Александр и Любовь

И этого Блока мы еще не знали. По крайней мере, упрямо не хотели замечать: «Люди мне отвратительны, вся жизнь -ужасна. Европейская жизнь также мерзка, как и русская, вообще - вся жизнь людей во всем мире есть, по-моему, какая-то чудовищно грязная лужа».

Всё верно. Жизнь целого мира столь неприглядна только потому, что омерзительна его, Блокова жизнь.

Далее - Германия. И здесь Блоку уже «необыкновенно хорошо, тихо и отдохновительно». Его поражают «красота и родственность Германии». А чего вы хотите - кровь! Великий русский поэт Блок был все-таки немец.

К тому же на подъезде Наугейм. Воспоминания разом растворят в себе остервенелость последних недель. Парк, озеро, музыка Вагнера, окрестные леса и бродящий по ним призрак милой Оксаны вытеснят все - и Венецию с некстати нагрянувшей тещей, и флорентийскую продажность, и Любу в ее парижском фраке.

Блок пройдет мимо тех же прудов, увидит таких же лебедей, и ностальгия надиктует ему первые стихи цикла, который он назовет предельно незамысловато - «Через двенадцать лет». И поставит под этим названием посвящение - К.М.С.

Это будут едва ли не самые пронзительные строки из лирического наследия поэта.

Литературоведы, не сговариваясь, окрестят цикл «жемчужиной». При этом все они будут толковать об этой вспышке чувств Блока именно как о вспышке. Мы же в свою очередь смиренно заметим, что те одиннадцать коротеньких стихотворений писались поэтом не наспех. Взглянем на даты под ними. «Дорогая Оксана» не идет из головы Блока всё лето. Она полнит его разум и в сентябре. Три же самых ярких стихотворения родятся лишь в марте следующего года. Память о первой любви к той, кому теперь далеко за пятьдесят, неотступно владеет поэтом на протяжении десяти долгих месяцев. Эта память перманентно преследует его всю жизнь.

Здесь же, в посвященном К.М.С. одиннадцатистишии, Блок делает предельно смелое заявление, позволяющее подвергнуть сомнению все бытующие ныне аксиомы об исключительных претензиях Любови Дмитриевны на роль музы поэта:

Эта юность, эта нежность, -

Что для нас она была?

Всех стихов моих мятежность

не она ли создала?

Поглядите: не ЭТИХ - ВСЕХ стихов.

С языка сорвалось? Как и весь цикл?

А что тогда вообще не сорвалось у него с языка за два десятилетия первенства в русской поэзии? Последнее же стихотворение цикла начинается вообще немыслимым для Блока посылом:

Всё на земле умрет - и мать, и младость,

Жена изменит, и покинет друг...

Вдумаемся-ка: мать - самое святое и нерушимое в его жизни - умрет лишь затем,

чтоб было здесь ей ничего не надо,

Когда оттуда ринутся лучи

- это ведь о душе своей первой возлюбленной.

Жене таких реверансов он не делал и не сделает никогда. Давным-давно, весной 1898-го оп писал Садовской: «Знай, что мне прежде всего нужна жизнь.   потому я и стремлюсь к Тебе и беру от Тебя все источники жизни, света и тепла». За этими источниками он и приехал теперь - к ней - в Бад-Наугем. И - оспорьте-ка - обрел их!

И этого света с теплом ему хватит еще минимум на полгода.

21 июня Блоки вернулись в Петербург. 30-го уехали в Шахматово, которым он грезил чуть не с первых дней заграницы. Они пробудут там целый месяц. В Шахматово Блоку хорошо, там - мама. В саду у них громадный куст белых роз, весь обсыпан цветами. Цветут георгины и желтые лилии. Саша ходит в белых шитых рубашках - кудрявый, загорелый. Люба - в синем сарафане и узорчатой рубашке. Вдвоем работают в саду. Несколько дней спустя у Любы обнаруживается не то свинка, не то жаба. Температура под 39. Невозможность открыть рот, есть. Только - молоко, и то идет обратно через нос. Блок везет жену в Москву, к врачу. Надрыв прорезали («К счастью - извнутри», - запишет Блок). Жизнь вернулась на круги своя. Пестрая рубаха, топор, лопата, хозяйственные дела - иначе говоря, излюбленное блоковское безделье. Разумеющиеся постоянные ссоры. В то лето они проистекали меж трех сестер Бекетовых. Усадьба принадлежала всем троим, и вот встал ребром давний «шахматовский вопрос». Блок совершенно в своей тарелке. Ему хорошо. Ему же хорошо, когда тем, кто рядом, «отвратительно» ? А - Любе?

А она просто притихла, пытается воссоздать семейную жизнь. Разумеется, тщетно. До такой степени тщетно, что дальнейшие два года, проведенные рядом с мужем, она уместит в своих «Былях-небылицах» в два коротеньких слова - «Без жизни».

Часть четвертая. Хождение по кругу. 

Без жизни 

В Петербург они вернулись к октябрю. А дома и Блок захворал.

Его навещает милый Чулков. Он подарил Саше шахматы и шашки, и теперь они играют целыми днями. Заботливая жена нанимает прислугу, хотя диетические вкусности больному готовит сама. Саша наклеивает в альбом итальянские фотографии. Люба занята нарядами. Теперь муж принуждает ее покупать только дорогие вещи. «Шляпа и муфта скунсовая.   заслужили похвалу». А тетушка еще чего-то брюзжала о полном отсутствии у Блоков буржуазных наклонностей.

Тою же осенью поэт получил от издательства А.Ф.Маркса заказ для «Нивы» на перевод нескольких рассказов Гамсуна (хвастает матери - обещают 50 рублей за лист). Люба с удовольствием берется за черновой перевод. Внезапно Блока известили о безнадежном состоянии отца. Как известно, Александр Львович поддерживал отношения с сыном и после распада семьи. Раз примерно в год он приезжал, подолгу молча сидел в комнате у Саши. Аккуратно помогал деньгами. И дельным советом - в университетские уже годы. С учетом своей удаленности он был скорее хорошим отцом, нежели плохим.

В последний раз они виделись весной 1909-го, незадолго до заграницы. Александр Львович пришел к ним на Галерную и, кажется, впервые произвел неожиданно приятное впечатление. Лишь за год до того Блок писал матери: «Господи, как с ним скучно и ничего нет общего», теперь -«У нас был Александр Львович, который обоим нам

понравился своим умом, остроумием и наружностью Нибелунга». И вот Нибелунг умирал.

Сын немедленно едет в Варшаву.

1 декабря он был уже на месте, но опоздал: старый Блок простился с миром, не дождавшись сына. Здесь, у отцова гроба Блок близко познакомился с его второй женой и своей сводной сестрой Ангелиной - семнадцатилетней худенькой и очень застенчивой черноглазой девушкой. Нашел ее «интересной и оригинальной». Позже Блок будет даже принимать посильное участие в ее судьбе. С посвящением ей будет закончена первая редакция поэмы «Возмездие».

Ангелина Александровна умрет в Гражданскую, в 1919-м, -будучи сестрой милосердия, подхватит воспаление спинного мозга. Блок посвятит ее памяти сборник «Ямбы».

Встречи с прочими приехавшими на похороны родственниками Блока скорее тяготили. Как и визиты вежливости к варшавским профессорам - коллегам покойного. Он занят укладкой и отправкой в Петербург завещанных имущества, книг и переписки Александра Львовича. В свободное время, естественно, слоняется по зимней Варшаве. В коротеньком варшавском дневничке Блока записи: «Напился», «Пьянство», «Не пошел к обедне на кладбище из-за пьянства. Бродил один», «Смертельная тоска», «Пил, «Аквариум» (название ресторанчика), «Шампанское», опять «Аквариум», «Delirium». Согласитесь, было бы даже обидно не отыщись там и еще одна лапидарная запись: «У польки».

9 декабря он пишет жене: «Денег у меня больше, чем у тебя, но ты этого пока не рассказывай».