Любительский вечер

— Ах, да, я и забыл, что вы из провинции. Но тем
лучше, если только у вас действительно есть журналистская хватка. Первые впечатления всегда непосредственны и потому живее, ярче, вернее. Круг — это увеселительное заведение на окраине города, возле парка. Там имеются всякие аттракционы: туристский вагон, колесо смеха, играет духовой оркестр, есть театр, зверинец, кинематограф и так далее и тому подобное. Простой народ
ходит туда смотреть на зверей и развлекаться, а прочая
публика развлекается, глядя, как и где развлекается простой народ. Словом, настоящее народное гуляние на
свежем воздухе, где веселятся без затей, — вот что такое
Круг.

Но нас с вами сейчас интересует театр. Это варьете,
 один номер следует беспрерывно за другим — выступают
фокусники, акробаты, гуттаперчевые люди, танцовщицы
с факелами, имитаторы, певцы, музыканты, исполнители
негритянских мелодий, интимных песенок и так далее.


Все они профессионалы-эстрадники и живут этим. Многие даже прекрасно зарабатывают. У некоторых нет твердого ангажемента, и они выступают где придется — у
Обермана, в «Орфее», «Альказаре», «Лувре». Другие совершают турне чуть ли не по всей стране. Словом, жизнь
достаточно привольная и заработки неплохие, поэтому
охотников находится немало.

Так вот, администрация Круга, желая привлечь публику, стала устраивать так называемые «любительские
вечера»: два раза в неделю, после выступления профессионалов, подмостки предоставляются любителям. Зрители, конечно, не расходятся и громогласно выносят свои
суждения. Публика, можно сказать, становится арбитром в вопросах искусства или думает, что становится, — 
а это, в сущности, одно и то же. Главное, она платит денежки и весьма собой довольна. Поэтому любительские
вечера — чрезвычайно доходное предприятие для администрации.

Но суть этих любительских вечеров в том — и это вам
надо иметь в виду, — что выступающие на самом деле
никакие не любители. Им платят за каждый номер.
В лучшем случае их можно назвать «профессиональными любителями». Да и где бы администрация нашла
желающих выступить задаром перед беснующимися зрителями, — в таких случаях зрители точно с цепи срываются. Это ведь очень забавно… для зрителей, конечно. Ваша задача — и это, откровенно говоря, требует изрядного мужества — поехать на Круг, условиться о двух выступлениях (любительские вечера там как будто по средам и субботам), исполнить свой номер и описать все
для воскресного выпуска «Интеллидженсера».

— Но… но… я… ведь… — сказала Эдна дрогнувшим
голосом, в котором слышалось разочарование и чуть ли
не слезы.

— Понимаю. Вы ждали чего-то другого, более интересного, увлекательного, — произнес он сердечно. — Все
мы через это прошли. Но вспомните-ка адмирала флота
ее величества, который подметал полы и начищал медную ручку парадной двери. Либо надо для начала не
гнушаться и черной работы, либо сразу же отказаться от
своего намерения. Ну, так как же?

В упор поставленный вопрос смутил Эдну. Молчание
ее явно не понравилось журналисту, — она заметила, как
лицо его помрачнело.

— Это, если хотите, в некотором роде испытание, — 
сказал он, как видно желая сыграть на ее самолюбии. — 
Суровое испытание, но оно и к лучшему. Теперь или никогда. Решайтесь!

— Я попытаюсь, — невнятно пробормотала она и, при
всем своем смятении, отметила про себя его резкость,
стремительность, деловитость — черты жителя большого
города, до сих пор незнакомые ей.

— Вот и прекрасно! Когда я начинал работать в газете, мне давали самые скудные, самые неинтересные поручения. Потом уж не знаю сколько времени держали
на бракоразводных процессах и мелкой уголовной хронике. Но в конце концов все обошлось и даже послужило мне на пользу. Вам еще повезло, вы начнете с работы
для воскресного выпуска. Правда, это не бог весть что.
Но не унывайте! Справитесь с задачей, покажете, на что
вы годны, и вам поручат работу поинтереснее — более
ответственную и высокооплачиваемую. Поезжайте сегодня же на Круг и уговоритесь на два выступления.

— Но с каким же номером я выступлю? — растерянно спросила Эдна.

— С каким? Да с любым. Вы поете? Ничего не значит. Совершенно незачем иметь голос. Пищите, войте…
Вам за то и платят, чтобы получалось плохо, чтобы публике было над чем посмеяться и что освистывать. Пусть
вас кто-нибудь сопровождает. Главное, не бойтесь. Держитесь самоуверенно. Вертитесь среди любителей, дожидающихся своего выхода, старайтесь у них побольше выведать, изучайте их, запоминайте каждое слово, каждый
жест. Уловите атмосферу, колорит, — тут необходим колорит — яркий, сочный. Ройтесь обеими руками, чтобы
докопаться до основного, до самой сути. В чем тут смысл?
Вот и найдите, в чем тут смысл. Вы затем туда и едете.
Именно это-то и желают знать читатели воскресного
«Интеллидженсера».

Язык ваш должен быть выразительным, фраза энергичной, сравнения конкретными и меткими. Избегайте
штампов и общих мест. Тут нужен тщательный отбор.
Выхватывайте самое характерное, отбрасывайте лишнее,
тогда у вас создастся картина. Постарайтесь запечатлеть
эту картину в словах, и успех в газете вам обеспечен.
Достаньте несколько старых номеров воскресного «Интеллидженсера» и посмотрите, как там пишут литературные фельетоны. Кратко изложите содержание в первом
же абзаце, он будет служить как бы оглавлением; а в
самом фельетоне повторите все снова и дайте хлесткую
концовку. Тогда, если потребуется, они могут сократить любую часть материала, пристегнуть концовку к
любой фразе, и фельетон не рассыплется. Но хватит!
До остального дойдете своим умом.

Оба встали. Горячность старого журналиста и его стремительная речь, каждое слово которой было для Эдны настоящим откровением, совершенно покорили ее.

— И если вы честолюбивы, мисс Уаймен, то запомните — цель и смысл журналистики не в фельетоне. Бойтесь
рутины! Фельетон — это трюк, прием. Овладейте им, но
не позволяйте ему овладеть вами. Это необходимый этап,
ибо, не научившись хорошо писать фельетоны, вы вообще не научитесь писать. Словом, вложите в работу всю
себя — и тем не менее оставайтесь вне ее, над ней, оставайтесь собой. Вы понимаете, что я имею в виду? А теперь позвольте пожелать вам успеха.

Он проводил гостью до двери и крепко пожал ей руку.

— Да, вот еще что, — прервал он Эдну, не слушая её
благодарностей, — прежде чем сдать рукопись в редакцию, покажите-ка ее мне. Может быть, я вам что-нибудь
сумею подправить.

Директор Круга оказался грузным мужчиной воинственного вида, с тяжелой челюстью и кустистыми бровями. Лицо у него было рассеянно-недовольное, во рту
торчала черная сигара.

Звали его Саймс, Эрнест Саймс, так сказали Эдне.

— Какой номер? — бросил он через плечо, даже не
дав ей договорить.

— Лирические песенки, — ответила она без запинки,
помня наставление Ирвина — держаться самоуверенно.

— Фамилия? — спросил мистер Саймс, едва удостаивая посетительницу взглядом.

Эдна замялась. Кинувшись очертя голову в авантюру,
она не подумала о том, как назваться.

— Любую фамилию, псевдоним, — рявкнул директор
нетерпеливо.

— Нэн Билейн, — вдруг выпалила Эдна в порыве
вдохновения, — Б-и-л-е-й-н. Да, да, Билейн.

Директор записал фамилию новой любительницы в
книжечку.

— Ладно. Будете выступать в среду и в субботу.

— А плата? — осведомилась Эдна.

— Два с половиной доллара за номер. Два выступления — пять долларов. За деньгами придете в первый
же понедельник после второго выступления.

И даже не потрудившись сказать «до свидания», директор повернулся к Эдне спиной и углубился в чтение
газеты — занятие, от которого его оторвали.

В среду вечером, захватив с собой Летти, Эдна пораньше явилась в театр. В кошелке она притащила свой
незамысловатый костюм: выпрошенную у прачки шотландскую шаль, выпрошенную у поломойки рваную юбку и седой парик, взятый напрокат у костюмера за двадцать пять центов в вечер. Эдна решила изобразить старуху ирландку, которая поет в тоске по сыну, странствующему на чужбине.