…Быстрою бурею Наль пролетел, и скоро достиг он
В грозном величии царства, из коего некогда вышел
Бедным изгнанником. Брату Пушкаре, владевшему ныне
Бывшим престолом его, он сказал: «Я тебя вызываю
К новой игре; я поставлю на кости жену; ты поставишь
Все Нишадское царство — довольно ль с тебя? Но сначала
Сделать мне должно с тобой уговор: когда проиграешь
Ты — то все, чем владеешь, будет моим, и над самой
Жизнью твоею буду я властен; когда ж проиграю
Я — то все, чем владею, возьмешь ты, ежели можешь:
Знай наперед, что тогда мы с тобою мечом разочтемся.
Полно же медлить; тебе по законам игры мне на вызов
К новой игре отказать невозможно; и властен теперь ты
Выбрать из двух любую игру: в железо иль в кости.
Хочешь отведать меча — выходи; я рад поединку;
Царство, наследье отцов, должны сохранять мы, покуда
Наше оно, когда же его мы утратили, силой
Должно уметь нам его возвратить; так учили нас предки.
Час наступил; принимайся, Пушкара, за меч иль за кости.
Или тебе живому не быть, иль я Дамаянти
С жизнью тебе уступлю». На этот вызов Пушкара
Так отвечал, усмехнувшись: «Готов я еще раз с тобою
В кости счастья отведать; то будет игра роковая;
Горя с тобой в нищете Дамаянти довольно терпела;
Власть и богатство со мною разделит она и забудет
Прошлое скоро; а я и на троне нишадском всечасно
Думал об ней и ждал, что придешь ты; и вот напоследок
Ты пришел, и будет моей Дамаянти, и боле
Мне ничего на земле желать не останется». Этим
Дерзким ответом разгневанный, меч свой хулителю в сердце
Чуть не вонзил в запальчивости Наль, но, собой овладевши,
Он сказал, трепеща, и кипя, и сверкая: «Безумец,
Полно хвастать, играй: проиграешь, заплатишь». И кости
Брошены — все решено: обратно Нишадское царство
С первым ударом выиграл Наль у Пушкары. Со смехом
Он, победитель, взглянул на него, побежденного. «Что ты
Скажешь теперь? Мое законное царство, которым
Думал владеть ты, по-прежнему стало моим и отныне
Будет в крепких руках; теперь меж царем и меж царством
Третий никто не дерзнет протесниться. Мою ж Дамаянти
Ты и во сне недостоин увидеть; ты раб мой отныне;
Так решила судьба. Но слушай: не властью твоею
Некогда был я низвержен с престола; Кали искуситель,
Враг мой, тебе помогал; ты об этом не знал, безрассудный;
Знай же теперь, что отмщать на тебе преступленья чужого
Я не хочу. Живи, и будь милосердие неба
Вечно с тобой, и вражды да не будет меж нами, Пушкара,
Брат мой; живи, благоденствуя, многие, многие годы».
Весь уничтоженный благостью брата, пред ним на колена
Бросился, плача, Пушкара. «О Наль Пуньялока, да будет
Милость богов и всякое благо земное с тобою!
В скромном уделе моем я, твой подданный, буду спокойней
Жить, чем на троне твоем, где покой мой основан
Был на ударе неверных костей; и своими отныне
Буду я столь же любим, сколь был ненавидим твоими.
Прежде, однако, очищу себя от вины омовеньем
В Гангесе грешного тела; в его благодатные волны
Брошу, прокляв их, враждебные кости, которыми злые
Властвуют духи. А ты, сюда возвратив Дамаянти
В блеске прекрасного солнца, скажи ей, чтоб гнева
В сердце ко мне не питала и, прежнее горе забывши,
Вдвое блаженна была очищенным в опыте счастьем».
…В краю арабов жил да был один
Славнейший между шейхов властелин.
Шейх амиритов жизнь провел свою
В цветущем этом солнечном краю…
Приветлив с бедняками, справедлив
И славен меж арабов, как халиф.
Но лишь одна ждала его беда!
Он — раковина полая, куда
Не вложена жемчужина. Он — ствол,
Что ни одним побегом не зацвел…
Как он ни сеял — не всходил росток:
Все сына нет, все пуст его чертог!
Отцу и невдомек, что не слаба,
Но мешкает в решениях судьба.
Пусть поиски напрасны! Не ропщи,
Причину лучше тайную ищи.
Так связано все на земле узлом,
Что счастье вечно следует за злом.
И вот Аллах вознаградил отца
За должное смиренье до конца.
И родился младенец дорогой —
Такой любимый, слабенький такой…
Родные совершить обряд пришли
И мальчугана Кейсом нарекли.
И год прошел — ребенок рос и рос,
Стройней тюльпана, прихотливей роз,
Весь упоен предчувствием любви,
Чья сущность разлита в его крови,
Как будто от него исходит свет,
И весь он — мирозданию привет…
И счастлив был и ликовал отец,
Когда пошел он в школу наконец.
Был выбран и наставник, старший друг,
Знаток — преподаватель всех наук.
И рядом с Кейсом в тот же день и час
Шумит ватага сверстников, учась.
И каждый мальчик, ревностен и строг,
Готов учить и повторить урок.
А рядом с мальчиками у доски
Есть девочки. Друг другу не близки,
Они сошлись из разных стран и мест,
От всех племен, что ведомы окрест.
И Кейс меж них ученьем поглощен,
Но и другим предметом увлечен!
С ним рядом есть жемчужина одна,
Как бы с другого поднятая дна,
Еще не просверленная, в красе
Нежнейшей, — украшенье медресе.
Разубрана, как куколка, стройна,
Как кипарис, прелестна, как луна.
Шалунья! Взмах один ее ресниц
Пронзает сердце, повергает ниц.
Газель, чей смертоносен тихий взор.
Чья кротость в мире вызовет раздор.
И если кудри — ночь, то светлый лик
Как бы в когтях у ворона возник.
А крохотный медоточивый рот —
Предвестие всех будущих щедрот…
От черных кос, что стан ей обвили,
Зовут ее, как ночь саму, — Лейли.
Ее увидел Кейс и стал иным,
И сердце отдал за нее в калым.
Но и она, но и она полна
Предчувствием, — как будто от вина,
Которого пригубить ей нельзя,
Все закружилось, медленно скользя.
Пришла любовь. И первый же глоток
Из этой чаши — пламенный поток.
Но как им трудно в первый раз пьянеть,
Как странно им, как дивно пламенеть,
Как сладко им друг с другом рядом жить
И с каждым часом все нежней дружить.
И ежечасно сердце отдавать,
И никогда его не открывать!..
Товарищи учением полны,
А эти два влечением пьяны.
Те говорят словами, как и встарь,
У этих — свой учебник, свой словарь.
Те много книг прочтут, чтоб не забыть,
А эти миг цветут — лишь бы любить.
Те сочетают буквы для письма,
А эти лишь мечтают без ума.
Те знатоки в глаголах, в именах,
А эти онемели в смутных снах…
…И Кейс бродил, влюбленный и безмолвный,
Как зрелый плод, румяным соком полный.
Дни шли и шли. И день настал, когда
Пришла взаимных вздохов череда.
Жилища их любовь опустошила,
С мечом в руке над ними суд вершила.
И между тем как немы их уста,
Уже роились слухи неспроста.
И сорвана завеса с детской тайны,
И весь базар взволнован чрезвычайно…
Путь пламени любовь нашла сама —
И вырвалась. И Кейс сошел с ума.
Да, он, глядевший на Лейли украдкой,
Снедаем был безумной лихорадкой.
И рядом с ней, и близко от нее —
Лишь растравлял отчаянье свое.
Ведь сердце — путник над скалистой бездной, —
Когда сорвешься — помощь бесполезна.
А тот, кто этой доли не знавал,
Его Меджнуном странным называл.
Да, был он одержим. Не оттого ли
Он кличку подтверждал помимо воли?..
И он бродил по рынку и вдоль улиц,
И все, кто с ним, рыдающим, столкнулись,
Что на него дивились и глазели,
Что слышали напев его газели,—
Все ринулись за ним оравой шумной,
Кричали вслед: «Меджнун, Меджнун, безумный!»
А он и впрямь с рассвета до звезды
Не признавал ни сбруи, ни узды…
И что ни утро, он спешил босой,
Чтоб повстречаться с милою красой.
Простоволосый, он бежал в пустыню,
Чтоб увидать любимую святыню.
Он шел, чтобы к шатру ее прильнуть.
И долог был его обратный путь.
Быстрее ветра он спешил туда,—
Назад он плелся, будто сквозь года.
К ней он летел на сотне крыл летучих,
Назад — дорога в терниях колючих…
Отец скорбел о сыне и, поведав
О том родне, просил ее советов.
По мнению старейшин, лишь одна
Дорога здесь пригодна и честна:
Не медлить с начинанием, из мрака
Извлечь Меджнуна и добиться брака…
С почетом принят был шейх амиритов.
«В чем ты нуждаешься? Скажи открыто».
Тот отвечал: «Хочу быть ближе к вам,
Прошу вас верить искренним словам».
И без утайки все сказал соседу:
«Ищу родства с тобою, не посетуй!
Как сочетать твое дитя с моим?
Мой сын рожден в пустыне и томим
Тоской по родниковой, свежей влаге.
А я забочусь о сыновнем благе
И говорю об этом без стыда.
Моя семья богатствами горда,
И знатностью, и пышностью известна.
Есть у меня желанье дружбы честной,
А для вражды всегда оружье есть.
Мне — жемчуг твой. Тебе — хвала и честь.
Ты продаешь. Товар в цене сегодня.
Торгуйся, чтоб я выше цену поднял,
Запрашивай, покуда спрос велик».
Так кончил речь отец, и в тот же миг
Второй отец ответствовал учтиво:
«Ты говоришь весьма красноречиво.
Но пусть судьба решает за меня.
Могу ль сидеть у жгучего огня,
Не опаливши нашей дружбы честной?
Твой сын прекрасен, и родство мне лестно,
Но он для нас не родич и не друг,
Он счастья не внесет в семейный круг.
Он одержим безумием и болен.
Ты исцелить его, конечно, волен
Молитвами — тогда и приходи
Со сватовством. Но это — впереди!»…