Молчаливый полковник Брэмбл

Новая, оглушительная детонация заставила его позабыть какую-то хитроумную рифму, которую он уже было приготовил. Обескураженный, он принялся слагать новые вирши, уже в другом стиле:

Еще один, совсем близкий разрыв, и полковник быстро встал на ноги.

— Они снова начали обстреливать замок, — сказал он. — Пойду погляжу, куда попал снаряд.

Майор Паркер и доктор последовали за ним, но Орель, все еще занятый стихоплетством, остался в доме вместе с падре, который в этот вечер уже в четырнадцатый раз раскладывал свой пасьянс.

Три офицера прошли около сотни метров, когда за ними опять раздался взрыв.

— Этот ударил недалеко от нашей столовой, — сказал доктор. — Пойду скажу хозяйке — пусть спустится в погреб.

Вернувшись к дому, он обнаружил совсем свежую воронку в нескольких шагах от входа. Дом не пострадал. В окно с выбитым стеклом он увидел падре и крикнул ему:

— В этот раз, падре, пролетел совсем впритык! Вы в порядке? А где Орель?

Но преподобный отец Макайвор не пошевельнулся. Положив голову на руки, скрещенные над тремя беспорядочно разбросанными картами, он, казалось, каким-то мутным взглядом уставился на доктора, который стремительно вбежал в дом и дотронулся до его плеча.

Падре был мертв. Осколок снаряда пробил ему висок. По щеке медленно стекала тонкая струйка крови. Окровавленный Орель неподвижно лежал на полу, но, наклонившись к нему, доктор сразу установил, что он дышит. Когда доктор расстегивал френч и рубашку Ореля, полковник и Паркер размеренным шагом подошли к дому и как вкопанные замерли в дверях.

— Падре убит, сэр, — бесцветным голосом проговорил доктор. — Ореля тоже задело, но не думаю, что это очень серьезно… Нет… В плечо… Довольно легкое касательное ранение.

— Хоу! — протяжно выдохнул полковник с какой-то особенной симпатией и сочувствием.

Паркер помог О’Грэйди уложить француза на стол; листок исписанной бумаги привлек внимание полковника. Он поднял его и не без труда прочитал:

— What is it all about? [81] — спросил он.

— Это адресовано Орелю, — сказал доктор.

Полковник бережно сложил бумажку и сунул ее в карман молодого француза. Потом, когда доктор наложил повязку и распорядился вызвать санитарную машину, они уложили падре на убогую кровать хозяйки дома. Все обнажили головы и долго простояли в полном безмолвии, созерцая лицо этого старого мужчины-ребенка, озарившееся какой-то необыкновенной кротостью.

Доктор взглянул на свои часы: было девять часов двадцать минут.

XXI

По выписке из госпиталя Ореля для окончательного выздоровления прикомандировали к английскому полковнику Масгрэйву, ведавшему службой снабжения в Эстре, небольшом городке, расположенном довольно далеко от линии фронта. Орель с грустью вспоминал вечера в офицерской столовой «ленноксов».

Но многочасовые разъезды по закупке сена и дров вели его через удивительно живописные волнистые поля, изрезанные прозрачными ручьями, и он всем сердцем полюбил пейзаж вокруг Эстре, где за венчиками холмов, густо заросших пестрым разнотравьем, скрывались несчетные тычинки деревенских колоколенок.

То был очень старый городок. В своей молодости, во времена правления дворянского рода д’Эстре, он играл важную роль в делах Франции и несколько столетий подряд служил опорным пунктом обороны от войск английских королей. В эту войну на его старинных стенах располагались опять же английские солдаты, но уже как близкие и любезные сердцу французов боевые соратники. Упорные и стойкие горожане с одинаковым успехом противостояли натиску отрядов Католической лиги [82] и испанцев. Теперь же городок как бы засыпал в состоянии добродушной, улыбчивой старости. Он слишком много перевидал, чтобы еще чему-то удивляться. В этой сокровищнице французского зодчества сохранились великолепные особняки, построенные между задними дворами и палисадниками и отличавшиеся благородной простотой линий, свойственных добрым старым временам.

Полковник Масгрэйв вместе со своими офицерами занимал огромный дом, некогда принадлежавший голландскому откупщику ван Мопецу, которого Кольбер [83] поселил в Эстре и повелел развивать здесь искусство ткачества и крашения сукон. В предвечерние часы Орель, устроившись на скамье в саду, разбитом во французском стиле, с удовольствием читал историю рода д’Эстре, написанную г-ном Жаном Валином, членом-корреспондентом Амьенской академии и автором труда «Новые замечания о чудесах, происходивших у часовни д’Эстре».

В этом превосходном труде можно было прочесть рассказы о великих увеселениях и славных торжествах, которые верный трону город Эстре на протяжении веков устраивал в честь своих королей, когда те посещали часовню Святого Ферреоля [84] и преклоняли колена у ног чудотворной и всеми почитаемой статуи.

Предусмотрительные и осторожные члены муниципалитета в промежутках между королевскими визитами бережно хранили белые и голубые драпировки, расшитые геральдическими лилиями [85], декорации из цветного картона и театральные подмостки, на которых при проезде Карла VIII прелестные полуобнаженные девушки выжимали из своей груди молоко над маленьким ребенком, изображавшим дофина [86].

Революция нарушила процедуру проведения здешних празднеств: потребовалось выдрать геральдические лилии из голубых и белых драпировок и нашить на них по всему периметру красную бахрому. Таким образом, ценой сравнительно небольших затрат удалось достойно подготовить площадь Святого Ферреоля к празднику Верховного существа. Повествование об этом особенно понравилось Орелю.

«В кортеже следом за трубачами и барабанщиками шагал взвод национальной гвардии со знаменем, на котором было начертано: «Народ восстал и раздавит тиранов!».

Затем шли матери семейств, и каждая несла на руках своего нежного младенца. Детей обоего пола красили самые чудесные свойства их возраста — целомудрие и простодушие. Шли юные девушки, прекрасные своими чарами и добродетелями. Шествие замыкали столь грозные для владык члены этого общества, объединявшего в своих рядах борцов за правду, людей, составляющих оплот общественного мнения, неутомимых преследователей врагов народа.

Кортеж остановился у подножья горы, возвышающейся над площадью Святого Ферреоля. Здесь жители Эстре поклялись в верности законам природы и человечности, и в одно мгновение группа, изображавшая Деспотизм и Ложь, оказалась объятой пламенем; и, как бы возникая из пепла, появилась Мудрость, и на ее щите горожане прочитали: «Я бдительно охраняю Республику».

Орель пропустил несколько страниц, ибо, как сообщал Жан Валин, «архивы д’Эстре эпохи Революции довольно скудны и не содержат ничего достойного внимания, кроме описания двух праздников, одного пожара и одного наводнения». Но чуть дальше речь пошла о визите первого консула. Он прибыл в Эстре в сопровождении своей супруги и нескольких генералов. Местные власти приняли его под триумфальной аркой, сооруженной у ворот Святого Ферреоля. Арку венчала надпись: