Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы
Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы читать книгу онлайн
В настоящем сборнике прозы Михая Бабича (1883—1941), классика венгерской литературы, поэта и прозаика, представлены повести и рассказы — увлекательное чтение для любителей сложной психологической прозы, поклонников фантастики и забавного юмора.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Больше других на этот счет было известно Мишке, который родом был как раз из Гадороша, где Франци некогда служил помощником нотариуса. Ходили слухи, будто бы Франци из-за его «похождений» спешно пришлось просить о переводе из Гадороша. Однако история это была давняя, теперь никто ничего толком не помнил, а Мишка с барственной небрежностью цедил:
— Чужую жизнь ворошить не пристало…
Конечно, на чужой роток не накинешь платок, а у каждой сплетни тысяча языков. Вольно было Мишке погребать истину под покровами деликатности и такта — легенда-то продолжала жить. Жизнью традиционной, чуть ли не официальной, а это куда важнее истины. Кто считается с истиной? Разве что писатель-романист, а вернее, поэт-мечтатель. Но легенда — это вам не бесцельная мечта.
Легенда задевает за живое, она удовлетворяет людские потребности. А обитатели Шота испытывали жгучую потребность нацепить на голову Франци шутовской колпак. Кроме того, их воображение весьма волновала роль некоей тетушки Илки, той, что до замужества жила в Шоте, и многие из горожан до сих пор ее помнили. Но в людской памяти она выросла и превратилась в богиню — покровительницу любви, этакое симпатичное, курносенькое божество сидит у себя в дому и подобно пауку плетет для юных сердец сладостные тенета.
Носик у тетушки Илки, что правда, то правда, был вздернутый, а в доме у нее — с тех пор, как по выходе ее супруга в отставку они обосновались в Гадороше, — веселье било ключом. Гости в доме не переводились — все больше дамские компании, и даже без цыганской музыки и танцев оживление царило всегда. В особенности хороши были летние вечера. Женщины посолиднее играли в карты на веранде, молодежь при лунном свете резвилась в обвитой розами беседке. Во владении тетушки Илки был огромный розовый сад; супруг этой дамы — бывший гусарский капитан, — выйдя на пенсию по причине застарелой болезни суставов, решил заняться разведением роз: потом-де можно будет продавать их сербам-перекупщикам для изготовления розовой воды.
Розовые плантации на тысячи и тысячи квадратных саженей — нетрудно вообразить, какой аромат разливался в воздухе, когда кусты зацветали. И не приходится удивляться, что влюбленные, поддавшись благоуханному дурману, теряли свою застенчивость и переставали внимать голосу рассудка; не одна супружеская чета — иная счастливая, другая же горько разочарованная — устройством судьбы своей была обязана своднику-саду.
Тетушка Илка была заодно со своим садом, в этом и заключалось все ее прегрешение. Ну а кроме того, она питала слабость к молодежи. Сама она рано поседела, и ее мягкие, вьющиеся волосы были совершенно белы, однако кожа лица сохраняла свою гладкость, а небольшой, вздернутый носик и вовсе придавал ей сходство с юной девушкой. Ее звонкий, заразительный смех разносился по всему саду, заполняя каждый его уголок, перекрывая веселый гомон даже самой шумной молодой компании. Этот смех выручал молодых в любой неловкой ситуации, помогал им преодолеть застенчивую молчаливость. В присутствии тетушки Илки вряд ли ангельский дух витал в комнате, скорее тут носились бесенята — конечно, бесенята приличные и благовоспитанные на провинциальный лад.
Особое пристрастие питала тетушка Илка к молодым людям неопытным и робким, тотчас беря их под свое крылышко. Сердце ее переполнялось гордостью, если стыдливые питомицы затем выходили замуж, а стеснительные юноши превращались в безукоризненных кавалеров. Иной раз она потворствовала невинным уловкам своих подопечных, ведь интриганство до известной степени свойственно даже провидению. Однако тетушка Илка далека была от устремления во что бы то ни стало соединить узами брака своих питомцев, более того — юношей она скорее даже предостерегала от расставленных им сетей. Она была советчицей и другом в равной степени как молодым людям, так и барышням.
Лучшую комнату своего старого, обветшалого дома тетушка Илка обычно сдавала внаем одиноким мужчинам, и для очутившихся в Гадороше молодых неженатых чиновников жить у тетушки Илки считалось неслыханной честью. Хозяйка и сдавала-то жилье вовсе не ради денег, а для того, чтобы привязать к своему дому цвет общества.
Таким вот образом и попал к ней в дом Франци Грубер — попал, можно сказать, прямо с университетской скамьи. Диплом юриста и должность судейского практиканта предопределили его судьбу.
«У меня дивные апартаменты, — писал он матери домой, в Пожонь [38], — не комната, а танцевальная зала. И платить приходится совсем недорого: десять форинтов за все услуги и завтрак в придачу. Поистине королевское житье».
Так оно и было. Окна комнаты выходили на широкую, открытую террасу с побеленными колоннами, открывая панораму огромного розария. Поскольку дело происходило в июне, то по утрам, когда распахивалась дверь с начищенной до блеска ручкой, вместе с завтраком жильцу подавался свежий букет роз. Букет этот собственноручно составлялся очередной барышней, гостившей в доме, а гости тут не переводились: тетушка Илка постоянно приглашала к себе то одну, то другую охочую до развлечений молоденькую девушку из своих многочисленных родственниц. Юным провинциалочкам даже заштатный Гадорош казался мировым центром да к тому же средоточием греха, и к тетушке Илке они ехали с замиранием сердца, словно в прибежище соблазнов и волнующих приключений.
В этом доме считалось само собой разумеющимся, чтобы молодой постоялец под вечер стучал в стеклянную дверь веранды, где красовался накрытый к чаю стол.
Полдник в отличие от завтрака, положенного квартиранту, не учитывался в договоре, это был особый вид услуг, оказываемый хозяйкой по закону гостеприимства, а веранда даже в дождливую погоду словно сияла улыбкой. К началу чаепития Франци успевал нестерпимо истомиться у себя в комнате. Он не спеша брился, приводил себя в порядок, а затем то и дело смотрел на часы, чтобы не заявиться слишком рано. Прежде чем войти, он всегда заглядывал через стекло, опасаясь, как бы не допустить какого промаха перед посторонними или не узнать человека, которому он ранее уже был представлен. Впрочем, люди совершенно незнакомые встречались тут редко, разве что если приезжали погостить из деревни.
С обитателями Гадороша Франци уже успел перезнакомиться и семьям нанес визиты. С дамской половиной общества он встречался здесь, у тетушки Илки. Молодые люди в компании менялись что ни день, и лишь он один был постоянным участником чаепитий. Барышни тоже чередовались, но была среди них одна — Ирен, дочь болезненной вдовы-пенсионерки — столь же неизменная гостья, как и сам Франци. Ирен жила по соседству и звала тетю Илку «матушкой».
Хозяев дома почти всегда представляла тетушка Илка. Господин капитан обычно уезжал на виноградники, к своим винным подвалам, а если и оставался дома, то молча отсиживался в углу, флегматично попыхивая трубкой. Единственная надежда родителей — нервнобольной Питю — находился на излечении в Пеште.
— Не сразиться ли нам в скат! — непременно восклицала какая-либо из дам. В дни, лишенные иных событий, перипетии этой карточной игры способны были вызвать сенсацию.
Скат не то, что бридж: здесь все зависит от удачи, и для потаенных услад коварной женской души открывался широкий простор. Порою тут бушевали подлинные страсти: дамы смаковали выигрышную карту, войдя в азарт, пытались смошенничать, спорили меж собой и препирались. Иной раз дело доходило до слез и криков, разобиженные и разгневанные картежницы заявляли, что выходят из игры, и тетушке Илке приходилось пускать в ход все свое искусство обхождения, дабы примирить стороны. Дядюшка Пишта с молчаливым презрением уклонялся от игры, но Франци далеко не всегда удавалось отвертеться, в особенности если не хватало партнеров, и за игрой его, как правило, следила Ирен. Франци, учтивый и застенчивый, никак не мог всецело сосредоточиться на игре в присутствии стольких женщин. Иметь его противником было очень выгодно, зато партнерши на чем свет стоит бранили его за ротозейство.