Мемуары Дьявола

Сразу после приезда Луицци отправился в меблированные комнаты, которые пользовались довольно дурной славой, но зато их хозяйка умела хранить секреты. Получив комнату, барон написал записку и попросил позвать госпожу Перин, хозяйку дома, которая тут же явилась и, сделав реверанс, спросила:

— Что угодно господину?

— Мне нужен кто-нибудь понадежнее, чтобы передать письмо.

— У меня есть сын, он нем как камень.

— И помогите мне, пожалуйста, обзавестись другой одеждой.

Как вы помните, Луицци покинул Париж в вечернем костюме, в Фонтенбло у него хватило времени только на то, чтобы купить просторный редингот и пальто. В Орлеане он после приезда снял с себя и то и другое и, застигнутый господином де Серни врасплох, по-прежнему оставался в вечернем наряде.

В ответ на просьбу барона госпожа Перин сказала:

— За каким портным изволите послать? Если сударь никого в городе не знает, то я могу поискать кого-нибудь получше.

— Мне нужна готовая одежда {487}, я не хочу никого видеть.

— Кроме вашего нотариуса, господина Барне, как мне думается. — Госпожа Перин прочитала адрес на конверте, который вручил ей Луицци.

— Кто вам сказал, что Барне — мой нотариус?

— Никто, уверяю вас, никто! Просто обычно, когда зовут нотариуса, то зовут своего.

— А почему господин Барне не может быть просто моим другом?

— Если так, то, значит, я ошиблась. — Госпожа Перин попятилась к выходу.

— Постой, — остановил ее барон, — ты что, узнала меня?

— Я… нет, вовсе нет, — залепетала хозяйка, — я вижу, что господин барон не хочет, чтобы его узнали.

— Что? — вскричал Арман. — Старая ведьма, ты не забыла меня?

— Хм! Чего вы хотите? Господин Арман, нам никак нельзя без хорошей памяти, надо отличать постоянных гостей от залетных пташек. А кроме того, у меня ваша личность сидит в голове еще от вашего папочки. Старый барон провел здесь немало добрых ночей.

— Мой отец?

— Ну же да! Теперь вам можно об этом знать, когда он умер и вы не бросите ему в физиономию: пойду к Перин, раз вам можно, то и мне тоже! Славное было времечко! Это я привела ему Мариетту, она потом родила от него дочку, и та до сих пор не знает о своем происхождении. Вы знаете Мариетту, она ушла от меня, чтобы жить самостоятельно из-за любви к Гангерне, этому шуту, у которого произошла история с аббатом де Сейраком.

— А, да, кажется, я видел ее однажды у госпожи дю Валь.

— Точно, это аббат ее туда пристроил.

— И что с ней стало?

— Никто не знает. Говорят, что она в Париже, что она поселилась там, после того как какая-то болезнь обезобразила ее до неузнаваемости, это было три или четыре года назад.

— Ну, ладно, ладно, — прервал ее Арман, который был достаточно наслышан о похождениях своего отца и не испытывал ни малейшего интереса узнавать что-то новенькое. — Отошли это письмо к Барне и прикажи подать мне ужин.

— Вы будете ужинать одни? — полюбопытствовала хозяйка.

Барон бросил на нее косой взгляд, но, вспомнив, где он находится, понял, что не имеет права сердиться.

— Я передумал, — сказал он, — я не буду ужинать. Мне гораздо важнее выспаться.

— Хорошо, хорошо, — согласилась госпожа Перин, — вы, должно быть, устали, вид у вас неважный.

Она вышла, и барон, действительно изнуренный, лег и заснул сном праведника в этом неправедном доме.

Луицци проснулся только на следующий день в четыре часа и рассердился на самого себя, что потерял столько времени.

Он позвонил. Юная красотка, грациозная и свежая, как роза, вошла и фамильярно уселась на кровать барона, спросив с гасконским акцентом:

— Что вам угодно, сударь?

Барон внимательно вгляделся в нее. Она была обворожительна, ее зубы сверкали девственной белизной. Луицци опечалился и содрогнулся при мысли о том, что станет с этим ребенком, с ее ясным личиком, румяными щечками и наивным взглядом. Он резко сказал:

— От вас мне ничего не надо.

Девушка обиделась, встала и сказала:

— Здесь есть и другие девушки.

— Позовите госпожу Перин, — гневно потребовал Луицци.

— Пойду скажу, — ответила девушка и ушла.

Мгновение спустя явилась госпожа Перин и заявила:

— Черт возьми, господин Арман, Париж вас испортил, я и не знаю…

— Послушай, Перин, — сухо отвечал ей барон, — я остановился у тебя, потому что не хочу, чтобы кто-нибудь узнал о моем приезде в Тулузу, иначе я выбрал бы любую другую гостиницу, но, поскольку там каждый день докладывают в полицию о всех постояльцах, я пришел сюда.

— Ах, так вы не хотите, чтобы полиция знала?

— Да, и поскольку мне известно, что ты всеми возможными способами скрываешь имена твоих постояльцев, я выбрал твой дом.

— Очень хорошо, надо было сразу меня предупредить. С этого момента вы здесь, как в ста футах под землей, никто ничего не прознает.

— Десять луи, если не будешь болтать.

— Считайте, что они уже мои.

— Теперь скажи: Барне пришел?

— Он? — удивленно переспросила Перин. — Э! Боже Иисусе! Да он не знает сюда дороги, бедняга.

— Пусть узнает.

— В его-то возрасте? Грех это, и потом, его жена выколет ему глаза своими спицами, если проведает, что он сюда ходит.

— Так что же он сказал? Он говорил с твоим сыном?

— Ах да! Совсем забыла, ваша правда, он ему сказал: «Передай тому, кто тебя послал, что я сделаю все, что он хочет».

— Я просил его прийти сегодня.

— Вы назначили время?

— Нет, просто попросил зайти днем.

— Ну так день кончится только в полночь, у вас еще есть шанс его увидеть.

— Хорошо, я подожду его. Пришли мне обед, и пусть принесут бумагу и письменные принадлежности.

— Так. Раз вы не хотите, чтобы вас узнали, то я приставлю к вам девочку, которая только что здесь была. Не стоит, чтобы другие вас видели, — старая Марта, например, может вас запросто узнать. Малышка, наоборот, не знает, кто вы, и потом, она славная девочка, сама невинность. Когда она вам понадобится, позвоните два раза, ее зовут Лили. Я приготовлю вам обед, потерпите немного.

— Делай как знаешь, но поторопись, я умираю от голода. И пришли мне все для письма.

— В этом секретере есть то, что вам нужно.

Перин вышла, Луицци написал длинное письмо Эжени Пейроль, в котором сообщил ей, что ее мать жива, кто она и где живет. Так прошло два часа.

Наконец появилась Лили и принесла обед. Она делала все достаточно ловко, но с выражением недовольства на лице. Луицци следил за ней, и когда она наконец накрыла на стол, он принялся за еду, а Лили непринужденно уселась рядом с камином. Вид у нее был хмурый и скучающий.

— Тебе не нравится прислуживать мне?

— Еще бы! — зло отвечала девочка с сильным гасконским акцентом. — Еще бы мне нравилось! Я здесь не для того, чтобы быть в прислугах. Если бы я захотела работать в чьем-нибудь доме, я бы выбрала что-нибудь побогаче.

— А! Так вы были служанкой до того, как пришли сюда?

— Да, и в знаменитом доме, вот так-то.

— У кого же?

— Как у кого? У маркиза дю Валя.

— У маркиза? И что вы делали у него? Ведь, насколько мне известно, он вдовец.

— Вот именно поэтому.

— А-а! — только и сказал Луицци. — А почему же вы ушли от него?

— Он же донимал меня, донимал до смерти. Вы знаете, что он депутат? Так вот под тем предлогом, что мне надо учиться, он заставлял меня твердить наизусть его речи, а когда я плохо пересказывала их, грозился отправить меня в тюрьму, потому что он еще и судебный следователь {488}.

Луицци не выдержал и расхохотался, а малышка добавила:

— И потом, у него манеры были ужас какие чудные, он носил фальшивые икры и вставные зубы и заставлял меня их прилаживать.

— Но где же он вас нашел?

— Как где? Там, где я была.

— А где вы были?

— Ха! У одного хозяина, там мне приходилось работать по десять часов каждый божий день и при этом никуда не выходить, а я, видите ли, не люблю напрягаться, натура у меня таковская. Я люблю смеяться, развлекаться и бить баклуши, таковский у меня характер, а этот был не лучше второго, он говорил жене, что ему надо работать, а сам приходил по ночам в мою комнату и читал мне убойные морали.