Ураган

— Помещичью лошадь взять и то испугался, а говоришь смелый, — пошутил Чжао Юй-линь.

Грянул дружный хохот.

— Э-э… да… это совсем иное дело, — пробормотал старик. — Ты меня не перебивай! Я людей спрашиваю: начальник Сяо разве не хороший человек? Очень даже хороший! А я, старый Сунь, с хорошими людьми дружить большой охотник. Вчера мы с начальником опять разговаривали, и я ему сказал: «Если хочешь в уездный город прогуляться, только скажи мне, я мигом запрягу и ручаюсь головой, что в грязи не завязнем».

Веселая дружеская беседа успокоила людские сердца. Тревога рассеялась, как дым, подхваченный свежим ветром.

В лачугах Чжао Юй-линя и Го Цюань-хая опять стало людно. Со всех концов деревни сходились сюда крестьяне узнать новости, потолковать о своих делах.

С тех пор как Ли Чжэнь-цзян узнал об избрании своего батрака заместителем председателя крестьянского союза, он забеспокоился и решил в ближайший же вечер тайком наведаться к Хань Лао-лю и спросить совета. Он доложил помещику обо всем, что ему было известно, и вопросительно уставился на него.

— Чем же тебе плохо, что этот Го живет у тебя в доме? — спросил Хань Ляо-лю. — Напротив, это очень хорошо. Зайди к нему, послушай, разузнай, о чем они там толкуют, и сообщи мне.

Вернувшись из помещичьей усадьбы, Ли Чжэнь-цзян, не теряя времени, направился в лачугу к своему батраку. Погода стояла жаркая, дверь и окна были раскрыты. Люди издали заметили улыбающегося хозяина и тотчас замолчали. Тот потоптался, сделал попытку завязать разговор. Ему не ответили. Раздосадованный неудачей, Ли Чжэнь-цзян прошел к себе и угрожающе прошипел:

— Что ж, поживем — увидим…

Угроза была выполнена на следующий же вечер.

Го Цюань-хай задержался в бригаде и пришел домой, когда совсем стемнело. Ворота оказались запертыми. Во дворе кто-то был, однако сколько ни стучал Го Цюань-хай, никто не отозвался. Он легко перемахнул через ивовый плетень. Но едва нога коснулась земли, огромный сторожевой пес вцепился ему в ногу.

Положение Го Цюань-хая в доме Ли Чжэнь-цзяна сделалось совсем невыносимым. Жена хозяина Ли Хань-ши тоже имела свои основания злиться на батрака и лишь искала повода для придирки. Еще совсем недавно при виде широких плеч и могучей груди Го Цюань-хая у этой толстухи так разгорались глазки, словно батрак был сочной румяной грушей. Однако с некоторых пор она затаила на него обиду. Случилось это тихим вечером, когда мужа не было дома, сыновья тоже куда-то отлучились, а дочка играла за воротами. Воспользовавшись удобным случаем, Ли Хань-ши прилегла на кан, и из восточного флигеля послышались жалобные вздохи и стоны. Го Цюань-хай неподалеку мастерил себе дождевой плащ из травы и тотчас услыхал тихий, сдавленный голос хозяйки:

— Цюань-хай, поди сюда… У меня голова болит, скорей поставь мне банки.

Парень бросил работу, разыскал банки и вошел в дом. Разрумянившаяся, полуобнаженная хозяйка лежала на кане в самой соблазнительной позе. Когда батрак показался на пороге, хозяйка чуть повернула голову и с легкой усмешкой посмотрела на него. О банках она уже больше не говорила.

«Она совсем не больная», — решил Го Цюань-хай, положил банки на кан и вышел.

Едва он дошел до середины двора, как из восточного флигеля понеслись уже не вздохи, а отборные ругательства.

Все же, несмотря на такое оскорбление, хозяйка не оставила мыслей о батраке и улыбалась ему по-прежнему. Но с той поры, как Го Цюань-хай стал заместителем председателя крестьянского союза и к нему начали ходить не только мужчины, но и женщины, то есть, как она предполагала, ее соперницы, Ли Хань-ши мучила ревность. Глаза хозяйки уже не улыбались больше молодому батраку.

Однажды за обедом дочка Ли Чжэнь-цзяна разбила чашку. Ли Хань-ши бросила палочки для еды и так ударила девочку, что та заревела во весь голос.

— Сейчас же замолчи! — накинулась на нее мать. — Ты, гадкая девчонка, целыми днями лодырничаешь, работать не хочешь, только даром ешь и пьешь. Нам, бедным пахарям, откуда взять еду, чтобы кормить тебя! Наешься, напьешься — и в гости, только о себе и думаешь!

Го Цюань-хай сразу понял, к кому относится эта брань. Он взглянул на Ли Чжэнь-цзяна. Тот уткнулся носом в чашку и сделал вид, что ничего не слышит. Батрак отложил в сторону палочки и, сдерживая закипающий гнев, спокойно сказал:

— Хозяйка, ты брось, ругая собаку, замахиваться на курицу!.. Кто это у тебя ест и пьет задаром? Скажи напрямик: кого поносишь?

— Кто откликнулся, того и поношу! — взвизгнула Ли Хань-ши и разразилась новым потоком брани.

На крики Ли Хань-ши и рев девочки прибежали соседи. Они столпились в кухне и с нескрываемым любопытством заглядывали в комнату.

Го Цюань-хай вскочил. Губы его дрожали, но он так привык к разного рода неприятностям, в которых у него никогда не бывало недостатка, что выработал в себе умение сдерживаться. Взяв себя в руки, он спокойно проговорил:

— Что ж, давай тогда посчитаемся, хозяйка. Интересно, почему это я ем и пью у тебя даром? Триста с лишним дней в году я работаю на вас, как лошадь. Только плуг брошу, за мотыгу берусь… Мотыгу повешу, окучивать принимаюсь. Окучил, сорняк рву, пшеницу убираю, ставлю стога, строю заборы, делаю кирпич и перекладываю вам каны во всем доме. А там, гляди, и осенняя уборка подходит. Урожай собран — надо лес возить, солому резать, жернов крутить, дрова колоть, кукурузу лущить. Вот и скажи: сколько у меня в году праздничных дней получается? Вы арендуете двадцать с лишним шанов земли. А есть ли такой шан или грядка, которые бы Го Цюань-хай потом своим не полил? А еще говоришь, даром ем и пью!

Ли Хань-ши даже подпрыгнула.

— Соседи! — закричала она. — Слышите, что он такое говорит? Всего два дня в председателях ходит, а уже нос задрал! Что ж это мы, бедные крестьяне, жертвоприношениями тебя, как Будду, ублажать должны? Кланяться тебе? Так, что ли? Мерзавец!

Заметив, что Ли Чжэнь-цзян собирается улизнуть из комнаты, она схватила его за ворот:

— Ты всегда в стороне! Помалкиваешь да посматриваешь, как этот грубиян издевается надо мной. Ты, должно быть, за тем и нанял его, чтобы он мучил меня!

Го Цюань-хая увели из комнаты.

— Зачем связался с этой бабой! Только себя мараешь. Иди и занимайся своими делами.

Едва Го Цюань-хай вышел из ворот, его нагнал запыхавшийся Ли Чжэнь-цзян.

— Го Цюань-хай, куда ты?

Тот не ответил, даже головы не повернул.

— Ты в бригаду? Послушай: нельзя там говорить об этом. Ведь это же наше, семейное дело. Люди мы свои и уладим все по-свойски. Я прикажу жене, чтобы она попросила у тебя прощения. Постой! Подожди!..

Когда Го Цюань-хай пришел в школу, он весь горел от возмущения. Хотелось сейчас же рассказать обо всем Сяо Сяну и Сяо Вану. Те бы успокоили его и наверняка сразу бы нашли выход. Но начальник бригады неожиданно спросил:

— Скажи-ка мне, приятель, кто это такой Бай-лай?

— Главарь бандитов, — ответил Го Цюань-хай, не понимая, почему Сяо Сян ни с того ни с сего задал ему такой вопрос.

— Ты его видел когда-нибудь?

— Нет.

Теперь Го Цюань-хай окончательно убедился: тут что-то есть.

— Начальник Сяо, я тебя не совсем понимаю…

— А я как раз разыскивал тебя, чтобы показать вот эту бумажку.

Улыбаясь, он достал из кармана клочок бумаги, на котором каракулями была написана одна строчка. Так как Го Цюань-хай был неграмотен, Сяо Сян прочел ему:

«Го Цюань-хай — бандитский лазутчик с сопки Дацин-шань».

Подписи не было.

— Начальник Сяо, я прошу проверить такое дело…

— Давно уже проверил, — рассмеялся Сяо Сян.

— Начальник Сяо, если вы верите этой бумажке, посадите меня в тюрьму, — сказал Го Цюань-хай.

Мало того, что на сердце была такая горечь после скандала. Тут еще новая, точно с неба свалившаяся обида! У парня глаза наполнились слезами. Он опустил голову.

— Поверь я этой бумажонке, давно бы арестовал тебя и без твоей просьбы, — с теплой дружеской улыбкой сказал Сяо Сян.