тонущего уже исчезла, трясина сомкнулась словно бы с легким вздохом, виднеется только черный след, но и он исчезает. Томеа медленно отползает назад. Она обессилена, оглушительный свист наполняет ее уши. Измучившись, она падает на мокрую траву и медленно приходит в себя. Свист затих, воцарилась всепоглощающая тишина. Прямо перед ней что-то светится в тумане — раскаленное красное колесо с ободком всех цветов радуги.

Томеа лежала на Куликовом острове, пока не отдохнула. А потом медленно направилась домой. Сквозь тающий утренний туман вырисовывался силуэт хутора, из тумана возникали мохнатые крыши, за пеленой тумана и недвижного торфяного дыма они казались темными. Здесь под самой крышей в восточной части дома Томеа спала всю жизнь. Это, собственно, не комната, а глубокий альков, но теперь она уступила его Магдалене и ее детям и перебралась в кухню. Сейчас у нее одна мысль, одно-единственное желание — забраться на свое старое место, свернуться клубком, остаться одной в темном алькове под поросшей травой покатой крышей.