Домик на краю земли

Ужин, начавшийся в четыре тридцать, близится к концу, однако мои друзья все еще сидят за столом — до меня доносятся их голоса. Все они хорошо мне знакомы. Подчиняясь старому обычаю, запрещающему тревожить друзей во время еды, я некоторое время жду… Проходит несколько минут, и я стучу в дверь.

«Войдите!» Я застаю соседей сидящими за длинным столом в дальнем конце кухни. Ужин почти съеден. Вчера кто-то наловил рыбы, и содержимое глубокой суповой миски, еще недавно полной вареной рыбы, находится в стадии «самой малой воды»… «Подсаживайтесь, выпейте чашку кофе…» — «Спасибо за приглашение…» Грохочут стулья, освобождая место, и через мгновение я оказываюсь за столом, обмениваясь пляжными сплетнями с хозяевами, закусывая пончиками и глотая темно-коричневую жидкость из гигантской, словно бронированной, кружки. «Добрый кубок» горячего кофе, отпущенного с такой щедростью, согревает после длительного пребывания на холоде.

Мои сотрапезники — молодые ребята, и большинство из них не старше обычных мальчишек, стоящих на пороге двадцатилетия. Вот имена моих гостеприимных хозяев: капитан Джордж Б. Никкерсон — командир; Элвин Ньюкомб — «прибойщик» № 1; Рассел Тейлор — № 2; Зенас Адамс — № 3, Уильям Элдридж — № 4; Эндрю Везерби — № 5; Альберт Роббинс — № 6; Эверет Гросс — № 7; Мальколм Роббинс — № 8; Эффин Чок — № 9; многие старые друзья выслужили срок по контракту или перевелись на другие станции: Уильбур Чейз, Джон Блад, Кеннет Янг, Ингве Рогнер, подаривший мне нос меч-рыбы.

Капитаны спасательных станций пользуются широкой известностью и высокой репутацией в местном обществе.

Когда я приехал в Истем впервые, станцией Нозет командовал мой добрый знакомый — капитан Эббот X. Уолкер, считавшийся крупным специалистом среди местных «прибойщиков» и моряков. Он — один из самых популярных и уважаемых граждан на Кейп-Коде. Два года назад он оставил службу после исполнения обязанностей командира станции в течение двадцати шести трудных лет и поселился в уютном домике на берегу орлинской бухты. Станции посчастливилось перейти под начало выдающегося молодого офицера родом из Чатема — капитана Джорджа Б. Никкерсона. Дела идут здесь довольно успешно и оживленно, и новый капитан успел вплести новые лавры в венок истории станции.

Мне нравится наше застолье — энергичная и спорая беседа. Прихлебывая кофе из кружки, я слежу за рассказом о морском сражении, разыгравшемся этим утром между огромной рыбиной неизвестной породы и ее невидимыми врагами. «Как раз напротив станции». Рыбина выпрыгивала высоко из воды, и на ее боку была видна глубокая рана… «Пожалуйста, еще чашку…» «Нет, ураган — ничто по сравнению с «песком». Лучше уж смотреть в лицо норд-осту».

Время от времени, особенно осенью, побережье страдает от так называемого сухого шторма, поднимающего в воздух клубы песка почти как в Сахаре. Мне довелось видеть такой шторм три года назад.

Насколько помню, «самум» начался на закате при тревожно розовом освещении, сгущающемся до цвета дымчатого кармина. Небо было совершенно чистым, за исключением нескольких плавающих клочьев прозрачных облаков. По мере затухания этого необычного небосвода и появления звезд северный ветер, дувший днем, казалось, стал одержимым самим дьяволом.

Он изменил направление, засвистел вдоль пляжа и резко увеличил скорость.

Через каких-нибудь полчаса мир пляжа и дюн превратился в аравийскую пустыню. Всасывая песок и обнажая некогда погребенные обломки, выдувая почву из-под предметов, способных перемещаться, трогая их с места, воздушный поток устремился вдоль пляжа, словно по узкому проливу. Вскоре все камешки, палки, обломки бочек и старых корзин из-под фруктов, обручи, пучки травы, выдранной с корнем, клочья спекшейся пены и какие-то темные комки без названия понеслись куда-то сквозь демонический, все поглощающий мрак. И меня самого понесло по ветру. Моя голова втянулась по самые плечи, глаза мигали не переставая от укусов бесчисленных песчинок; ноздри, высушенные ветром, жгло, словно пламенем; рот только и делал, что выплевывал песок. Мои мысли были заняты человеком, находившимся в патруле, идущим сквозь этот хаос, отвернув голову в сторону и вниз, держа перед лицом импровизированный экран.

Однажды очень давно — так гласит «устный архив» станции — молодой «прибойщик», пробираясь по пляжу в одну из подобных ночей, услыхал позади себя странный и жуткий стон. Испугавшись, он обернулся, сощурив глаза навстречу ветру, и увидел, что на него движется нечто большое и темное, подпрыгивая и вопя на ходу. Парень побежал. Нечто последовало за ним, догоняя с каждой секундой и не переставая издавать замогильные завывания.

Наконец, «прибойщик» упал бездыханный и, вцепившись пальцами в песок, выдавил из себя прощальное: «Если я нужен тебе, приди и возьми меня!» Спустя несколько мгновений огромная пустая бочка перекатилась через распростертое тело и скрылась в темноте по направлению Мономоя. Затычка в середине бочки выпала, и всякий раз, когда дыра оказывалась обращенной к ветру, свистящий, замогильный стон оглашал окрестности.

Кто-то первым отправится на юг сегодняшней ночью? Мальколм Роббинс. Он пойдет первым, а Лонг последует за ним в два тридцать.

Подошло время убирать со стола. Каждый относит свою посуду в раковину; дежурный по кухне, он же и повар, подбрасывает в печурку уголь; голоса повышаются снова; слышится энергичное постукивание кухонной помпы, плеск воды, заполняющий бак для мытья посуды; запахло трубочным табаком.

«Прибойщик», дежуривший на сторожевой вышке во время ужина, спускается вниз и расправляется с пищей в одиночестве за пустым и числим столом. Звякают ложки, гремит посуда, слышатся голоса: прогнозы на бейсбольные матчи, известия по радио, происшествия на станции.

Кто-то распахивает окно навстречу последним отблескам прохладного весеннего дня, и неожиданно, в непредвиденную минуту тишины, я слышу громовые всплески и шум отступающих волн беспредельного океана.

Весенняя прогулка в глубь полуострова

Прошлой ночью, проснувшись в третьем часу, я увидел, что комната залита лунным светом.

Было так тихо, что отчетливо слышалось тиканье ручных часов.

Я почувствовал, что уже не смогу заснуть, да и не желал этого, а поэтому оделся и вышел в дюны.

Когда мне не спится по ночам, я нередко оставляю постель и отправляюсь в исследовательские экспедиции.

В моем океанском мире было не слишком холодно — с запада струился легкий бриз, завихряясь у самой земли; полная апрельская луна стояла высоко в безоблачном небе; прибой едва касался кромки песка.

С посохом в руке я пересек пляж, достиг уплотненной полосы у самой воды и медленно пошел на юг к большой дюне.

Не успев вступить в тень, отбрасываемую песчаной стеной, я услышал, что из-за дюны доносится слабый звук, высокий и отдаленный. Звук приближался, становился сильнее и музыкальнее, и через некоторое время, показавшееся мне очень долгой минутой, я услыхал его над головой, но уже со стороны моря. Я пристально всматривался в небо, но ничего не заметил; звук, обративший на себя внимание, замер… Но вскоре снова раздалась эта чудесная прерывистая песнь, похожая на слитный звук хора или колокольного звона. Он доносился с юго-запада из-за дюн. Это был крик гусиной стаи, летящей на север в тихую лунную ночь.

Я вскарабкался на большую дюну — высочайшую вершину этих песчаных гор; лунная тень покрывала ее восточный склон особенно густо, но сам гребень тянулся навстречу небу и господствовал над топями и океаном. Вода в протоках была такой гладкой, что вспоминались лесные озера; темную пучину океана покрывала колдовская золотисто-зеленая лунная пленка. Я долго стоял там, дожидаясь, пока не побледнеет луна, вслушиваясь в дикую песню огромных птиц, потому что в ту ночь по небу протекала сама река жизни.