Счастливчики

— Сносно, — сказал дон Гало с заметным галисийским акцентом, которого не тронули пятьдесят лет его коммерческой деятельности в Аргентине. — Только слишком сыро, и ужина вчера не было.

Доктор Рестелли, весь в белом и в шапочке, полагал, что организация путешествия, конечно, страдает некоторыми недостатками, однако у устроителей есть смягчающие обстоятельства.

— Ничего подобного, — сказал дон Гало. — Организовано все в высшей степени безобразно, и это обычное дело, когда бюрократия пытается подменить частную инициативу. Организуй все это фирма «Экспринтер», будьте уверены, мы были бы избавлены от многих неприятностей.

Лопес развлекался. Он умел подзадорить на спор и высказался в том смысле, что, мол, агентства, бывает, тоже стараются всучить кота в мешке, а туристическая лотерея как-никак — затея государственная.

— Вот именно, вот именно, — подхватил доктор Рестелли. — Сеньор Порриньо — если не ошибаюсь, так вас зовут, не следует забывать, что главная заслуга все-таки принадлежит властям, обнаружившим мудрую прозорливость, и что…

— Одно исключает другое, — оборвал его дон Гало. — В жизни не встречал властей, обнаруживавших какую бы то ни было прозорливость. В области торговли, к примеру, нет ни одного толкового правительственного указа. Взять хотя бы нормы по части импорта тканей. Что можно сказать о них? Разумеется: полная чушь. В Торговой палате, где я состою почетным председателем на протяжении уже трех пятилетий, я изложил свое мнение на это счет в виде открытых писем и представления в адрес Министерства торговли. И каковы же результаты, сеньоры? Абсолютно никакие. Вот оно, ваше правительство.

— Позвольте, позвольте. — Доктор Рестелли начинал петушиться, и Лопеса это особенно забавляло. — Я далек от того, чтобы безоговорочно защищать деятельность правительства, однако же, как преподаватель истории, обладаю, если можно так выразиться, чувством исторического сравнения, а потому смею утверждать, что нынешнее правительство, как вообще правительства в своем большинстве, являет собою умеренность и уравновешенность пред лицом частного предпринимательства, весьма уважаемого, не спорю, однако же стремящегося завладеть тем, что не может быть ему предоставлено без ущерба для интересов нации. И это касается не только частного предпринимательства, но в равной мере и политических партий, общественной морали и городского управления. Главное — избежать анархии, подавить ее в самом зародыше.

Бармен начал разносить кофе с молоком. И одновременно с большим интересом прислушивался к разговору, шевеля при этом губами, будто повторяя услышанное.

— Мне — чай и побольше лимона, — распорядился дон Гало, не глядя на официанта. — Вот-вот, сразу же заговаривают об анархии, в то время как совершенно очевидно, что настоящая анархия идет от властей, только что прикрыта законами и указами. Вот увидите, что и это плавание обернется мерзостью, поганой мерзостью.

— Зачем же вы отправились в это плавание? — спросил Лопес как бы невзначай.

Дона Гало передернуло.

— А это разные вещи. Почему же мне не отправиться, если я выиграл в лотерею? К тому же недостатки всегда вскрываются на месте.

— В соответствии с вашими идеями недостатки можно предвидеть, не так ли?

— Да, конечно. А вдруг по случайности все выйдет хорошо?

— Другими словами, вы признаете, что иногда официальное начинание может оказаться удачным, — сказал доктор Рестелли. — Я лично стараюсь проявить понимание и поставить себя на место властей. («Как бы ты этого хотел, неудавшийся депутатишко», — подумал Лопес скорее с симпатией, чем злобно.) Руль государственного управления — вещь серьезная, мой высокочтимый собеседник, и, к счастью, находится в хороших руках. Возможно, недостаточно энергичных, но вполне благонамеренных.

— Вот оно, — сказал дон Гало, энергично намазывая маслом гренку. — Вот и договорились до твердой руки. Нет, суть не в этом, нужна хорошо развитая торговля, свободное движение капитала, благоприятные условия для всех, в определенных пределах, разумеется.

— Это вещи вполне совместимые, — сказал доктор Рестелли. — Однако необходима крепкая власть с широкими полномочиями. Я признаю и всячески поддерживаю демократию в Аргентине, но я решительный противник того, чтобы смешивать свободу со вседозволенностью.

— А кто говорит о вседозволенности, — сказал дон Гало. — В вопросах морали я строже, чем кто-либо, черт подери.

— Я употребил это слово в более широком значении, но коль скоро вы имеете в виду его общепринятое употребление, я рад, что наши взгляды в этом вопросе совпадают.

— Равно как и в том, что это сладкое повидло очень вкусно, — сказал смертельно заскучавший Лопес. — Не знаю, заметили ли вы, что мы уже некоторое время стоим на якоре.

— Что-то поломалось, — сказал дон Гало с удовлетворением. — Эй! Стакан воды!

Они вежливо поздоровались с вошедшими один за другим доньей Пепой и остальным семейством Пресутти, которые, не переставая говорить, устроились за столиком, где было побольше масла. Мохнатый подошел к ним, словно давая возможность получше разглядеть его пижаму.

— Привет, как дела? — сказал он. — Видали, что делается? Стоим у Килмеса, и все тут.

— У Килмеса?! — воскликнул доктор Рестелли. — Не может такого быть, молодой человек, это, наверняка, уже Уругвай.

— Я знаю эти газгольдеры, — уверял Мохнатый. — Да вот моя невеста не даст мне соврать. И дома видны, и заводы, говорю вам, это Килмес.

— А что в этом невероятного? — сказал Лопес. — Мы почему-то решили, что первый порт на нашем пути — Монтевидео, а если мы пошли другим курсом, например на юг…

— На юг? — сказал дон Гало. — Что мы там забыли, на юге?

— Да, конечно… Надеюсь, сейчас что-нибудь выясним. Вам известно расписание маршрута? — спросил Лопес у бармена.

Бармен вынужден был признаться, что не известно. Вернее, было известно до вчерашнего дня, и это был маршрут на Ливерпуль с восемью или девятью обычными заходами в порты. Но потом начались какие-то переговоры с берегом, и он теперь совершенно не в курсе дела. Он прервал свои объяснения, чтобы обслужить Мохнатого, которому срочно понадобилось долить в кофе молока, и Лопес растерянно посмотрел на сотрапезников.

— Придется поискать кого-нибудь из офицеров, — сказал он. — Должно же у них быть расписание.

К Лопесу подбежал Хорхе, который уже успел проникнуться к нему симпатией.

— Идут остальные, — объявил он. — А судовых… так и не видно. Можно я сяду с вами? Пожалуйста, кофе с молоком и хлеб с джемом. Вот они, я же говорил.

Вошли Медрано и Фелипе, на еще сонных лицах — удивление. За ними показались Рауль и Паула. Пока вновь пришедшие здоровались, вошло остальное семейство Трехо и Клаудиа. Не хватало только Лусио с Норой, если не считать Персио, но отсутствия Персио никогда не замечали. Зазвучали голоса, задвигались стулья, бар наполнился сигаретным дымом. Большинство пассажиров впервые по-настоящему увидели друг друга. Медрано пригласил Клаудиу за свой стол, и она показалась ему гораздо моложе, чем накануне вечером. Паула была намного ее моложе, однако словно груз давил ей на веки, и по одной стороне лица то и дело пробегал нервный тик; в такие моменты она казалась ровесницей Клаудии. Известие о том, что они стоят напротив Килмеса, облетело столики, вызвав усмешки и иронические замечания. Медрано со странным и немного смешным для него живым чувством смотрел, как Рауль Коста подходил к иллюминатору, разговаривая с Филипе; как в конце концов они сели за столик, где уже сидела Паула, и как Лопес не без удовольствия наблюдал, какую досаду вызвало у семейства Трехо излишняя самостоятельность сына. Снова появился шофер, чтобы унести дона Гало, и Мохнатый тут же поспешил ему на помощь. «Какой славный парень, — подумал Лопес. — Как сказать ему, что пижаму следует оставлять в каюте?» Он тихонько поделился своей мыслью с Медрано, сидевшим за соседним столиком.

— Вечная история, че, — сказал Медрано. — Нельзя обижаться на невежество или неотесанность этих людей, по сути, мы же с вами ничего не сделали, чтобы помочь им избавиться от этих недостатков. Просто предпочитаем общаться с ними как можно меньше, но когда обстоятельства сводят нас…