Дерево с глубокими корнями: корейская литература

— Точно хочешь клеить их сейчас?

В прошлом месяце мама ненадолго приехала к нам в гости. Она считала, что это ее моральный долг — взять на себя хозяйство, пока мы с женой переживаем тяжелые времена. С самого первого дня, едва распаковав свои вещи, мама с энтузиазмом принялась все мести и чистить. Рассортировала письма, разобрала пыльный вентилятор и одну за другой вымыла лопасти, полила засохший фикус. Потом приготовила свинину и перепелиные яйца в соевом соусе, пожарила анчоусы со стручковым перцем, и по дому разнесся щекочущий ноздри аромат острой пищи. Посушила водоросли, замариновала кунжутные листья, навела порядок в холодильнике. Жена лишь безучастно наблюдала за тем, как мать без устали готовит и прибирает, и молча терпела ее назойливую помощь и незлобные нотации. А может, она и не терпела ничего, просто ей было все равно. Намеков жена тоже не замечала.

С тех пор как приехала мама, прошло уже десять дней. Однажды ночью из кухни донесся странный шум. Я выбежал из комнаты и увидел, что мама сидит на полу вся в пятнах темно-бордовой жидкости. У нее был пустой взгляд — будто рядом разорвалась бомба, и она причастилась плотью и кровью. В руках она сжимала бутылку. Я сразу узнал эту бутылку — несколько месяцев назад из детского сада, что напротив нашего дома, прислали целую коробку ежевичного сока. Мы решили отправить посылку обратно, но до этого руки так и не дошли, и вот теперь этот ежевичный сок залил всю нашу кухню. Темно-бордовая жидкость запачкала не только мамину белую футболку. Обеденный стол, пол, пароварка, электрический чайник — все было в бордовых брызгах. Особенно досталось обеденному столу и стене, возле которой он стоял. Чистые оливковые обои теперь покрывали кровавые пятна, напоминавшие обидные надписи, которые иногда малюют на стенах.

— Ох, ну как же так… — причитала мама, оглядываясь вокруг с виноватым видом. — Я просто попить хотела… Ну что теперь делать…

— Все хорошо? Нигде не поранилась? — я протянул руку, помогая маме подняться.

А мама все повторяла: «Совсем старая стала. Ну что за люди… Продают сок, а его даже открыть нормально нельзя. Наверное, я бутылку растрясла». Она не пошла в ванную за тряпкой, а принялась вытирать пол бумажными кухонными полотенцами. Я хотел ей сказать, что незачем переводить бумажные полотенца, но вместо этого предложил:

— Мам, оставь. Я сам уберу.

Склонившись к матери, я мельком взглянул на жену.

— Ведь так, дорогая? Мы и сами справимся? — спросил я, втайне надеясь на ее поддержку. Жена, безмолвно стоявшая в стороне все это время, к моему удивлению, лишь тихо выругалась.

Мама перестала вытирать пол, подняла голову и взглянула на мою жену. Повисло молчание. По стене все еще медленно стекал липкий бордовый сок, оставляя за собой длинные полоски. Жена, не чувствуя, похоже, никакой неловкости, сказала:

— Ну и какого?..

— Мичжин! — Я мягко сжал руку жены, успокаивая. По ее лицу трудно было сказать, злится она или пытается осознать, что произошло. Не обращая на меня внимания, она воскликнула раздраженно:

— Такой бардак!

Мы переехали в эту квартиру прошлой весной. Общая площадь 80 квадратных метров, жилая — 56, дому всего 20 лет. В наше время почему-то считается, что покупать жилье в кредит — настоящее безрассудство, но тяжело удержаться от авантюры, если появляется возможность купить квартиру с торгов подешевле. Купить квартиру или снимать у кого-то — по деньгам разница не такая уж большая, к тому же снять квартиру на выгодных условиях довольно трудно, да и переезды утомляют. Мы с женой долго мучились, прежде чем решили купить эту квартиру. На половину стоимости, конечно, пришлось брать кредит. У меня на душе кошки скребли, когда я думал о ежемесячных выплатах в течение лет двадцати. Да еще и проценты… Но я утешал себя тем, что теперь вкладываю деньги в собственное жилье, а не отдаю их в чужой карман. Жена была счастлива, Ёну не придется возить далеко в детский сад. Для нас это было особенно важно. И район ей очень понравился: есть вся необходимая инфраструктура, воздух чище, чем в Сеуле.

Играя в кубики или рассматривая картинки в книжке, Ёну охотно вмешивался в разговоры взрослых. Как и в тот день.

— Ёну здесь тозе нравится, — заявил он беззаботно.

— Да? И почему тебе тут нравится? — спросила жена, обращаясь к нему, как ко взрослому, хотя тогда он еще смешно картавил и не все слова выговаривал. Пуская слюнки и неловко ворочая розовым языком, он наивно пролепетал, глядя в окно на машины, вытянувшиеся длинными рядами на восьмиполосном шоссе:

— Бибизик много.

Первое время я не мог поверить, что мы купили квартиру. Наверное, потому, что я называл это место домом, хотя на самом деле этот дом мне пока не принадлежал. Более двадцати лет я кочевал из одной съемной комнаты в другую, и вот теперь сумел, наконец, где-то укорениться. Когда первое семечко проросло, пронзая темную толщу земли, и тонкая зеленая ниточка показалась на поверхности, я почувствовал, как на меня накатывает необъяснимая грусть. Вернувшись с работы, я принимал горячий душ, ложился в постель и, как только голова касалась подушки, меня охватывало странное чувство — смесь гордости и тревоги, неизвестно откуда взявшейся. И все же я старался не думать о плохом, старался верить, что трудности, которые меня ожидают, все же лучше, чем мытарства, которые остались позади. Правда, прежде у меня была свобода выбора, пусть и небольшая. В тот день, когда я подписал договор купли-продажи, я вернулся домой и включил телевизор. На каком-то развлекательном канале шла игра под названием «Газета». Смысл ее был в следующем: на постоянно уменьшающемся пространстве нужно было удержаться как можно большему количеству людей. Участники буквально прилипали друг к другу и корчили смешные лица. Наконец, кто-нибудь, не выдержав напора противника, соскакивал с газеты и выходил из игры. Тогда, сидя перед телевизором и попивая баночное пиво, я посмеивался. А потом и сам почувствовал себя участником этой игры. Вот я стою на одной левой ноге, дрожа от страха, крепко обняв своих близких, а газета складывается вдвое, еще вдвое и еще вдвое… А в конце передачи я говорю с улыбкой на камеру: «Я все-таки справился». Я чувствовал, что бывшие одноклассники, поздравляя меня и спрашивая, как идут приготовления к переезду, завидуют мне. Каждый раз я смущенно отвечал: «Было бы чем гордиться… долговое рабство». Один приятель как-то возразил: «Я вот просто в долгах, а ты — в долгах, но с домом. Разве это не здорово?» После переезда мы пригласили всех: наших родителей, друзей, коллег — и устроили новоселье. Все ели, веселились, поднимали бокалы. Тогда нам казалась невероятной сама мысль, что мы — должники. Мое имя, написанное в договоре о покупке квартиры и кредитном договоре, казалось всего лишь набором букв. Иногда на рассвете я просыпался, чтобы сходить в туалет, но, не дойдя до ванной, останавливался на пороге гостиной, включал свет и просто рассматривал комнату. И спрашивал себя: «Это действительно то место, где я должен жить и которое должен защищать? Оно никуда не делось?» — а потом возвращался обратно в постель.

Целых полгода понадобилось жене на то, чтобы украсить нашу квартиру. После переезда она каждую свободную минуту старательно изучала журналы «Интерьер для маленьких квартир своими руками», «Реставрация мебели в домашних условиях», «Сделай сам» и немедленно воплощала в жизнь почерпнутые в них знания. У жены всегда было больше желания обжиться в собственном доме, чем у меня. Студенткой она жила в общежитии, потом работала репетитором, и вместо удобного матраса ей приходилось спать на пляжном коврике, кочуя по читальным залам. Пляжный коврик удобно носить с собой, брать на барбекю и пикники, да и выбросить потом не жалко. Жена трижды пыталась сдать экзамен, чтобы устроиться на государственную службу, и трижды провалилась, а потом бросила эту затею и пошла работать в центр подготовки к тестам на госслужбу. Когда мы поженились, ей пришлось пройти курс лечения, и после двух выкидышей она наконец родила Ёну. Сменив пять съемных квартир, мы взяли кредит и купили свое жилье. И все это за последние, сумасшедшие, десять лет. После того как мы купили квартиру, жена каждые выходные на балконе что-то вырезала, лакировала, мастерила. Кровать, стул, стол, стеллаж, который мы использовали уже десять лет, она «реставрировала» в лучших традициях любимых журналов. Коричневый стул покрыла бежевой краской, а кофейный столик перекрасила в оранжевый, чтобы придать интерьеру особый шарм. Стараясь уберечь Ёну от небезопасных игр с иглами, гвоздями и молотком, она запиралась на балконе и работала там. Ёну было любопытно, чем там занимается мама, нередко он прилипал к стеклянной двери, ревел или требовал, чтобы его пустили на балкон. Тогда я брал его на руки и шел с ним на детскую площадку поиграть. После переезда в нашем доме несколько месяцев пахло краской, клеем и осветлителем. Начитавшись изданий «Североевропейский стиль в интерьере» и «Скандинавский текстиль», жена начинала интересоваться ценами и каждый раз приходила в отчаяние. Для нее было важно не только то, что мы поселились в собственном доме, но и чувство надежности и уверенности в будущем.