Гулящая

кая пропасть... непроходимая пропасть нас разделяет. Я по одну сторону, оно - по другую. И вижу я его, и манит оно меня, и хочется мне перейти. Да вот мыкаюсь все, не найду перехода. И сдается мне, не найду никогда. Так и буду мыкаться, пока не погибну или не свалюсь в эту глубокую пропасть...- Христя вздохнула и умолкла.

- Что-то не пойму я тебя, Христя, о чем это ты говоришь, о чем жалеешь, о чем сокрушаешься?

- Не поймешь? Трудно тебе, Одарка, это понять. Хорошо тебе, ты вот сама говоришь: у тебя свое хозяйство, муж, детки. А у меня? Эти шелковые тряпки, которые напялили на меня, чтоб другие, глядя на меня, тешились? И никто тебя не спросит: по душе это тебе, по сердцу? Носи и тешь другого.

- Все-таки не пойму я тебя, Христя. Тебе жалко, что у тебя нет своего хозяйства, мужа, детей?

- Нет! Нет! - замахала руками Христя.- Я о том жалею, что нет у меня на всем свете пристанища.

- Да ведь ты живешь - дай бог всякому так жить - и не холодная, и не голодная, и обута, и одета,- прервала ее Одарка, но Христя точно не слышала или не хотела слушать ее и воскликнула:

- Нет у меня никого родного, негде мне голову приклонить, некому приветить меня, душу мне согреть. Нет у меня ничего такого, чтоб могла я сказать: мое оно, и никто его у меня не отнимет. Все мне чужое, и я всем чужая. Как птица без пары, перелетаю с дерева на дерево, с ветки на ветку, чужое гнездо высматриваю, чтоб перебыть в нем темную ночь... Какое ей дело, что маленькая пташка будет погибать на дожде под листком. Лишь бы ей было тепло и покойно... Разве это жизнь, Одарка? Разве такой я жизни хотела?

Одарка задумалась. Ее полное белое лицо омрачила глубокая дума, тонкие ровные брони сдвинулись.

- И как подумаю я об этом, Одарка,- снова начала Христя,- как подумаю, места себе не нахожу. Куда мне бежать? Где спрятаться?

- Никуда ты сама от себя не убежишь, никуда не спрячешься, - покачивая головой, тихо сказала Одарка.

Холод пронизал Христю от этих слов.

- Что же мне делать, Одарка? Как быть? - со страхом спросила она.- И почему мне это раньше никогда не приходило в голову? А теперь из ума не идет?! Я уж думаю, не от сглазу ли это? У нас, ты знаешь, есть бабка Оришка, жена Кирила. Страшная такая. С первого раза ведьмой она мне показалась. И сны на меня насылала такие... страшные сны. В Марьяновке мы посмеялись чего-то, а она и говорит: "Не смейся, не смейся. Тебя горе ждет, тяжкое тебя горе ждет". И с той поры словно душу она мне каленым угольем прожгла... Уж не она ли меня сглазила?

- Бог его знает, Христя, бог его знает. Может, и она. Бывает такой глаз, и слова бывают такие. Зачем же ты ее держишь? Разве нельзя отослать ее?

- Как же ее отошлешь?

- Как? Сказала бы своему старику. Неужели он тебя не послушает? Он ведь, говорят, любит тебя - души в тебе не чает.

Христя задумалась. Некоторое время они шли молча. Вдруг сзади послышался шум, кто-то бежал к ним.

- Мама! Мама! - раздался детский крик.

Одарка и Христя оглянулись. Прямо