Барчестерские башни

Если он не стал ни диккенсовским Диком Суивеллером, ни Ньюменом Ноггсом, то только потому, что одновременно со своим убогим канцелярским существованием он жил второй жизнью, строя в мечтах воздушные замки, составляя в своем воображении увлекательные истории. Их героем первоначально был он сам; потом появились другие лица, и их характеры стали определять развитие действия...

Троллопу было уже под тридцать, когда он впервые решился попытать свои силы в области беллетристики. За это время в его судьбе наметился поворот к лучшему. Почтовое ведомство предложило ему должность в Ирландии; заработок и здесь был невелик, но Троллоп был счастлив уже возможностью вырваться из ненавистной ему лондонской конторы. Жизнь в Ирландии оказалась гораздо более вольной и богатой впечатлениями. В качестве помощника окружного контролера он должен был объезжать всю округу, заглядывая в глухие медвежьи углы, чтобы проверять счета местных почтмейстеров и разбирать жалобы получателей писем. Он сталкивался со множеством разных людей, наблюдал новые для него нравы. Первые его романы, естественно, были написаны на ирландскую тему (“Макдермоты из Валликлорзна”, 1847, и “Келли и О'Келли”, 1848).

Ни тот, ни другой роман не имел никакого успеха, так же как и последовавший за ними исторический роман “Вандея” (1850).

Троллоп впервые нашел себя как писатель только в романе “Смотритель” (1855).

На этом романе необходимо остановиться подробнее, так как хотя он, как и все другие “Барсетширские хроники”, представляет собой совершенно самостоятельное, законченное произведение, он, вместе с тем, положил начало всему этому циклу и послужил своего рода прологом к “Барчестерским башням” (1857).

Уже здесь, в “Смотрителе”, определилась географическая и социальная территория “Барсетширских хроник”, наметился круг их действующих лиц (в дальнейшем, правда, значительно расширившийся) и характер повествования.

Как полагают исследователи, вымышленный Барсетшир Троллопа совместил в себе черты нескольких соседствующих друг с другом графств юго-западной Англии: это и Уилтшир (где находится город Солсбери), и Дорсетшир, и Сомерсетшир, и Суррей... Во всяком случае, это уголок аграрной, еще не тронутой индустриальным развитием патриархальной Англии. Описывая его в более позднем романе “Доктор Тори”, Троллоп подчеркивает, что Барсетшир — местность “чисто земледельческая; земледельческая по своей продукции, земледельческая в лице своих бедняков, земледельческая в своих утехах. Есть здесь, конечно, и города,— складочные места, где можно купить семена и бакалею, ленты и совки для угля; где торгуют на рынке и устраивают балы; где выбирают депутатов в парламент (по большей части,— наперекор всем прошлым, настоящим и будущим биллям о реформе,— в соответствии с распоряжениями соседнего земельного магната)... Но эти города ничего не прибавляют к значению графства... В каждом из них есть два водопроводных насоса, три гостиницы, десять лавок, пятнадцать пивных, церковный сторож и базарная площадь” Единственное исключение составляет Барчестер: здесь заседает окружной суд; здесь же находится и кафедральный собор. “При соборе существует клерикальная аристократия, которая, безусловно обладает должным весом. Епископ, настоятель, архидьякон, три или четыре пребендария и все их бесчисленные капелланы, викарии и церковные сателлиты составляют общество, настолько могущественное, что с ним считается поместное дворянство. В остальном величие Барсетшира зависит всецело от землевладельцев”

В среде этой “клерикальной аристократии” и развертывается действие “Смотрителя”.

Заглавный герой романа, Септимий Хардинг, с которым читатель встретится снова в “Барчестерских башнях”, безмятежно пользуется всеми преимуществами своей синекуры ― почетной должности смотрителя Хайремской богадельни. Эта богадельня была учреждена еще в XV веке неким Джоном Хайремом, барчестерским торговцем шерстью. За четыреста дет, прошедших со смерти Хайрема, пригородные поля и выгоны, завещанные им богадельне, застроились жилыми домами и стали приносить такой доход, какой ему и не снился. Весь этот доход — восемьсот фунтов в год — за вычетом скромных расходов по содержанию двенадцати стариков пансионеров, согласно буквальному смыслу старого завещания, составлял вознаграждение смотрителя богадельни.

В основе сюжета оказывается борьба за пересмотр этого положения, которую начинает барчестерский радикал Джон Болд и в которую затем вступает и пресса. Борьба осложняется тем, что Болд влюблен в Элинор, дочь Хардинга, и пользуется ее взаимностью. Но внутренний драматизм романа в гораздо большей степени обусловлен не этими обстоятельствами, а характером самого Хардинга.

Пока “дело о завещании Джона Хайрема” не оказалось предметом шумных демагогических споров, преподобный Хардинг в своем простодушии и не помышлял о том, что кто-то может поставить под сомнение его права на дом и доход, которыми он пользуется как смотритель Хайремской богадельни. Но, раз возникнув, сомнения эти, как наболевший вопрос совести, начинают тревожить и его самого. Человек тихий, мягкий и незлобивый, он проявляет неожиданную и для его друзей, и для врагов твердость. В то самое время как Болд, подчиняясь просьбам Элинор, решает прекратить начатую им кампанию, Септимий Хардинг, не зная об этом и не дожидаясь официального исхода дела, подает в отставку,— поскольку, по внутреннему убеждению, он уже не может долее оставаться смотрителем богадельни.

“Дело о Хайремской богадельне” окончательно завершается только в “Барчестерских башнях”, после того, как завещание Джона Хайрема стало предметом рассмотрения особой парламентской комиссии. Но уже в “Смотрителе” вполне определилась позиция самого Троллопа — умного и иронического наблюдателя, который проникает в действительные скрытые мотивы намерений и поступков своих героев, какими бы высокопарными фразами они ни прикрывались. Он видит насквозь и архидьякона Грантли, понимая, что для этого ярого поборника прерогатив церкви главным, в конце концов, является сохранение его собственной власти и авторитета в епархии. Но он видит насквозь и Джона Болда, этого маленького барчестерского Дантона, который самозабвенно упивается своим обличительством, очень далеким: от действительных нужд народа. Пустопорожность демагогии Болда наглядно обнаруживается в истории со стариками пансионерами богадельни. Приняв за чистую монету агитацию Болда и его единомышленников, бедняги уверовали, что после отставки прежнего смотрителя весь его доход будет поделен между ними и каждый получит по сто фунтов в год! Окрыленные этой надеждой, почти все они, по наущению Болда, подписывают петицию, требующую устранить несправедливости и злоупотребления в управлении богадельней. Но к их горькому разочарованию, с уходом в отставку Хардинга они не только не получают заветных ста фунтов, но лишаются и той скромной, но вполне реальной суммы в два пенса в, день, которую Хардинг по доброй воле добавлял к их довольствию.

В “Барчестерских башнях” ситуация “Смотрителя” значительно усложняется. Церковь не противостоит теперь как единая сила атакам извне. Троллоп посвящает читателей в сложное переплетение интриг, раздоров и конфликтов, средоточием которых оказывается епископский дворец в Барчестере и которые охватывают всю епархию.

Английским писателям и ранее случалось обращаться к жизни отечественного духовенства. Созданные Фильдингом, Гольдсмитом и Стерном образы пастора Абрагама Адамса, векфильдского священника Примроза и Йорика вошли в галерею классических образов литературы английского Просвещения. Эти благородные чудаки-бессребреники, новые донкихоты христианского человеколюбия, выглядели как редкостное исключение среди их жадных и властолюбивых собратьев и платились вечными неудачами за свою верность долгу. В XIX веке Джейн Остин, а позднее — Шарлотта Бронте нашли яркие краски для изображения прихлебателей, проныр и деспотов из духовного звания. Элизабет Гаскел создала интересный образ священника, сложившего с себя сан из-за несогласия с “тридцатью девятью статьями”, определяющими платформу англиканской церкви. Джордж Элиот посвятила “Сцены клерикальной жизни” незаметным житейским драмам, разыгрывающимся в домах беднейших служителей церкви.