Демагог и лэди Файр

Годдар встал со стула и прошелся по комнате.

— Во всем этом очень трудно сразу разобраться, — сказал он, останавливаясь перед поверенным. — Что вы бы мне посоветовали?

— Вам следует, как можно скорее, поехать в Бирмингем и побывать в главной конторе нотариуса Тэйлор и Блайс. Они подробно переговорят с вами обо всем — в особенности относительно магазина.

— Его необходимо продать, — быстро сказал Годдар. — Я в этом ничего не понимаю.

— Я бы не советовал продавать его, — сказал поверенный. — По-видимому, это крупное дело. Вам следует его сохранить. Войдите в курс этого дела — и вы скоро с ним освоитесь.

— И сделаюсь галантерейщиком? О, нет! Я очень горжусь своим ремеслом и охотно продолжал бы его. Но носить длинный сюртук и продавать воротнички и галстухи за прилавком — я боюсь, что не гожусь для этого.

Он засмеялся, представив себя приказчиком. Поверенный тоже улыбнулся. Смуглое, энергичное лицо с большим лбом и блестящими глазами, в которых сверкали сила и ум, казалось, было создано для более серьезной работы, чем покупка и продажа галантерейного товара.

— Ну, вы об этом еще подумайте, — сказал адвокат.

— Да, — сказал Годдар, — мне вообще о многом придется подумать эти дни.

Он сел в поезд окружной дороги и поехал обратно в мастерскую, откуда он отлучился на несколько часов. Всю дорогу он был словно во сне. Мысль о богатстве, так внезапно свалившемся на него, все еще не укладывалась в его сознании. Одна за другой возникали в его воображении картины предстоящих перемен в его жизни — одна перемена влекла за собой немедленно другую. Он бросит свое ремесло или, если будет им заниматься, то только в виде развлечения. Никогда во всю жизнь ему не придется работать ни одного часа для заработка. Он сможет жить в удобном собственном доме, окружить себя книгами — перед его глазами мелькнул бесконечный ряд полок. Обладание крупным доходом вызовет перемену в привычках, в пище, в одежде. У него будет бесконечно много свободного времени. Мысль, постепенно пробивавшаяся в его сознании, осветила, как солнце, его мозг ставила его сердце забиться трепетной радостью — перед ним открылась великая работа его жизни. Ему не придется больше стоять у края великой борьбы, отдавая ей только немногие часы свободного времени. Он сможет окунуться в самую ее середину и отдать на борьбу за народное дело весь свой ум, сердце и энергию. Лицо его горело, он взволнованно дышал: день был очень холодный и пассажир, сидевший против него в вагоне третьего класса, с удивлением смотрел, как Годдар отирал пот со своего лба.

Затем Годдар подумал о Лиззи. Он ей сообщит эту новость сегодня же вечером. Он живо представил себе, каким восторженным удивлением вспыхнет ее хорошенькое личико. Но та другая страсть имела над ним большую власть, — и лицо Лиззи потускнело перед блестящими мечтами о работе, борьбе и победах…

Придя в мастерскую, Годдар первым делом отправился искать хозяина, но последнего не было дома. Даниэль снял пиджак, одел фартук, засучил рукава и принялся шлифовать письменный стол. Ему не верилось, что он занимается этим ремеслом в последний раз. Инструменты казались ему уже чужими. Он уже мысленно передавал их молодому подмастерью, который работал рядом с ним. Годдар говорил и шутил с товарищами с обычным своим добродушием, благодаря которому он пользовался общим расположением, но он с трудом поддерживал внешнее спокойствие. Он старательно работал с уверенностью искусного ремесленника. Ящики входили в желобки без малейшей зацепки, выдвижная полка свободно выдвигалась и вдвигалась, и Даниэль был доволен, что ему удалось кончить работу, которую начал. Покончив со столом, он нежно провел рукой по гладкой полированной поверхности столешницы. Он гордился своей работой. Из-под его рук вышла прекрасная вещь.

Он подумал: «Если все, что я буду делать в будущем, окажется так же хорошо, как это, я не должен буду бояться соперников».

Все кончено! Он переговорил с хозяином, товарищи сердечно поздравили его и, по доброму английскому обычаю, выпили в соседнем трактире за его здоровье и будущие успехи. Годдар простился с ремеслом, которое ему доставило много честного счастья. Им снова овладело чувство сказочной неправдоподобности. Перемена случилась так внезапно, так неожиданно! Утром он проснулся бедным рабочим; вечером он заснет обладателем сказочного богатства, а на следующий день поедет за ним в Бирмингем. Несмотря на свою сильную волю, он никак не мог подавить экстравагантные мечты и отнестись к делу спокойно. Воображение не подчинялось разуму и уносило его ввысь, и он невольно строил фантастические воздушные замки.

III.

Мистер Дженкинс (впрочем ему больше нравилось, когда его называли капитан Дженкинс) только один раз был в море, и это было давным-давно тому назад. Большую часть своей жизни он прослужил на пароходе, совершавшем рейсы по Темзе. К тому же он уже давно был в отставке — и у него не сохранилось ни одной черты настоящего моряка. В описываемое время это был толстый, седой старик, и в каждой морщине его обрюзгшего лица, в маленьких, окаймленных красными веками глазах, и в красных прожилках его носа легко можно было прочесть неудержимое пристрастие к спиртным напиткам.

Он сидел в гостиной в кожаном кресле, спиною к окну и пил чай с блюдечка. Годдар и Лиззи чинно сидели за столом. Все было сегодня необычно церемонно: и то, что они сидели в гостиной, и окорок баранины, и сладкий хлеб на столе, и сюртук капитана Дженкинса, и голубая ленточка вокруг шеи Лиззи, завязанная кокетливым бантом. Обыкновенно Годдара принимали в кухне. Но это было еще до его поездки в Бирмингем, и когда у него не было текущего счета в банке. Вот это-то и служило причиной вышеупомянутых необычайностей.

Разговор был не очень оживлен. В сущности, говорил только Годдар. Он описывал свою поездку в Бирмингем, которая окончилась к полному его удовольствию. Покупатель на магазин был уже в виду, а поверенные открыли ему неограниченный кредит на его текущие надобности.

— Держать магазин, я думаю, для вас дело не совсем подходящее, — ядовито заметил капитан Дженкинс.

— Я тоже так думаю, — холодно ответил Годдар, недолюбливавший капитана.

Он продолжал свой рассказ, но разговор не клеился. Лиззи, не отличавшаяся особой разговорчивостью, сейчас, в присутствии отца, была еще более молчаливой, чем обыкновенно. Внезапное богатство, полученное ее женихом — богатство, превзошедшее самые смелые ее мечты — начинало пугать ее, после того, как улеглось первое восхищение. Ум Годдара, вся его личность, все, что отличало его от табачника Джо Форстера и людей его среды, все это всегда ставило его, в ее глазах, выше ее. А теперь, когда он к тому же сделался богатым, Лиззи чувствовала себя совсем приниженной и испуганной. Она робко предложила ему хлеб и масло и густо покраснела, когда неловко пролила его чай. А когда она вдобавок еще уронила кусок сладкого хлеба, она так сконфузилась, что отошла к окну, чтобы скрыть свое смущение.

— Теперь вы независимый человек, — сказал после тяжелой паузы старик, ставя на стол блюдечко. — Я полагаю, вы теперь и думать не захотите жениться на моей девочке.

Годдар вскочил. Слова старика задели его за живое.

— Вы не имеете права так говорить, — вскричал он горячо. — За кого вы меня принимаете?

Экс-капитан махнул рукой и грубо захохотал.

— Вы думаете, я не знаю человеческой натуры? Не видал людей? Ну, нет! В продолжение шестидесяти лет я каждый день видел полные пароходы их.

— Возможно, — ответил Даниэль. — Но меня вы, очевидно, не знаете. Подойди сюда, Лиззи, мы скоро сыграем свадьбу.

Лиззи отошла от окна и с пылающим от волнения лицом подошла к столу. Годдар взял ее за руку.

— К чорту! Я не желаю вовсе, чтобы вы женились на ней, — вспылил вдруг старик с нелепой поспешностью. — Не воображайте, пожалуйста, что я на коленах приду просить вас, чтобы вы женились на ней.