А жизнь продолжается

Но вот музыканты доиграли до конца, старшенький мальчик выносит им конверт с деньгами, с бумажными деньгами, о, в Сегельфосской усадьбе хозяева щедрые. Будь дома сам Гордон Тидеманн, он непременно округлил бы вознаграждение — прибавил бы, заплатил широкой рукой. Такой это человек.

Музыканты раскланиваются, снимают шляпы и кланяются, сперва мальчику, хозяйскому сыну, потом зрителям в верхних и нижних окошках, а молодой черноволосый валторнист посылает воздушный поцелуй красавице Марне, правда, та едва удостаивает его улыбкой, экое невозмутимое создание. Ей бы пылкого любовника, уж он бы ее разжег, да, вот чего ей не хватает, пылкого любовника.

Музыканты снова спускаются в город, и первая остановка — у дома почтмейстера. Они знают, здесь они могут перекинуться парой фраз по-немецки с госпожой почтмейстершей, а в шляпу вожатого полетят завернутые в бумагу несколько крон.

Дорогой за ними увязалась детвора с молодежью, это ж целое событие: валторна, две скрипки, аккордеон — четверо странствующих музыкантов из сказки.

И вот они играют. А фру почтмейстерша и аптекарь Хольм стоят слушают.

— У вас кроны не найдется? — спрашивает фру Хаген. — А то у меня всего одна.

— У меня есть две, — отвечает он.

Она отворяет окно, музыканты срывают шляпы, улыбки, приветствия:

— Guten Tag, meine Herren!

— Guten Tag, gnädige Frau! [6]

— На этот раз вы позднее обычного, — говорит она.

— Да, ваша милость, на целый месяц, задержались на родине. Теперь придется поторапливаться, чтоб успеть в Хаммерфест до die Hundstage [7].

Фру Хаген целится в шляпу валторниста и бросает деньги и, хотя она очень близорука, все-таки попадает. Валторнист вовремя сообразил, что она выбрала его, он ринулся вперед и, чуть не ткнувшись носом оземь, подставил ей свою шляпу. Музыканты смеются, фру Хаген тоже смеется.

— Danke schön, gnädige Frau, vielen Dank! [8]

Тут нелегкая дернула молодого валторниста встать прямо под окно, задрав голову, он посылает фру Хаген воздушный поцелуй. На таком расстоянии это все равно как поцеловать в губы.

— Glückliche Reise nordwärts! [9] — говорит фру Хаген и отходит от окна, чтобы скрыть, что у нее загорелись щеки. — Вот и все! — говорит она.

Однако аптекарь Хольм отвлекся и не отвечает ей. Дело в том, что он заприметил маленького мальчика и девчушку, которые стояли, взявшись за руки, в сторонке от городских ребятишек. Видно, им непривычно в городе, потому они и держатся друг за дружку. У обоих под мышкой по узелку, они глядят на музыкантов во все глаза, раскрыв рот, позабыв обо всем на свете. Хольм низко кланяется и говорит:

— Сударыня, я должен вас покинуть. Совершенно забыл, у меня дежурство. Прямо нож в сердце!

— Дорогой мой, надо так надо! — ответила фру Хаген. Она была премилая и никогда не удивлялась его причудам.

— Спасибо вам за все! Ну прямо нож в сердце!

Он спешит на улицу, чтобы не упустить двух детишек, которые ходят за руку.

— Как зовут твоего отца? — спрашивает он у мальчика.

Тот недоуменно на него смотрит: что за глупый вопрос?

— Вы из Северного селения?

— Чего?

— Я спрашиваю, вы из Северного селения?

— Да.

— Так как все-таки зовут твоего отца?

— Он умер, — говорит мальчик.

— Утонул в Сегельфоссе?

— Да, — хором отвечают дети.

— Идемте, я вас накормлю! — говорит Хольм.

Бог знает, найдется ли у него дома чем угостить этих малявок, их надо ведь и покормить хорошенько, и положить им что-нибудь в узелок.

Он повел их в гостиницу.

Хольм поставил себя в затруднительное положение. Он сказал напоследок детям, чтоб приходили и завтра. Ну да, ведь они протянули ему свои жалкие ручонки, благодаря за еду, он пожал эти птичьи лапки — и не устоял.

И что же, назавтра дети явились в гостиницу загодя, так оно изо дня вдень и пошло. Все бы ладно, Хольм этим нисколько не тяготился. Но однажды пришла их мать и привела с собою двух младшеньких, их стало уже пять душ, это было все равно что обзавестись семьей. Мать, понятное дело, пришла, чтобы поблагодарить аптекаря, но разве мог он отпустить ее с двумя малышами несолоно хлебавши? Да и у кого бы не дрогнуло сердце! А на следующий день мать заявилась в гостиницу в обеденное время, она, дескать, обронила косынку, не иначе, позабыла здесь. Да, тянуть четверых дело нелегкое, мать и заладила приходить, не бросать же ее на произвол судьбы. Хозяин гостиницы спросил Хольма, уж не собирается ли тот на вдове жениться.

В конце концов Хольм был вынужден обратиться к властям, как если бы это было его собственное семейство, которое он не мог долее прокормить. И вдове действительно была оказана помощь, скудная, разумеется, мизерная помощь, но все-таки она получила пособие, и детям не нужно уже было ходить побираться.

— Уф! — У Хольма гора с плеч.

А музыканты между тем обошли весь город. Бывая здесь каждый год, вожатый, как видно, все помнит, он делает остановку возле гостиницы, у аптеки, ведет своих товарищей в пасторскую усадьбу, к судье, а на обратном пути они наведываются к доктору — и всюду им рады. Доктор Лунд вышел на крыльцо собственной персоной и слушал их, обняв жену за талию, докторовы мальчуганы по случайности оказались дома, вместо того чтоб бегать по улицам и озорничать, они сходили принесли свои сбережения, а родители и служанки добавили, музыканты, не ожидавшие такого сбора, рассыпались в благодарностях. Им вынесли на подносе чем промочить горло и подкрепиться, после чего они сыграли еще, а когда закончили, то стали прощаться. Распрощались, как и подобает благовоспитанным людям, без излишней поспешности, но и не мешкая, так оно было из года в год. Однако валторнист и тут не утерпел. Парень был падок на красоту, у него у самого были блестящие смоляные волосы и огненные глаза. Но он себе и позволил! Шагнув к лестнице, поднялся на две ступеньки, а на третьей преклонил колено и поцеловал у фру Эстер подол платья. Ну не дерзость! Это было нешуточное нарушение дисциплины, уже третье за день и самое серьезное, вожатый резко его окликнул, тот сошел вниз, но не так чтобы торопясь. Фру Эстер сперва ничего не поняла, потом ее красивое лицо залил яркий румянец, и она растерянно засмеялась. «Auf Wiedersehen!» — прокричал им вслед доктор, он тоже засмеялся, правда, несколько принужденно.

— Экий сумасброд! — заметила фру Эстер. — Он у нас в первый раз.

— И уж наверное, не в последний, — ответил доктор.

Она глянула на него и сказала:

— Я в этом вовсе не виновата. — И ушла в дом.

Доктор за ней.

— Не виновата — в чем? Думаешь, это меня волнует? Ты что, с ума сошла?

— Нет-нет, тогда все в порядке.

— Ты слишком много о себе воображаешь, дорогая Эстер.

Не говоря ни слова, она покинула гостиную и поднялась по лестнице на самый верх, на темный, без окошек, чердак. Там у нее был свой угол, где она частенько находила прибежище, благословенный угол. Бедняжка Эстер, не так уж и сладко быть женой доктора. Куда легче было быть докторовой кухаркой в Поллене.

Черт бы побрал этого валторниста! Надо же ему было из самой Германии — и приехать в Норвегию, чтобы перебудоражить жителей приморского городка Сегельфосс! Дорогой вожатый дал ему нагоняй, не будь парень незаменимым членом квартета, он бы наверняка получил расчет. Но валторна, милые мои, сверкающая валторна с причудливыми изгибами, она бросалась в глаза всем и каждому, а умение извлекать из нее звуки — не иначе Божий дар. Докторовы мальчуганы, отправившиеся следом за музы кантам и, получили позволение подуть, однако не вытянули ни звука. Они разозлились, попробовали еще раз — валторна молчит. Тьфу ты, черт! Они снова попробовали и чуть не лопнули от натуги. А валторна так и не заговорила. Тогда один из них отнял палец от клапана — и раздался звук. Тайна была раскрыта. Они были первые сорванцы на весь город, но в сообразительности им не откажешь.