Ураган

— Несознательный элемент… — с грустью признался Бай Юй-шань и рассказал об очередной стычке с женой.

При дележе земли ему достался хороший участок и недалеко от дома. Нашлись завистники и пошли разговоры да пересуды.

Когда эти пересуды достигли ушей Бай Юй-шаня, он взял и обменялся своим участком с одним холостяком, земля которого находилась далеко от деревни. Довольный собой, Бай Юй-шань рассказал обо всем жене.

Дасаоцза в этот момент шила ему туфли. Она подняла черные брови и обрушилась на незадачливого супруга:

— Ты бестолковый дурак! Сменял кусок жирного мяса на кость. Я с тобой полжизни горе мыкала. Неужели еще придется…

— Активисты должны подавать пример, — возразил муж.

— Пример примером, а есть тебе надо или нет?

— Не беспокойся, голодными не останемся…

— С тобой не только голодной будешь, а и помрешь! Вот пойду сейчас в крестьянский союз и верну землю…

Она спрыгнула с кана, но Бай Юй-шань схватил ее за руку. Жена оттолкнула его. Произошла схватка, и новая туфля угодила твердым носком прямо в глаз Бай Юй-шаня. Увидав кровь, Дасаоцза пожалела, что погорячилась, но выказать слабость сочла унизительным и, сев на кан, отвернулась.

Бай Юй-шань очень обиделся, не стал обедать и, уходя, с досадой бросил:

— Несознательный элемент!..

Возчик Сунь, заучивший последнее время еще несколько мудреных слов и щеголявший ими при всяком удобном случае, с философским спокойствием заметил:

— Женская голова сразу всего уразуметь не может. Женщин надо прежде поднять до идеологического уровня. Дискутировать с ними прямо-таки ни к чему.

А попрощавшись с Бай Юй-шанем, он подумал: «Доведись мне получить землю так близко, ни за что бы не стал менять…»

Телега подкатила к дому Чжао Юй-линя. Вся семья сидела за ужином. Сунь внес корзину с картошкой и объяснил, что старуха Тянь прислала это в подарок пастушку.

— Поужинай с нами, — пригласила хозяйка. — Со-чжу, принеси чашку и палочки.

— Спасибо, Со-чжу, не надо! — отказался возчик. Окинув взглядом стол, на котором находилась только капуста, стручки зеленого перца и жидкая кукурузная каша, он неодобрительно покачал головой:

— Непонятный ты для меня человек! Председатель, а хлебаешь жиденькую кашу, когда мог бы кушать пшеничные лепешки.

— Что слышно в деревне? — пропустив мимо ушей замечание возчика, спросил Чжао Юй-линь. — Довольны бедняки? Как думаешь, розданной одежды хватит людям на зиму?

— Бедняки только тем недовольны, что председатель самого себя обидел. Все меня спрашивают: разве председатель Чжао не бедняк? Почему же ему ничего не дали? Я им, конечно, объяснил, что раньше председатель Чжао, подобно всем нам, был гол, как сокол, и звали его не председателем, а голодран… — даже и повторять неудобно, — а теперь, когда все мы людьми стали, председатель Чжао среди нас большим начальником сделался, а большой начальник для людей работает. Кто о других заботится, тот самого себя обязательно обижает. А по совести говоря, такая ситуация больше всех меня расстраивает! Предполагаю я, что иностранные капиталисты с империалистами над деревней Юаньмаотунь очень смеются. И такая их, можно сказать, идеология определенно свою базу имеет. Что это за деревня, которая одного председателя прокормить не может!

— Ай ты, старый враль! — добродушно расхохотался Чжао Юй-линь, старательно обмакивая в сою капустный лист. — Чего же ты меня срамишь? Гляди, вся семья у нас теперь приоделась. — Он указал на себя, жену, Со-чжу и пастушка. На всех были потрепанные ситцевые рубашки, полученные Чжао Юй-линем в третью очередь из помещичьего старья.

Речи на эту тему Чжао Юй-линь слышал уже не раз и даже в собственном доме. Первой заговорила его жена. Увидев, что другие несли с большого двора целые узлы, она заметила:

— Нам должны были дать вещи в первую очередь, а досталось всего несколько старых рубах. Как же мы зиму переживем?

— Во времена Маньчжоу-го совсем голыми ходили, а теперь кое-что имеем, — ответил Чжао Юй-линь.

Жена перечить не стала. Она была мягкой и покорной женщиной, и хотя много горя пришлось хлебнуть ей за эти годы, ни слова упрека не сорвалось с ее губ. Она любила этого умного, смелого и честного человека. Муж был для нее всем. Сейчас он стал председателем, и все говорили, что и ее тоже люди стали больше уважать. Но что значит быть председателем, она не понимала. Она только замечала, что с тех пор, как муж сделался председателем, он начал вставать до света, ложиться за полночь, все время был занят делами крестьянского союза и совсем забросил свое хозяйство. У него даже не было времени воды и хворосту принести. От того, что муж стал председателем, ей не стало легче, но она смирялась со своим новым положением и ничем не выказывала недовольства. И если он так сказал, значит большего и действительно не надо.

Но Чжао Юй-линь, у которого дела в крестьянском союзе шли гладко, был доволен всем. Все хорошо, и жена у него очень хорошая, он ее и на золото не променяет. Вот только она опять чего-то хмурится и молчит. Да, последнее время он и вправду совсем забросил хозяйство. Хворост, который он нарубил, подожгли, и жене теперь приходится занимать у соседей. «Надо завтра же попросить у кого-нибудь телегу, поехать в лес и привезти побольше хворосту, — решил Чжао Юй-линь. — Тогда уж с ним ничего не случится».

— Ты не торопись, — ласково сказал он жене, — когда у людей все будет, и у нас с тобой будет…

Жена хотя и не могла понять, почему вместо хороших вещей, полученных другими, им достался всего лишь узелок старья, но спорить все-таки не стала.

— Я ничего… я потерплю… — глухо отозвалась она. — Только топить нам нечем…

Последнее время он забросил домашние дела и все взвалил на жену, и она, краснея от стыда, каждый день должна была занимать дрова. Чжао Юй-линь решил завтра же попросить у соседей лошадь и привезти побольше топлива, чтобы в нем не было нужды.

XIX

На следующий день Чжао Юй-линь, нарубив дров, вернулся в деревню с наполненным доверху возом. Он распряг лошадь и повел к колодцу, но едва вылил в каменное корыто первое ведро, как увидел запыхавшегося Лю Дэ-шаня.

— Ты еще лошадь поишь!

— В чем дело?

— Банда сюда идет! Хань-седьмой с сотней стрелков уже в деревне Саньцзя. Все в белых рубахах. Говорят, что это траур по Ханю-шестому. Решили, видно, рассчитаться с нами за казнь помещика, а ты тут лошадку поишь! — и Лю Дэ-шань, махнув рукой, исчез в кустах.

Чжао Юй-линь опрометью бросился домой, схватил винтовку и поспешил в школу.

Сяо Сян нетерпеливо встряхивал телефонную трубку, дул, кричал в нее, отдавая одновременно распоряжения Чжану:

— Сейчас же вышли двух бойцов на разведку в Сань-цзя!.. А! Чжао Юй-линь! Вот хорошо, что ты пришел… Скажи всем, чтобы паники не устраивали. Объясни, что спокойствие — сейчас самое главное. Не будет паники, любая банда с нами ничего не сделает. Почему телефон не работает?..

Чжао Юй-линь выбежал на улицу.

Вся деревня была на ногах. По шоссе метались люди, держа в охапках наскоро связанные узлы. Одни запрягали лошадей, другие наваливали на одноколки домашний скарб.

— Остановитесь! — во весь голос закричал Чжао Юй-линь. — Ничего страшного нет! Чего испугались? Банда к нам не прорвется. Ручаюсь! Начальник Сяо уже позвонил в уезд. Скоро Восьмая армия будет здесь.

Уверенный голос председателя сразу подействовал на крестьян. Люди стали постепенно успокаиваться и расходиться по домам.

Сяо Сян швырнул телефонную трубку на стол.

— Линию перерезали!.. Чжан, скачи в уезд! Скажи, чтоб сюда, как можно скорее выслали отряд. Пусть идут через деревню Саньцзя.

Он выхватил из кармана блокнот и быстро написал:

«Уездному комитету. Срочно.

В деревне Саньцзя появилась банда численностью человек в пятьдесят. Немедленно высылайте роту.

Привет! Сяо Сян».

Командир отделения Чжан козырнул и, взяв письмо, вышел.