Ураган

Первый вопрос Сяо Сяна был о пастушке.

— Свезли в уездную больницу, — ответил Сяо Ван.

Начальник бригады согласился с предложением крестьянского союза не выпускать из дома семью Хань Лао-лю. Лошадей передали отделению охраны. Сундуки и шкафы опечатал крестьянский союз.

День закончился удачно. Радость омрачалась лишь тем, что управляющему Ли Цин-шаню и Ханю Длинная Шея в суматохе удалось бежать.

XVII

Весть о том, что Хань Лао-лю пойман, поставила на ноги всю деревню. У людей уже не было больше ни страха перед помещиком, ни молчаливой покорности. Крестьянские собеседования сделали свое дело.

Избиение пастушка У Цзя-фу было, быть может, самым ничтожным среди тысячи других злодеяний помещика, но оно оказалось искрой, упавшей на сухой порох.

В тот же вечер, когда связанный помещик был доставлен в деревню, бригада и крестьянский союз устроили совещание активистов. Люди собрались на огороде Чжао Юй-линя в живой беседке, образованной плетями тыкв. Белые цветы под вечерним солнцем казались звездами, рассеянными в густой зелени листвы.

Собравшиеся спешили высказаться, перебивали друг друга, и голоса сливались в сплошной гул. Начальник бригады прислушивался ко всем этим разговорам, схватывая на лету то новое, что возникало в головах активистов.

Чжао Юй-линь безуспешно пытался водворить порядок:

— Не кричите же все сразу! Пусть сначала один кончит, потом другой начнет, — уговаривал он.

— Хань Лао-лю нужно связать покрепче, не то крестьяне недовольны будут, — настаивал Бай Юй-шань.

— Скажи-ка ты что-нибудь, — подтолкнул Чжао Юй-линь возчика Суня.

— Чего говорить? Я скажу так: надо связать веревками не только Хань Лао-лю, но и всех его женщин да выдать их нашим бабам на расправу. Мы будем помещика судить, а они пусть женщинами займутся.

— Нет! Нет! Так не годится, старина! Нельзя разбиваться на две группы. Беспорядок получится. Надо всем вместе судить, — возражал Чжан Цзин-сян. — Уж если срубим дерево, то веточки да листочки и сами посохнут.

— Старина Бай, ты расставь побольше бойцов своего отряда. Начнем суд — дело выйдет нешуточное, — предупредил Го Цюань-хай. — Крестьян не удержишь: все сразу бить полезут, свалка может получиться. Надо, чтобы те, кто натерпелся обид от помещика, по одному подходили рассчитываться с ним. Обид у всех накопилось немало. Вот у меня, например…

— Да говори ты покороче, — вмешался выведенный из терпения Ли Всегда Богатый. — Об этих обидах можно месяц рассказывать и конца не увидишь.

— Ли, — перебил его, в свою очередь, Бай Юй-шань, — ты погоди, ты послушай! Тебе работа тоже найдется. Гляди, не пропусти на собрание приспешников Хань Лао-лю.

— Правильно! — не преминул ввернуть слово старик Чу. — Если заметишь, что кто-нибудь из них проскользнул, прямо вяжи на месте. А один не справишься — мы поможем.

— Погодите! Надо уже сейчас решать: бить будем или еще как-нибудь поступим? — горячился Бай Юй-шань.

— А тебя Хань Большая Палка бил?

— Еще бы!

— Так чего же спрашиваешь? Вспомни да и возьми теперь с него пример, — рассмеялся Чжао Юй-линь.

— Внимание! — закричал Бай Юй-шань. — Чтоб у каждого завтра были с собою палки. Палками судить Большую Палку! Понятно? Это и будет расплата: ненавистью за ненависть, враждой за вражду.

Чжао Юй-линь, посоветовавшись вполголоса с начальником бригады, объявил:

— Совещание закончено. Завтра всем прийти пораньше.

— Почему же завтра, а не сегодня? — с досадой спросил Чжан Цзин-сян.

— Сегодня надо еще провести с крестьянами собеседования и как следует подготовиться, чтобы завтра наверняка разделаться с помещиком, — пояснил Чжао Юй-линь и обернулся к Сяо Сяну: — Начальник, ты что-нибудь скажешь?

— Скажу одно, что с вашими предложениями согласен.

Активисты разошлись. Крестьяне больше уже ничего не боялись.

В некоторых группах собеседования закончились еще до наступления темноты, и у крестьян осталось время подготовить хорошие палки для завтрашнего расчета с помещиком.

В группе, которую возглавлял возчик Сунь, собеседование затянулось: руководитель был в таком ударе, что никак не мог остановиться.

Теперь он уже не выказывал своего нежелания работать активистом и был по-прежнему словоохотлив.

Сегодня на собрании группы он произнес речь, пересыпанную новыми терминами.

— Мы все активисты, — сказал Сунь. — Активисты это — именно смелые, отважные люди и они всегда должны быть впереди. Отставать им не годится. Если же они не идут впереди народа, какие они активисты? Правильно я говорю?

— Правильно, старина, правильно! — поддержали присутствующие.

Возчик Сунь продолжал:

— Разве мы идем не по революционному пути? А если по революционному, надо чтобы у нас скорее оказались революционные заслуги. Нам ли бояться волков впереди и тигров позади, что это еще за идеология?

Подготовленные такой речью члены группы старика Суня все как один пришли судить помещика.

Следующий день выдался ясным.

На просушенные ветрами поля осень в изобилии наложила свои яркие краски.

С крыш крестьянских лачуг свешивались гроздья красного перца, заготовленного на зиму, связки недозревших початков кукурузы, которые вялились на солнце. Крыши жилищ были в том же пестром осеннем наряде, что и поля.

Сердца людей радовались скорой уборке и учащенно бились от нетерпеливого ожидания суда над помещиком.

Еще до рассвета на большом дворе Хань Лао-лю начали собираться крестьяне, и когда рассвело, двор уже был битком набит народом. Некоторые залезли на стены, крыши флигелей и амбаров.

Женщины и дети хором распевали наскоро сложенные частушки:

Частушки понравились. К хору женщин и детей присоединилась молодежь, а затем и старики стали подтягивать.

За воротами зазвенели гонги и тарелки, загрохотал большой барабан.

— Ведут! Ведут! — зашумела толпа и хлынула к воротам.

У ворот образовалась давка, всем хотелось протиснуться вперед.

Хань Лао-лю конвоировали четверо бойцов отделения охраны. На всем пути от школы до усадьбы были расставлены часовые отряда самообороны. На всех сторожевых башнях помещичьего двора у бойниц находились дозорные.

Бай Юй-шань с винтовкой за плечами прохаживался по шоссе, поглядывая на башни. Он наказал дозорным неустанно следить за полями и тотчас же сообщать, если они заметят что-либо подозрительное. Управляющий Ли Цин-шань и Хань Длинная Шея бежали. Они могли предупредить Ханя-седьмого. Кто знает, быть может, Хань-седьмой налетит с бандой на деревню и сделает попытку спасти своего братца.

Вчера Бай Юй-шань вернулся домой очень поздно. Последнее время он очень похудел, осунулся, чувствовал усталость и, добравшись до кана, свалился в полном изнеможении. Нечаянно он задел локтем жену. Она приподнялась:

— А… пришел… Будешь кушать?.. Лепешки в чугунке…

— Не буду… Устал… Завтра суд над Хань Лао-лю. Ты тоже иди.

— А зачем бабам ходить? — недоуменно спросила Дасаоцза.

— Чего? — промычал Бай Юй-шань, засыпая.

— Я говорю, бабам идти зачем?

— Как зачем? Разве ты не хочешь отомстить за маленького Коу-цзы?.. — вяло отозвался он и захрапел.

— Я на собрании говорить боюсь. Скажу одно слово, а другого не подыщу…

Дасаоцза разбудила мужа на рассвете. Когда Бай Юй-шань ушел, она отправилась на собрание. У стены помещичьей усадьбы Дасаоцза увидела жену Чжао Юй-линя и других женщин и присоединилась к ним.

Когда помещика привели и поставили у стола, поднялся невообразимый шум. Чжао Юй-линь, распахнув гимнастерку и багровея от натуги, кричал: