Счастливчики

— От него ничего не добьешься, — сказал он Медрано. — Придется, че, разбираться во всем самим.

— Но только после кофе с коньяком, — сказал Медрано. — Давайте соберемся у меня в каюте и позовите Косту. — Он повернулся к Персио, разговаривавшему с Клаудией: — А вам, дружище, как видится ситуация?

— Что я могу видеть? Я вообще ничего не вижу, — сказал Персио. — Принял на себя столько солнечных лучей, что, кажется, уже сам их испускаю. Так что вижу гораздо хуже, чем виден сам. Все утро я думал об издательстве, о комнате, в которой работаю, и чем больше думал, тем хуже представлял их себе. Как может быть, что шестнадцать лет беспрерывной ежедневной работы превратились в мираж только потому, что я оказался посреди реки и солнце нагревает мне черепушку? Придется тщательно проанализировать метафизическую сторону этого опыта.

— Это, — сказала Клаудиа, — называется просто: цена отпуска.

Восторженный возглас Атилио Пресутти возвестил появление мороженого «Мельба». Беба Трехо отказалась от предложенной ей вазочки с мороженым, скроив элегантную гримаску презрения, и только она одна знала, чего ей это стоило. Она смотрела на Паулу, Нелли и Клаудиу, с удовольствием поедавших мороженое, и упивалась муками превосходства; главная победа состояла в том, чтобы раздавить Хорхе, это ничтожество в коротких штанишках, который с ходу начал ей тыкать, а теперь заглатывал мороженое, не сводя глаз с подноса, на котором у официанта оставались еще две нетронутые порции.

Сеньора Трехо вскинулась от изумления.

— Что такое, доченька! Разве ты не любишь мороженое?

— Не хочу, спасибо, — сказала Беба, выдерживая всепонимающий насмешливый взгляд брата.

— Ну и глупышка, — сказала сеньора Трехо. — Ну раз ты не хочешь…

Она уже поднесла вазочку с мороженым к своему немалых размеров бюсту, когда десница метрдотеля отобрала вазочку у нее из рук.

— Это немного подтаяло, сеньора. Возьмите другое.

Сеньора мучительно покраснела, на радость детям и собственному супругу.

Сидя на краю постели, Медрано покачивал ногой в такт чуть заметной дрожи судна. Запах курительной трубки Рауля напомнил ему вечера в Иностранном клубе и беседы с мистером Скоттом, его преподавателем английского. А теперь он скрылся из Буэнос-Айреса, не сказав ни слова друзьям по клубу. Может, Скотт им и расскажет, а может, и нет, смотря по настроению. Беттина сейчас, наверное, звонит в клуб, стараясь изо всех сил говорить небрежным тоном. «Она позвонит и завтра, попросит к телефону Вайли или Маркеса Сея, — подумал он. — А бедняги не знают, что ответить, тут я действительно дал маху». Почему, в конце концов, надо было уезжать в такой тайне, почему было не рассказать о счастливом билете? Накануне ночью, перед сном, ему пришло в голову, что их отношения — эдакие кошки-мышки и что жестокость была условием игры. «Скорее я отомстил, а не бросил ее, — подумал он. — Но за что, такая хорошая девочка, а может, как раз за это?» Еще ему вспомнилось, что в последнее время он видел в Беттине одни недостатки: довольно распространенный симптом, даже пошлый. Например, Беттина не понимала его клуба. «Ты же не иностранец» (почти с патриотическим пафосом). «В Буэнос-Айресе тьма тьмущая клубов, но тебе вынь да положь клуб гринго…» Печально думать, что из-за таких вот фраз он больше никогда ее не увидит. Но что делать, что делать.

— Не будем вставать в позу оскорбленного достоинства, — резко сформулировал Лопес. — Обидно было бы испортить то, что начиналось так забавно. С другой стороны, мы не можем сидеть сложа руки. Я, например, начинаю чувствовать себя неловко, и видит бог, в этом нет ничего удивительного.

— Согласен, — сказал Рауль. — Действовать железным кулаком в лайковой перчатке. Я предлагаю вполне мирно пробраться в святая святых, употребив фальшиво-слащавые манеры, которые янки приписывают исключительно японцам.

— Ну, пошли, — сказал Лопес. — Спасибо за пиво, че, очень недурное.

Медрано налил им еще понемногу, и они отправились.

Каюта находилась почти рядом с задраенной дверью Стоуна, перекрывавшей путь к левому борту. Рауль взглядом знатока оглядел дверь, тронул выкрашенный зеленой краской рычаг.

— Здесь ничего не сделаешь, это пневматическая дверь и открывается она откуда-то из другого места. Аварийный рычаг отключен.

Дверь в коридоре по правому борту тоже не поддалась, несмотря на все их старания. Пронзительный свист заставил всех обернуться. Мохнатый радостно и немного смущенно приветствовал их.

— Вы — тоже? И я недавно в них ломился, но это какая-то особая хреновина. Что они тут намудрили, эти хитроныры. Не дело это, по-моему, а?

— Абсолютно, — сказал Лопес. — А другой двери вы не видели?

— Все задраено, — торжественно провозгласил Хорхе, появившийся как чертик из коробочки.

— Что это за двери-недвери, — говорил Мохнатый. — На палубе есть две, но обе тоже заперты. А нет ли тут какого подпола или чего-то похожего, найти бы…

— Готовите экспедицию против липидов? — спросил Хорхе.

— В общем, да, — сказал Лопес. — Ты видел хоть одного?

— Только двух финнов, но это не липиды, че. Скорее, глициды или протиды.

— Какие словечки знает пацаненок, — изумился Мохнатый. — Ишь ты, какие-то лупиды.

— Липиды, — поправил Хорхе.

Медрано встревожился, как бы Хорхе не пошел с ними.

— Послушай, мы хотим тебе дать очень деликатное поручение, — сказал он ему. — Иди на палубу и внимательно наблюдай за обеими дверями — не появятся ли липиды. Чуть что — свистни три раза. Умеешь свистеть громко?

— Не очень, — устыдился Хорхе. — У меня зубы редкие.

— Не умеешь свистеть? — сказал Мохнатый, горя желанием показать, как это делается. — Смотри сюда.

Он сложил большой и указательный палец, сунул их в рот и издал свист, от которого чуть не полопались барабанные перепонки. Хорхе сложил было пальцы, но потом передумал и, утвердительно кивнув Медрано, побежал на палубу.

— Ладно, продолжим наши поиски, — сказал Лопес. — Может, лучше нам разделиться, и тот, кто найдет проход, даст знать остальным.

— Потрясно, — сказал Мохнатый. — Как будто играем в полицейских и воров.

Медрано пошел в каюту за сигаретами. Рауль увидел в конце коридора Фелипе. В новеньких джинсах и клетчатой рубашке на фоне светлой двери он рисовался как в кинокадре. Рауль объяснил ему, что они тут делают, и оба пошли к центральному переходу, куда выходили оба боковых коридора.

— А что мы ищем? — растерянно спросил Фелипе.

— Кто его знает, — сказал Рауль. — Хотим попасть на корму, например.

— Да она, наверное, такая же, как носовая палуба, более или менее.

— Возможно. Но поскольку попасть туда нельзя, то она представляется иной.

— Вы так думаете? — сказал Фелипе. — Наверняка там какая-то поломка. И к вечеру двери откроют.

— Тогда она и станет такой же, как носовая палуба.

— Ну да, конечно, — сказал Фелипе, который с каждой минутой понимал все меньше. — Ну, если ради забавы, так давайте, глядишь, найдем проход раньше других.

Почему, пришло в голову Раулю, только Лопес и Медрано думают так же, как он сам? Остальные видят в этом лишь забаву. «В общем-то и для меня это — игра, — подумал он. — В чем разница? Но разница есть, это точно».

Они были уже в коридоре левого борта, когда обнаружили дверь. Узкая, выкрашенная в белое, под цвет стен; в полумраке коридора щеколда на ней почти не была видна. Без особой надежды он надавил на дверь и почувствовал, что она подалась. В приоткрывшийся проем стал виден идущий вниз, в темноту, трап. Фелипе возбужденно сглотнул воздух. Слышно было, как в коридоре правого борта разговаривают Лопес и Атилио.

— Позовем их? — спросил Рауль, искоса глянув на Фелипе.

— Лучше не надо. Пойдемте одни.

Рауль начал спускаться, и Фелипе закрыл за собою дверь. Трап вывел в проход, тускло освещенный фиолетовой лампочкой. Дверей по сторонам не было, громко гудели моторы. Они прошли тихонько, пока не уперлись в задраенную дверь. По обе стороны от нее были двери, похожие на ту, через которую они вошли.