Жизнь на старой римской дороге

Сару похоронили на кладбище рядом с мужем, который умер еще год назад и, наверное, с нетерпением ждал ее.

Тут же у могилы нон потребовал денег и, получив их, быстро, не простившись ни с кем, исчез.

Выйдя за кладбищенские ворота, собравшиеся разошлись.

Паланчи Григор сказал Турвантан:

— Ну, жена, я пойду в мастерскую.

А дома, теперь круглый сирота, пятилетний Торик дожидался возвращения тетки.

Перед выносом тела заплаканная Турвантан вспомнила о ребенке, вернулась в дом, сунула кусок черствого хлеба малышу в руки, посадила на палас [39] и сказала:

— Торик, птенчик мой, не уходи никуда, я скоро вернусь.

Торик стал есть хлеб. Турвантан накинула на голову черную шаль и торопливо вышла.

Когда она вернулась с похорон, Торик, расправившись с краюхой хлеба, играл с котенком. Он манил его к себе оставшейся корочкой, а когда котенок приближался, отдергивал от его когтистых лапок хлеб и весело смеялся.

Вид беззаботного ребенка, играющего на паласе, заставил больно сжаться сердце Турвантан. Она зарыдала.

Во всем мире, кроме нее, не было ни души, кто бы позаботился об этом сироте… И Турвантан, не долго думая, укутав Торика в свою черную шаль, взяла к себе. Дома она разожгла огонь, согрела воду, выкупала ребенка и уложила спать. Пока он спал, Турвантан выстирала рубашонку, высушила на солнце, залатала. Одев Торика во все чистое, она стала дожидаться возвращения мужа из мастерской.

Когда паланчи Григор пришел вечером домой, Турвантан встретила мужа у ворот с мальчиком на руках, и когда он подошел к ней, сказала:

— Ты всегда говорил, что в каждом настоящем доме должен быть ребенок. Вот тебе сын, считай, что я его родила.

Шел уж двадцатый год их брака, а детей у них все не было, хотя супруги счет потеряли свечам, которые ставили в церкви, умоляя всевышнего помочь им.

Григор долго и внимательно смотрел на улыбающегося Торика, и сердце его сжалось, он подмигнул мальчику, взял его из рук жены, поцеловал и сказал:

— Наконец бог смилостивился над нами.

— Если бы не мы, что бы с ним стало, — сказала Турвантан.

— Бросили бы его в сиротский дом, — ответил Григор.

Турвантан расплакалась, вспомнив свою несчастную сестру, покоившуюся на кладбище, под густой тенью тутовника.

Турвантан Коро и паланчи Григор полюбили Торика настоящей родительской любовью. Только теперь поняли они, что такое в доме ребенок. Не прошло и нескольких месяцев, как им стало казаться, что Торик родился и вырос у них. А Торик был удивительно спокойным ребенком: не плакал, не проказничал. Усадят его куда-нибудь — сидит на месте, пока о нем не вспомнят. Уложат спать на правом боку, проснется в том же положении. Дадут поесть — ест с удовольствием, не дадут — молчит, не просит.

— Эй, Торик, — кричал Григор, возвращаясь из мастерской, — где ты?

Торик спокойно поворачивал голову к отцу и, глядя на него ясными глазами, улыбался.

— Божье создание, а не ребенок, — любила говорить Турвантан.

— Жаль только, вялый немного, — сокрушался паланчи Григор. На что жена всегда сердито хмурила брови.

Иногда Турвантан усаживала мальчика на палас, постланный на полу, и говорила ему:

— Торик, родненький, ты поиграй немного, а я пойду на базар и скоро вернусь.

Она запирала дверь на замок, отправлялась на базар за покупками, а Торик, пока ее не было, часами сидел на паласе, не шелохнувшись.

Как-то Григор, долго наблюдавший за ребенком, сказал:

— Какой-то неживой он у нас.

— Не говори так. И без того ребенок обижен богом, он сирота, — упрекнула его Турвантан.

Григор промолчал, но в душе не мирился с тем, что у его сына такой забитый, жалкий вид. Ему казалось, может и без всяких на то оснований, — будь Торик его родным сыном, он был бы жизнерадостным, сообразительным, бойким мальчишкой. Почему так казалось, ему трудно было объяснить, но говорить на эту тему он мог без конца.

Однажды Турвантан возмутилась:

— Столько лет мы с тобой мечтали о ребенке, ведь не было. Скажи спасибо, что хоть такой у нас есть.

С того дня паланчи Григор больше об атом не заговаривал.

Торик рос и вскоре окреп, вытянулся. Только голова его была непомерно маленькой.

— Башка у него больно маловата, — не удержался однажды паланчи Григор, хотя давно решил про себя не говорить на эту тему.

Жена не пропустила его слов мимо ушей.

— Ну и пусть маленькая, нам не орехи бить на его голове.

— Была бы чуть побольше, лучше бы варила… — возразил паланчи Григор.

Турвантан промолчала, с явной насмешкой смерив мужа взглядом с ног до головы.

А однажды случилось так, что паланчи Григор, выйдя прогуляться, взял с собой Торика. Несколько раз он останавливался на улице поболтать с приятелями. Торик, прижавшись к нему, спокойно дожидался, пока Григор закончит разговор. Он не проявлял ни малейшего нетерпения, не требовал к себе внимания. И паланчи Григор стал чаще брать его с собой. А потом уже и не мог обходиться без него.

— Пусть ребенок сидит дома, — говорила Турвантан Коро, — он тебе будет мешать.

— Нет, жена, он совсем мне не мешает. Уцепится за мои шаровары и стоит себе смирненько.

Турвантан искренне радовалась сыну.

— Спасибо тебе, господи, что помог сироте найти родной кров, а нам познать родительскую радость. У нас с Григором ничего бы не получилось…

Постепенно паланчи Григор и Турвантан Коро так привыкли к Торику, что даже не представляли свою жизнь без него.

— Как бы мы с тобой жили, не будь у нас этого мальчонки? — спрашивал муж.

— Как, как, — сердилась жена, — сидели бы вдвоем у себя в норе и глядели бы друг на друга, пока не надоест.

— Эй, Торик! — громко звал Григор.

— Что Григор-ага? — сейчас же откликался Торик.

— Дай-ка воды попить, сынок!

Торик приносил воду.

Восторгу Турвантан не было предела, когда Торик называл ее мужа «Григор-агой», чему она сама научила мальчика. Поскольку никто на белом свете не звал его так и не будет звать, пусть хотя бы Торик зовет его Григор-ага.

— Торик, Торик, кто это стучится в дверь? — кричала она, прекрасно зная, что это муж.

— Это твой Григор-ага, — отвечал Торик.

Турвантан радостно прижимала малыша к своей груди, целовала его и говорила:

— Умереть Григор-аге за тебя…

Когда Торик немного подрос, он стал помогать матери по хозяйству.

— Торик, отнеси-ка домой мясо..

— Эй, Торик, возьми домой хлеб.

— Торик, сынок, сбегай к Григор-аге, скажи, чтобы купил уксуса.

И Торик выполнял все поручения с готовностью, безропотно. Только делал он все очень медленно: чтобы дойти от дома до мастерской Григор-аги и обратно, ему требовалось чуть не полдня.

Григор возвращался домой, а суп еще не был готов. Он удивлялся.

— Турвантан, милая, — говорил он своей жене, — так поздно, а у тебя суп не готов. Ты что, хочешь уморить меня голодом?

— Уж больно поздно прислал ты мясо.

— Что ты, я еще утром послал его с Ториком.

— А Торик пришел в полдень.

— Торик!!!

Мальчик покорно вставал и ясными глазами смотрел на него.

— Ты по дороге домой никуда не заходил?

— Нет.

Торик не обманывал. Он и вправду шел прямо домой, но по дороге частенько останавливался, с любопытством смотрел на прохожих, на бродячих циркачей с медведем, на кур, клюющих зерно где-нибудь во дворе, на дерущихся собак. Случалось, что, зазевавшись, он не замечал, как из-под мышки исчезал вдруг каравай хлеба или пучок зелени. Особенно он опаздывал в дни, когда на улице крупными хлопьями шел снег. Медленно опускавшиеся снежные хлопья доставляли Торику бесконечную радость, он поднимал голову и ждал, пока какая-нибудь снежинка упадет ему на ресницы.

И вот однажды, засмотревшись на что-то, он не заметил, как бродячая собака подкралась к нему и утащила из сумки мясо. Торик спохватился поздно, погнался за дворняжкой, не догнал.