По направлению к Свану

, невидимо для присутствующих, просидит у него на коленях весь вечер. Он ласкал свою мысль, он грелся около нее; он испытывал что-то похожее на томление и, не в силах унять дрожь, подергивая шеей и морща нос, засовывал в петличку букетик аквилегий. Последнее время Сван чувствовал себя неважно, хандрил, особенно после того, как Одетта познакомила с Вердюренами Форшвиля, и ему хотелось немного отдохнуть на свежем воздухе. Но он не решался уехать от Одетты из Парижа ни на один день. Было совсем тепло; стояли лучшие весенние дни. Сколько бы ни ездил Сван по каменному городу в душные дома, он все время видел перед собою свой парк под Комбре: там с четырех часов с полей Мезеглиза подувал ветерок; там, недалеко от грядок спаржи, под сенью буков, или на берегу пруда, окаймленного шпажником и незабудками, или за обеденным столом, вокруг которого играли в догонялки посаженные садовником вперемежку розовые кусты и кусты смородины, можно было дышать полной грудью.

Если свидание в Булонском лесу или в Сен-Клу было назначено на ранний час, Сван так скоро уходил после ужина, — особенно, если собирался дождь и можно было предположить, что верные разойдутся раньше, — так скоро, что как-то принцесса де Лом (у нее ужинали поздно, и, чтобы застать Вердюренов на острове в Булонском лесу. Сван встал из-за стола, не дожидаясь кофе) сказала:

— Если бы Сван был на тридцать лет старше и страдал недержанием мочи, то его еще можно было бы извинить за то, что он удирает. А так это просто безобразие.

Он убеждал себя, что прелесть весны, которой он не имел возможности насладиться в Комбре, есть и на Лебедином острове, и в Сен-Клу. Но так как думал он только об Одетте, то потом не мог припомнить, чувствовал ли он запах листьев и светила ли луна. Его встречали короткой фразой из сонаты, — играли ее в саду на ресторанном инструменте. Если в саду рояля не было, Вердюрены добивались, чтобы его принесли из общего кабинета или из общего зала. К Свану они относились хуже, чем когда-либо, но мысль затеять для кого-нибудь необычное развлечение, даже для человека, которого они не любили, вызывала у них во время приготовлений минутные и случайные чувства доброжелательности и благорасположения. Иногда он думал, что вот так проходит еще один весенний вечер, и заставлял себя посмотреть на деревья, на небо. Но при Одетте он был всегда возбужден, а кроме того, последние дни его слегка лихорадило, между тем спокойствие и хорошее самочувствие — это тот необходимый фон, на котором мы воспринимаем природу.

Как-то вечером, когда Сван, ужиная у Вердюренов, объявил, что завтра у него дружеская пирушка, Одетта сказала во всеуслышание, при Форшвиле, который был уже одним из верных, при художнике и при Котаре:

— Да, я помню, что у вас завтра пирушка; значит, мы увидимся у меня, но только приезжайте не очень поздно.

Хотя у Свана ни разу еще не вызвала и тени подозрения приязнь Одетты к кому-нибудь из верных, а все-таки его глубоко радовало, когда Одетта при всех, с таким спокойным бесстыдством