Ураган

— Наделать бы из него штанов! — воскликнул человек, у которого нечего было надеть.

— Что́ не сделаешь — все ладно будет. Кому только он достанется? — вздохнул крестьянин в шляпе.

К чехлу подкладывали другие вещи.

— Постой! Постой! — начал распоряжаться возчик. — Сюда не надо больше. И так куча вон какая. Эту вещь лучше туда прибавь, а то там только одна шелковая кофточка. Зачем она крестьянину нужна? Ему требуется что покрепче. Эти разноцветные шелка только на вид хороши, а наденешь — сразу порвешь. Нужно так делить, чтобы всем одинаково было. Подкинь-ка сюда еще эту куртку!

Рядом возвышалась целая куча обуви.

— Прямо обувная лавка! — воскликнул старик Сунь.

Огромные резиновые сапоги японской марки лежали вперемешку с крохотными женскими башмачками из узорчатого атласа, суконными бурками с длинными голенищами, матерчатыми туфлями и грубыми башмаками. Такого разнообразия не встретишь и в большом обувном магазине.

— Вот почему я круглый год босиком хожу! — не унимался возчик. — Помещики всю обувь в землю закопали. А как делить все это будете?

— Кто нуждается, тот и получит. Только давать будем по паре, — степенно объявил старик Чу, которого приставили к распределению обуви.

— Это почему же такое! — возмутился Сунь. — Одежу по кучам, а это по паре.

— Одежа каждой семье нужна, — невозмутимо ответил Чу, — а обувь и другие вещи кому требуются, а кому и нет. Надо тебе — получай.

— То есть из какого же расчета?

— А расчет, старина Сунь, простой. Если ты, скажем, в первую очередь получаешь, должны тебе отпустить разных вещей на пятьдесят тысяч. Куча одежи в сорок тысяч оценена. Остается у тебя, стало быть, еще десять тысяч. На них можешь набрать обуви, ниток, чугунков, чашек, плуг получишь и другие вещи.

— Кто же так распорядился?

— Кто? Известно, председатель Го.

— Здорово! Вот это умная голова, — похвалил возчик. — А лошадь можно получить?

— Почему же нельзя? Только тогда одежи никакой не дадут.

— Пойдемте поговорим с председателем Го, — заторопил старик Сунь Сяо Сяна и Лю-Шэна.

У Го Цюань-хая, Бай Юй-шаня и Ли Всегда Богатого, несмотря на крайнюю усталость, был такой радостный вид, словно у хозяев, в доме которых играют свадьбу.

Завидев возчика, они шумно засмеялись.

— Старина Сунь, что ты хочешь получить? — крикнул Го Цюань-хай.

— А что дадите? — спросил тот, не сводя глаз с конюшни.

— Вот две подушки для тебя и для твоей старухи. Гляди, какие мягкие!

Го Цаюнь-хай поднял с земли пару вышитых белых подушек и протянул Суню.

— Бери!

Возчик взял, повертел в руках и стал разглядывать вышивку.

— Красные цветы, и луна, и сосна… и надпись какая-то вышита. Товарищ Лю Шэн, прочти-ка, что тут написано.

— «Молюсь за то, чтобы была у вас радость», — прочел Лю Шэн.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся старик. — Вот уж действительно: слова, соответствующие нашему положению! Были голые и голодные, а теперь и одежу и зерно получили. Тут и без всякой молитвы возрадуешься. А что на другой подушке сказано?

— «Хороши цветочки при блеске полной луны», — прочел Лю Шэн.

— Уж это совсем непонятно, — удивленно заморгал старый Сунь.

— Смысл тут такой: это пара цветочков, распускающихся под круглой луной. Разве на тебя не похоже? — рассмеялся Лю Шэн.

— Так, так… — согласился старик. — Действительно похоже. То есть, можно сказать, точь-в-точь. Теперь все ясно! Распускающиеся цветочки — это не что иное, как я со своей старухой. Мне шестьдесят лет, а ей пятьдесят девять. Только вот на цветочки нужно обязательно надеть очёчки, а то сослепу и луны не разглядеть…

Слова его покрыл дружный хохот.

— Ха-ха-ха! Молюсь за вашу радость! Молюсь за вашу радость… Ой, пропадешь с тобой, старина! — хлопая возчика по плечу, покатывался Ли Всегда Богатый.

А старик стоял с убийственно серьезной миной, и это еще больше усиливало общее веселье.

— Нет, — заявил наконец возчик, возвращая подушки, — ни цветочков, ни луны не требуется.

— Чего ж тебе надо?

— Надо такое, что на четырех ногах стоит.

— Нет ничего проще. Здесь четвероногих вещей сколько хочешь, — ухмыльнулся Го Цюань-хай. — Вот возьми столик, будешь на кан ставить. Посчитай! Как раз четыре ноги, ни одной меньше.

— Зачем мне твой столик?.. — поморщился старик. — Ты дай мне такое, что сено и солому ест и телегу таскать может. Я полжизни возчиком работаю, а своей лошади никогда не имел.

— Это надо обсудить… — Го Цюань-хай задумался. — Обсудим и скажем тебе.

К вечеру раздача одежды была закончена. Дошла наконец очередь и до лошадей, которых оказалось тридцать шесть. Их роздали безлошадным, на каждые четыре семьи пришлось по лошади, то есть по одной лошадиной ноге на семью.

Остались только гуси и свиньи. Гусей никто не хотел брать: уж очень прожорливые. Не знали, что делать и со свиньями: дворов в деревне было четыреста, а свиней всего двадцать.

Некоторые предлагали зарезать их и устроить пирушку, чтобы отпраздновать освобождение бедняков, однако Чжао Юй-линь возразил:

— Не годится транжирить общественное добро. Это не по-бедняцки. Свиней оставим при крестьянском союзе, потом продадим и купим на эти деньги лошадей. Тогда каждый бедняк будет иметь целую лошадь, а не одну лошадиную ногу. Как вы на это смотрите?

Предложение показалось разумным, и большинство с ним согласилось.

Крестьянский союз разместился теперь в главном помещичьем доме. Так как Го Цюань-хаю жить было негде, ему отдали восточную комнату, а старикам Тянь предложили поселиться во флигеле на восточной стороне двора.

Го Цюань-хай перебрался в тот же вечер, а старики Тянь — на следующий день.

Крестьяне были так рады полученным вещам, что не могли ни есть, ни спать.

— Вот это наша власть! — приговаривали старухи.

— Это и есть настоящая демократия! — поддакивали им старики.

— Надо всегда помнить, кто дал нам эту жизнь! «Когда пьешь воду, не забывай о том, кто вырыл для тебя колодец!» — напоминали всем пословицу руководители крестьянского союза.

— Коммунистическая партия и Восьмая армия — наши великие друзья, — говорили активисты.

Все ликовали, улыбаясь показывали друг другу свои обновки.

Чжан Цзин-сян не мог налюбоваться на доставшиеся ему резиновые сапоги и, смеясь, вспоминал, как однажды помещик пнул его этим сапогом. А вот теперь они — его собственность, и он волен носить их когда вздумается. Как только случалась дождливая погода, Чжан Цзин-сян надевал сапоги и отправлялся гулять. Он нарочно выискивал самые грязные места на дороге и с удовольствием шлепал по лужам.

Его сосед Хуа Юн-си пользовался любым предлогом, чтобы прихвастнуть перед людьми полученной им женской шубкой. Его окружали и начиналось обсуждение.

— Да, хороша… ах, как хороша! Тебе, можно сказать, подвезло!

— Твоя шуба не хуже моих сапог, — поддерживал Чжан Цзин-сян.

— Беда только, что женская! — сокрушались некоторые.

— Теперь тебе, старина Хуа, обязательно жениться надо, — подзадоривали другие.

А ночью, вспоминая эти разговоры, Хуа Юн-си ворочался с боку на бок и не мог заснуть.

Ведь ему уже скоро сорок лет. Освобождение от власти помещиков, которого он так ждал, наконец наступило, пришла новая жизнь, а жены у него так и нет. Но для женитьбы нужны деньги. А что если продать шубу? Вот и деньги будут. Нет, продавать жалко, да и на ком женишься? Во всей деревне не найдешь подходящей девушки…

Вдруг он вспомнил о вдове Чжан: ей еще сорока нет, и лицом она недурна. И с этой мыслью блаженно уснул.

На другой день, поднявшись чуть свет и даже не позавтракав, Хуа Юн-си отправился к вдове.

«А если она спросит, зачем я пришел, что ответить?» — подумал он, стоя возле ее ворот. Лицо его вспыхнуло, а сердце учащенно забилось. Хуа хотел было незаметно повернуть назад, но вдова уже заметила его. Она высунулась из окна и позвала:

— Хуа Юн-си, заходи! Завтракал?