Гонолулу

Меня забавляло, как он с видом собственника и в то же время иронично показывал мне город. В глубине души он полагал, что ни один город в Соединенных Штатах не может сравниться с Гонолулу, но вполне ясно хотел показать свое насмешливое к нему отношение. Он водил меня вокруг разных зданий и переполнялся удовлетворением, когда я выражал свое восхищение их архитектурой. Он показывал мне дома богачей.

— Это дом Стабса, — говорил он. — Его строительство обошлось в сто тысяч долларов. Стабсы — одно из наших славнейших семейств. Старший Стабс появился здесь как миссионер больше семидесяти лет назад.

Он слегка замялся и глянул на меня блестящими глазами через большие круглые очки.

— Все наши лучшие семьи — семьи миссионеров, — сказал он. — Вы еще не совсем гонолулец, если ваш отец или дед не обращали язычников.

— Неужели?

— Знаете ли вы Библию?

— Разумеется, — ответил я.

— Там есть высказывание о том, что отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина на зубах [3]. Я полагаю, в Гонолулу это звучит по-иному. Отцы принесли христианство канакам, а дети захватили их землю.

— Небеса помогают тем, кто помогает себе сам, — пробормотал я.

— Конечно, так. С тех пор как жители этого острова восприняли христианство, они больше ничего не восприняли. Короли давали миссионерам землю, запасая сокровища на небесах. Это, конечно, было хорошей инвестицией. Один миссионер оставил этот бизнес — я полагаю, что можно вполне назвать это бизнесом, никого не обижая, — и стал земельным агентом, но это исключение. В основном же коммерческой стороной предприятия интересовались уже их сыновья. О, это замечательно иметь отца, который пришел сюда пятьдесят лет назад распространять веру.

Он взглянул на свои часы.

— Ого! Они остановились. Значит, как раз время выпить по коктейлю.

Мы помчались по великолепному шоссе, обрамленному красным пурпурным покрывалом цветущей мальвы, и вернулись в город.

— Вы еще не побывали в баре «Юниэн»?

— Пока нет.

— Отправимся туда.

Я знал, что это одна из достопримечательностей Гонолулу, и входил туда с живым любопытством. Вы попадаете в бар через узкий переулок, идущий от Кинг-стрит, заполненный деловыми конторами, так что жаждущие души, возможно, поддерживают с ними связь лишь ради того, чтобы заглянуть в салун. Это большая квадратная комната с тремя входами, напротив, во всю стену, тянется стойка, а в углах отгорожены два маленьких кабинета. Легенда утверждает, что они были построены для короля Калакауа, чтобы тот мог пить, скрытый от глаз своих подданных. Приятно думать, что, быть может, пару раз этот черный как смоль властитель сидел за бутылкой с Робертом Луисом Стивенсоном [4]. Во всяком случае на стене висел его портрет, написанный маслом, в богатой золотой раме; впрочем, тут также были две гравюры с изображением королевы Виктории. Кроме того, на стене были старинные гравюры восемнадцатого века (одна из них, бог знает откуда взявшаяся здесь, воспроизводит театральную декорацию Де Уайльда) и олеографии из рождественского приложения к «Графику» и «Иллюстрейтид Лондон ньюс» двадцатилетней давности. Все это дополнялось рекламными плакатами виски, джина, шампанского и пива, наконец, фотографиями бейсбольных команд и туземных оркестров.

Казалось, это место не имеет никакого отношения к тому современному, энергичному миру, который я оставил за стенами этого заведения на яркой бурлящей улице, и принадлежит к ушедшему и увядающему. Отдавало позавчерашним днем. Тусклое и мутноватое освещение создавало атмосферу тайны, и можно было вообразить, что это самое подходящее место для всякого рода темных дел. Я вспомнил более мрачные времена, когда жизнь была в руках безжалостных людей и жестокие деяния расцвечивали их монотонное существование.

Когда я вошел, бар был достаточно заполнен. Возле стойки кучка бизнесменов обсуждала дела, в углу сидели два канака за бутылкой виски. Два или три человека, вероятно, торговцы, играли в кости. Остальная публика явно состояла из моряков — капитанов, первых помощников и инженеров. За стойкой деловито смешивали коктейли «Гонолулу», которыми славилось это заведение, два одетых в белое метиса, темнокожие, толстые, гладко выбритые, с курчавыми черными волосами и большими блестящими глазами.

Уинтер, казалось, был знаком чуть ли не со всеми присутствующими. Когда мы подошли к стойке, невысокий толстый человек в очках, стоящий в отдалении от других, предложил ему выпить.

— Да нет, капитан, лучше присоединяйтесь к нам, — сказал Уинтер.

Он повернулся ко мне.

— Я хочу вас познакомить с капитаном Батлером.

Мы обменялись рукопожатием, потом разговорились. Однако мое внимание отвлекалось окружающей обстановкой, я не очень слушал своего собеседника, и, выпив по коктейлю, мы разошлись. Когда на обратном пути мы с Уинтером снова сидели в машине, он сказал:

— Я рад, что мы наткнулись на Батлера. Я хотел, чтобы вы с ним встретились. Что вы о нем думаете?

— Не знаю даже, что можно о нем думать, — ответил я.

— Верите ли вы в сверхъестественное?

— Я в этом не уверен, — усмехнулся я.

— Весьма странная вещь произошла с Батлером год или два назад. Вы должны расспросить его об этом.

— Какого рода история?

Уинтер оставил мой вопрос без ответа.

— Я сам себе не могу объяснить это. Но сомневаться в фактах не приходится. Вас интересуют подобные вещи?

— Подобные чему?

— Ну, заклинания, магия и все такое.

— Я ни с чем подобным не сталкивался.

Уинтер на мгновение умолк.

— Я собирался рассказать вам эту историю. Но лучше, чтобы вы услышали ее из уст самого капитана. Что у вас намечено на вечер?

— Пока ничего.

— Отлично. Я постараюсь повидаться с капитаном и договориться о встрече на его судне.

Уинтер рассказал кое-что о нем. Капитан Батлер провел всю свою жизнь на Тихом океане. Он знавал лучшие времена: служил старшим офицером, а потом и капитаном на пассажирском судне, курсировавшем вдоль побережья Калифорнии. Однако судно потерпело крушение, утонуло несколько пассажиров.

— Я полагаю, он был пьян, — сказал Уинтер.

Конечно, организовали расследование, капитана лишили удостоверения, и он решил отправиться подальше. Несколько лет он болтался в Южных морях, но теперь он командовал лишь небольшой шхуной, которая плавала между Гонолулу и другими островами архипелага. Шхуна принадлежит китайцу, для которого тот факт, что у шкипера нет удостоверения, служит веским основанием платить ему меньше, ну а иметь у себя на службе белого человека всегда было престижно.

Теперь, кое-что услышав о нем, я попытался вспомнить, как он выглядел. Я припомнил его круглые очки и круглые голубые глаза за их стеклами и так постепенно мысленно воссоздал его облик. Это был маленький человек, округлый, пухлый, с круглым, подобным луне, лицом и маленьким толстым носом. У него были короткие блестящие волосы и чисто выбритое красное лицо, пухлые руки с ямочками на суставах пальцев и короткие толстые ноги. Это был жизнерадостный человек, а его трагическое прошлое, казалось, должно было оставить на нем шрамы. Хотя ему было года тридцать четыре или тридцать пять, он выглядел значительно моложе. Узнав все это, особенно же о катастрофе, которая так резко разрушила его жизнь, я пообещал себе, что, когда вновь с ним увижусь, буду значительно внимательнее к нему. Очень любопытно наблюдать различные эмоциональные реакции у разных людей. Некоторые люди, пройдя грозные сражения, опасность неминуемой смерти и невообразимые ужасы, сохраняют свой дух незатронутым, в то время как для других дрожащая лунная дорожка на пустынном море или пение птицы в лесной чаще может явиться причиной потрясения столь сильного, что целиком переворачивает их жизнь. Свидетельствует ли это о силе или слабости, недостатке воображения или же неустойчивости характера? Я не знаю. Когда я вызвал в своем воображении сцену кораблекрушения, с пронзительными криками тонущих, со всем ее ужасом, а затем последовавшее тяжелейшее испытание — расследование, глубокое горе тех, кто потерял близких, и резкие высказывания газет в адрес капитана, которые ему пришлось прочитать, его стыд и позор, я вдруг с неприятным чувством вспомнил, как капитан Батлер в разговоре со мной с открытым бесстыдством распространялся о гавайских школьницах, об Йуэлен, районе красных фонарей, и о своих удачных авантюрах. Он охотно смеялся, а мне казалось, что после пережитого он никогда не должен был засмеяться вновь. Я вспомнил его красивые белые зубы — пожалуй, единственное, что его украшало. Он начал интересовать меня, и, думая о его веселой бесшабашности, я совершенно забыл о той истории, из-за которой я должен был с ним снова встретиться. Я хотел увидеть его скорее для того, чтобы разобраться в нем, понять, что он за человек.