Счастливчики

В «Лондоне» в летнюю жару не так уж и плохо. От Лории до улицы Перу дороги десять минут, так что будет время остыть и пролистать «Критику». Загвоздка в том, как уехать, чтобы Беттина не засыпала вопросами, и Медрано придумал сбор выпускников 35-го года, ужин в Лопрете, а перед тем — аперитив где-то еще. Он уже столько напридумывал после выигрыша в лотерею, что эта последняя и почти вынужденная ложь ничего не меняла.

Беттина осталась в постели под жужжавшим на тумбочке вентилятором, голая, читать Пруста в переводе Менсаче. Все утро они занимались любовью, с перерывами на сон, виски или кока-колу. Съев холодного цыпленка, они обсудили достоинства произведений Марселя Эме, стихов Эмилио Бальягаса и котировку мексиканского орла. В четыре Медрано залез под душ, а Беттина открыла Пруста (перед тем они еще раз отдали дань любви). В подземке, с сочувственным интересом наблюдая за школьником, изо всех сил старавшимся выглядеть беспутным гулякой, Медрано мысленно подвел черту под своими действиями задень и признал их правильными. Можно было вступать в субботу.

Листая «Критику», он продолжал думать о Беттине, немного удивляясь, что все еще думает о Беттине. Прощальное письмо (ему нравилось называть его посмертным письмом) было написано накануне ночью, в то время как Беттина спала, — нога ее выпросталась из-под простыни, волосы упали на глаза. Все было объяснено (за исключением того, разумеется, что она найдет возразить), личный вопрос удачно решен. С Сусаной Донети разрыв произошел точно таким же образом, и даже не пришлось уезжать из страны, как сейчас; каждый раз, когда после этого они с Сусаной встречались (главным образом на художественных выставках, неизбежных в Буэнос-Айресе), она улыбалась ему, как старому другу, не обнаруживая ни злобы, ни тоски по прошлому. Он представил, как входит в «Писарро» и сталкивается нос к носу с Беттиной, а она ему дружески улыбается. Или хотя бы просто улыбается. Но скорее всего Беттина вернется в Раух, где ее ожидает ни о чем не подозревающее безупречное семейство и две кафедры родного языка.

— Доктор Ливингстон, I suppose [1], — сказал Медрано.

— Познакомься: Габриэль Медрано, — сказал Лусио. — Садитесь, че [2], выпейте что-нибудь.

Медрано пожал оробевшую руку Норы и попросил сухой мартини. Приятель Лусио показался Норе старше, чем она ожидала. Лет сорока, не меньше, но костюм из итальянского шелка с белой рубашкой очень ему шел. Лусио, даже имей он большие деньги, никогда не научится так одеваться.

— Что вы думаете об этих людях? — говорил меж тем Лусио. — Мы пытаемся угадать, кто из них плывет с нами. Кажется, в газетах был напечатан список, но у меня его нет.

— Список был, к счастью, очень неточный, — сказал Медрано. — Кроме меня пропустили еще двоих или троих, тех, кто не желал светиться или боялся семейных потрясений.

— Кроме того, здесь еще и сопровождающие.

— Ах да, — сказал Медрано и вспомнил спящую Беттину. — Ну, во-первых, я вижу тут Карлоса Лопеса с каким-то патрицианского вида сеньором. Вы не знакомы?

— Нет.

— Года три назад Лопес ходил в клуб, там я с ним и познакомился. Наверное, незадолго до того, как вы в него вступили. Пойду узнаю: он тоже плывет с нами?

Лопес плыл с ними, и они поздоровались, очень довольные, что встретились снова, да еще в таких обстоятельствах. Лопес представил ему доктора Рестелли, который сказал, что лицо Медрано ему знакомо. Воспользовавшись тем, что соседний столик освободился, Медрано позвал Нору с Лусио. Перемещение заняло какое-то время, потому что в «Лондоне» не так просто перейти с места на место, непременно вызовешь явное недовольство обслуживающего персонала. Лопес подозвал Роберто, и Роберто поворчал, но помог им перебраться и взял песо, даже не сказав спасибо. Молодежная компания становилась все более шумной и требовала по второй кружке пива. Нелегко было в этот час беседовать в «Лондоне», когда всех мучила жажда и сюда битком набивались желающие пожертвовать последним глотком кислорода ради сомнительной компенсации в виде пол-литра «Индиан-тоник».

И уже почти не было разницы между баром и улицей, потому что по Авениде вверх и вниз текла густая толпа с пакетами, газетами и портфелями, главным образом — с портфелями всех цветов и размеров.

— Одним словом, — сказал доктор Рестелли, — насколько я понимаю, все мы, тут присутствующие, будем иметь удовольствие вместе пережить приятное путешествие.

— Будем иметь, — сказал Медрано. — Однако опасаюсь, что вместе с нами его будет переживать и часть этого шумного собрания, что слева от нас.

— Вы думаете? — обеспокоенно спросил Лопес.

— У них разбойный вид, они мне не нравятся, — сказал Лусио. — На футбольном поле, конечно, можно брататься с кем попало, но на пароходе…

— Как знать, — сказала Нора, которая решила, что надо идти в ногу со временем. — Может, окажутся вполне симпатичными.

— А между тем, — сказал Лопес, — молодая девица скромного вида, похоже, собирается присоединиться к ним. Да, так оно и есть. А с нею сеньора, в черном, вполне благочинная.

— Мать и дочь, — как всегда безошибочно в таких вещах определила Нора. — Боже, как они одеты.

— Все сомнения отпадают, — сказал Лопес. — Они тоже плывут и, судя по всему, приплывут обратно, если мы вообще отплывем и приплывем.

— Вот она, демократия, — сказал доктор Рестелли, но его голос потонул в реве, донесшемся от выхода из метро. Молодежная компания, похоже, почуяла своих, потому что двое откликнулись тут же, один — воплем на октаву выше естественного, а второй — засунув два пальца в рот, издал душераздирающий свист.

— …все вперемежку, общайся с кем попало, — заключил доктор Рестелли.

— Совершенно верно, — вежливо отозвался Медрано. — И вообще, спрашивается, зачем плыть?

— Простите, не понял?

— Ну конечно: что за нужда отправляться в плавание?

— Как же, как же, — сказал Лопес, — я полагаю, в любом случае интереснее, чем сидеть дома. Меня лично греет мысль, что за десять песо я выиграл путешествие по морю. И не забывайте, лотерея государственная, а значит, автоматически жалованье за время плавания сохраняется, что само по себе выигрыш. Такое упускать нельзя.

— Признаю, таким не пренебрегают, — сказал Медрано. — Мне выигрышный билет дал возможность запереть кабинет и какое-то время не разглядывать гнилые зубы. Но, согласитесь, вся эта история… У меня несколько раз возникало ощущение, что закончится она каким-нибудь таким образом… В общем, подберите сами подходящее определение, благо определение — чрезвычайно заменяемый член предложения.

Нора посмотрела на Лусио.

— По-моему, вы преувеличиваете, — сказал Лусио. — Если отказываться от счастливого билета из страха, что тебя надуют…

— Я не думаю, что Медрано имеет в виду обычное надувательство, — сказал Лопес. — Скорее нечто такое, что носится в воздухе, особого рода обман, обман, если можно так выразиться, высшего порядка. Смотрите-ка, только что к нам присоединилась и сеньора, чья одежда… Безусловно, и она — тоже. А вон там, доктор, устроился наш с вами ученик Трехо в окружении своего возлюбленного семейства. Кафе все больше становится похожим на океанский лайнер.

— В голове не укладывается, как сеньора де Ребора могла продать лотерейный билет школьнику, и особенно — этому, — сказал доктор Рестелли.

— Все жарче и жарче становится, — сказала Нора. — Закажи мне, пожалуйста, попить чего-нибудь холодненького.

— На пароходе будет хорошо, вот увидишь, — сказал Лусио и помахал рукой, чтобы привлечь внимание Роберто, который был занят разраставшейся компанией бодрых юнцов, замучившей его причудливыми заказами вроде кофе-капучино, сэндвичей с сосисками, черного пива и тому подобного, необычного для этого заведения, во всяком случае, в это время дня.

— Да, наверное, там будет посвежее, — сказала Нора, поглядывая краем глаза на Медрано. Ее продолжало беспокоить то, что он сказал, а может, это просто такая манера, посеять беспокойство, чтобы было о чем говорить. Побаливал живот, наверное, надо сходить в туалет. Но неудобно подниматься и уходить в присутствии всех этих сеньоров. Лучше уж потерпеть. Да, пожалуй. Наверное, это мышечная боль. Какая у них будет каюта? С двумя узенькими койками, одна над другой? Ей бы хотелось спать на верхней, но Лусио, скорее всего, наденет пижаму и тоже полезет наверх.