Пауки

Газде особенно везло со скотиной, которую он давал крестьянам исполу: телята множились прямо на глазах, только у самого газды что-то не было потомства. Госпожа Пава молилась и давала богу обеты — но тщетно, она так и осталась бездетной.

Поначалу она винила мужа.

— Тратит силы на разных потаскух, — жаловалась Пава ближайшим подругам, перечисляя поименно газдиных любовниц, которые обычно появлялись и шныряли в лавке после полудня.

В самые свои цветущие годы газда Йово вдруг тяжко расхворался. Госпожа Пава взяла в дом племянницу, девочку лет пятнадцати, пускай, дескать, ухаживает за больным, к тому же всегда будет свой человек в доме.

Девочка всячески угождала больному, а когда дело пошло на поправку и врач, во избежание осложнений, запретил ему надолго выходить из дому, пришлось остаться и Злате, — так звали девочку-племянницу.

Газда Йово всю весну просидел в комнате, не спускаясь даже в лавку. По вечерам кто-нибудь из приказчиков приносил наверх письма, долговую книгу и выручку — там решались все дела.

Первое время после болезни газда проводил целые дни у окна. Незаметно наступила весна, радуя солнцем, новой листвой, свежестью. В одно прекрасное утро выздоравливающий был несказанно изумлен, увидав в окно, что далекий лес за полем уже оделся светло-зеленой листвой. Ему захотелось фиалок, и Злата каждое утро покупала для него букетик цветов у городских мальчишек.

Беседуя со Златой, он нюхал фиалки и старался удержать ее подольше у себя. Госпожа Пава редко заглядывала к нему в комнату; уже два года жили они врозь, каждый своей жизнью. У нее была отдельная комната, в ней стояла кровать с десятком пуховых подушек, а на стене висело множество икон, перед которыми день и ночь горели лампадки. Когда газде случалось проходить мимо жениной комнаты, оттуда всегда тянуло запахом ладана, точно из церкви по праздникам.

Как-то в послеобеденный час, когда госпожи Павы не было дома, приказчик впустил в комнату одну из любовниц газды. «Патрону будет приятно меня повидать, да и я по нем соскучилась», — утверждала она. Но газде ее появление не доставило ни малейшего удовольствия; с некоторых пор он в связи с болезнью не выносил острого запаха, которым разило от платья его прежней приятельницы, и глядя на нее, газда думал о том, как сладко благоухает юная Злата; он не мог вынести присутствия гостьи и попросту выгнал ее.

На следующее утро газда провалялся в постели дольше обычного, с нетерпением поджидая Злату. Когда она пришла, как обычно с букетиком фиалок, он привлек ее к себе и усадил на постель.

Вдыхая аромат ее густых волос, газда не отрывал глаз от лица девушки; она то и дело вспыхивала и старалась не встречаться с ним взглядом. Ей было стыдно: Злата слышала, что говорят о нем в городе, и, застенчиво потупясь, понимала…

…Однажды после обеда, гладя ее волосы и грудь, он вдруг осыпал девочку страстными поцелуями. Злата догадалась, что он хочет овладеть ею, вырвалась из его объятий и выбежала из комнаты. Когда она пришла на другой день, он не коснулся ее пальцем и только сказал:

— Глупая, чего ты вчера убежала?.. Я шучу с тобой, потому что ты мне нравишься, к тому же ты, словно мое дитя родное… и ты хозяйка в доме…

— А тетка Пава? — перебила его девочка.

— Она уже старуха, — спокойно пояснил газда. — Видишь, мы могли бы забавляться так, что никто в доме об этом и не узнает… Я приду к тебе как-нибудь ночью, — продолжал он посмеиваясь, — попугать тебя… Тебе ночью не страшно?

Девочка промолчала, притворившись, будто не понимает, о чем он говорит.

В одну из ближайших ночей газде не спалось; он долго ворочался в постели, потом встал и распахнул окно. Лунный свет ворвался в комнату и залил ее всю — стояла чудная, светлая, полная шепотов ночь, с длинными синеватыми тенями… Он прислонился к окну, обрывки мыслей уносились куда-то далеко в таинственную ночь.

Газда стоял у окна, пока на городских часах не пробило дважды. Тогда он открыл дверь и, полуодетый, на ощупь двинулся по коридору, останавливаясь на каждом шагу. Перед широкой полосой лунного света, который проникал в окно и стлался по полу, газда заколебался с минуту — дверь госпожи Павы, мимо которой нужно было пройти, была ярко освещена луной; однако, услыхав ее храп, он скользнул дальше, в комнату Златы…

…Злата забеременела; когда в доме стали об этом шептаться, газда отправил ее в уезд к повитухе. Осмотрев ее, бабка подтвердила, что Злата в положении. Газда оставил ее у бабки.

Злата родила девочку, и по наказу газды повивальная бабка отдала ее в воспитательный дом. Злата ни за что не хотела возвращаться домой. Она знала, что в их городке все известно и что о ней судачат, и осталась жить в уездном городе. Средства давал газда, который обрадовался решению Златы и вовсе не бросил ее, как полагали горожане, а каждую субботу отправлялся в город, оставался у Златы до понедельника и только к вечеру возвращался домой.

Шли годы, Злата расцвела и стала сильной стройной женщиной, с пышной чащей волос, с темной синевой под глазами, что особенно нравилось газде. Злата вошла во вкус городской жизни, и ему не раз приходилось урезывать суммы, которых она добивалась, и удерживать от чрезмерных, на его взгляд, расходов.

Но в прошлую субботу, когда газда был у нее, Злата после ужина вдруг пригорюнилась и, когда он спросил, что с ней, поглаживая его пухлую руку, сказала:

— Надоело мне в городе…

Газда удивился, но эти слова пришлись ему по душе — с годами жизнь его становилась все сложнее, регулярные поездки в город надоедали и тяготили, а без Златы он уже никак не мог обойтись и уже сам подумывал, как бы устроить Злату поближе.

— Переезжай в село. Открою тебе лавку, займись торговлей, — сказал он серьезно.

— Куда хотите, — ответила она, — но с одним условием.

— Говори, послушаем.

— Возьму с собой обоих ребят!..

Газда улыбнулся, он подумал было, что Злата его поддразнивает.

— Ты с ума сошла! Каких детей? Шутишь, что ли? Для чего тебе дети?

— Пускай бы, наши ведь… и других у вас нет…

— А где они сейчас?

— И знаю, в какое село и кому их отдали.

Газда не отозвался. Окрыленная его молчанием, Злата продолжала:

— И я успокоюсь, буду жить только для вас и для детей, работать, да и расходы сократятся — все были бы счастливы… Поглядели бы вы на маленького Степана: ведь ему уже шестой годок пошел, на вас похож; только позавчера ходила его проведывать… — И Злата, волнуясь, устремила взгляд на газду.

— Двое, — заметил газда, словно про себя. — Так, что ли?

— Сами знаете, что двое — мальчик и девочка.

— Возьми к себе мальчика, — подумав, решил газда.

— А Милицу? Она уже большая, овец пасет… Неужто так ее и бросить?

— Пускай остается там, куда ее пристроили! — И газда оборвал разговор…

Пробило двенадцать, солнечные зайчики все больше слепили глаза, но газде Йово не хотелось подниматься со стула, он привык сидеть так до обеда, чтобы потом перейти прямо к столу. Раздумывая о всякой всячине, он вдруг сообразил, что завтра суббота, а чувствует он себя неважно и в город ему лучше не ездить. Газда взял перо и бумагу и написал Злате, чтоб не ждала и не беспокоилась насчет того, о чем они в последний раз уговорились и о чем она ему писала. Он уже позаботился о ней: в селе строится дом, при нем лавка; как только дом будет готов, Злата переселится туда с мальчиком, но только с мальчиком, — он подчеркнул это слово. «Поглядим, повезет ли тебе в торговле!» — приписал он в заключение.

В эту минуту в лавку вошла, тяжело дыша, с заплывшей шеей, с растрепанными седыми волосами, вся в поту, госпожа Пава. Она спросила у приказчика сахару и кофе и, пока шел разговор, шарила своими косыми глазами по углам: в лавке стало тесно от этих взглядов. Приказчик положил заказанное на весы и назвал цену. Госпожа Пава заплатила, кивнула приказчику головой и, не взглянув на газду, ушла.

— Чума! — проворчал газда Йово, глядя, как она, переваливаясь, направилась к подвалу.