Свобода и любовь (сборник)

Нагибается к ней Владимир, а в глазах тревога и нежность.

– Приехал, милый?… Заждалась! – И руками шею его обняла.

Подхватил ее Владимир на руки, как бывало в первые месяцы их любви, носит по комнате, будто дитя любимое…

Обрадовалась Вася: любит Володя! Любит по-прежнему!.. Глупая! Чего же с утра-то на него обижалась?

Вместе чаю напились. Хорошо, душевно разговор вели. Сказала Вася то, что думала про Савельева. Нечего с ним дружбу водить.

Владимир с ней не спорит. Признается, что и сам-то его не уважает. Но уж очень он нужный человек. Кабы не он, дело бы не наладилось. Связей у него много старых, купцы ему доверяют, через него в контакт с ними входишь. От него многому чему Володя научился. Человек-то он сам, пожалуй, что и совсем нестоящий, буржуй первосортный, но для дела незаменим. Оттого Володя за него и заступился, когда местные власти «от большого ума» Савельева арестовали. Москва его ценит. Здоровую взбучку местным властям за него давали…

– Да ведь ты же мне писал, что он на руку нечист?

– Как тебе сказать? Он наш агент. Себя, конечно, не забывает… Но не больше других. И потом другие тащат и дела не делают, а он зато не за страх, а за совесть работает. И дело знает да любит.

Все же Владимир обещал Васе поменьше с ним водиться. Служба службой, а дружбу водить незачем.

Чай отпили и опять, обнявшись, в спальню пошли. Прижимает Владимир Иванович Васину голову к своему сердцу, целует ее кудряшки и говорит нежно, раздумчиво:

– Родная такая головушка… Разве она может стать мне чужой? Такого друга, как ты, Вася, не может быть другого. И люблю-то я только тебя, только Васю-буяна…

Встала Вася поздно. Владимир давно на работе. А Васе неможется. В боку колет, лихорадит, кашлять стала. В дороге ли простудилась? Или само нашло? День летний, ласковый. А Вася в платок кутается. Шевелиться неохота. Так бы, кажется, с постели не встала. Пришла Мария Семеновна, руки на животе скрестила, в дверях встала и на Васю глядит. Будто ждет чего-то.

– Здравствуйте, Мария Семеновна.

– Здравствуйте, – отвечает сухо. – Что к обеду прикажете? Владимир Иванович, уходя, наказал, чтобы вы мне обед заказывали. Гости будут.

Растерялась Вася. Совсем не знает она, что и заказать. У себя в коммуне все на советском обеде сидела.

Видит Мария Семеновна, что Вася в этом деле никудышная, сама кушанья предлагает. Вася все одобряет. Только про цены справилась: не очень ли дорого будет? Мария Семеновна губы поджимает.

– Да уж, если хороший обед требовать, надо и денег не жалеть. Без денег теперь ничего не достанешь. Пайки-то коммунисты отменили.

– А деньги-то у вас есть?

Малость со вчерашнего дня осталось. На сегодня не хватит. Мясо дорого, да и масла прикупить придется.

– Денег Владимир вам, значит, не оставил?

Ничего не оставил… Сказал: пойдете к Василисе Дементьевне, с ней обо всем столкуетесь.

Как же быть? Мария Семеновна стоит, денег ждет, не уходит. Есть у Васи немножко своих деньжат в запасе, так ведь при таком хозяйстве быстро уплывут, а у самой ни гроша своего не останется. Неприятно это.

– Может, у вас свои деньги есть, так вы выдайте мне их на хозяйство, вроде как в кредит, а потом у Владимира Ивановича спросите. Он и вернет вам, – посоветовала Мария Семеновна.

А и в самом деле! Чего сама не догадалась? Так и порешили.

Ушла Мария Семеновна. А Вася – в сад. Походила, походила по дорожкам. Устала. Неможется ей. Прилегла на постель, книжку взяла… Да над книжкой и заснула.

Лежит Вася, разметалась. Щеки пятнами горят. Тяжелые, душные сны мучают… Очнется, оглядится кругом, сама на себя сердится: чего разлеглась? На город бы лучше пошла поглядела. Не хворать же к Владимиру приехала!.. А самой голову поднять неохота. Закроет глаза, и сразу запутаются мысли. Сон не сон, дремота не дремота. А полной памяти тоже нет.

– Василиса Дементьевна! Скоро Владимир Иванович к обеду приедут. Вы бы приоделись, да и я постель приберу. Не любит он беспорядку в комнатах.

Это Мария Семеновна над Васей стоит, будто старшая, учит ее.

– Неужели так поздно?

– Пятый час… Так вы и не позавтракали? Хотела вас разбудить, да, вижу, крепко спите. Это все с дороги, утомились шибко.

– Может, с дороги, а может, простудилась. Знобит что-то.

Вы бы платье-то ваше шерстяное надели, все потеплее… А то что платочек-то ваш? От тепла в нем только кутаться.

– Да неудачный костюм мой, мужу не понравился.

Чем неудачный? Ни чуточки не плохой. Разве что сборок много на боках, да и талья не на месте… Теперь вон где тальи-то носят… Я ведь тоже портнихой была. В фасонах смыслю. Давайте переколю юбку… За милую душу платье сами перешьем. Владимир Иванович его и не узнает.

– К обеду поспеет?

– Чего захотели! Нет, это мы с вами не торопясь, полегонечку… А сейчас вы наденьте свою черную юбку да сверху жакет от костюма. Совсем шикарно будет.

Никогда еще Вася столько у зеркала не стояла. Все на ней Мария Семеновна перефасонила, булавками переколола, где стежком прихватила. Кружевной воротник откуда-то достала. Хорошо получилось. Просто, а будто и нарядно. Самой Васе нравится. Что-то Владимир скажет?

Только одеться успела, приехал Владимир вместе с гостями: сотрудник ЦКК с женой. Усики у него в иголочку, одет щеголем, сапоги желтые, шнурованные, до колен. А еще коммунист!.. Не понравился Васе. Жена его расфуфыренная, словно девица с улицы… Платье воздушное, белые туфельки, мех на плечах наброшен, на пальцах кольца играют… А Владимир ей руку целует. Шутит. О чем говорят? Не понять. Пустяки все. А Володя любезно так к гостье перегибается, «в переглядку» глазами с ней играет…

Вася с товарищем из ЦКК сидит. Коммунист. А о чем с ним говорить не знает.

За обедом опять вино пьют. Владимир чокается, а она ему что-то на ухо шепчет. И оба смеются. Неловко Васе. А муж на жену никакого внимания. Будто и не жена его. Странно! Нехорошо.

О постах заговорили, в шутку… Гостья признается, что она в Бога верит и хоть постов не соблюдает, а к исповеди ходит. Как же так? Товарищ из ЦКК, а на верующей женился?…

Хмурится Вася. Недовольна. И на Владимира сердце берет: что за приятели такие?

К концу обеда Иван Иванович приехал. Говорит, Савельев ложу в театр взял, всех приглашает.

– Едем, Вася? – спрашивает Владимир.

– С Савельевым? – Вася в глаза мужу заглянуть старается.

А он точно не понимает ее.

– Ну да, с Никанором Платоновичем. Всей компанией. Сегодня новая оперетка идет. Развлечешься. Смешная, говорят.

– Нет, я не поеду.

– Почему?

– Нездоровится. Должно быть, в дороге простудилась.

Взглянул на нее Владимир:

– И в самом деле, Вася, вид у тебя какой… Глаза совсем провалились. Давай-ка руку. Да у тебя рука горячая… Конечно, ехать нельзя. И я тогда не еду…

– Нет, зачем же? Поезжай.

Стали и гости Владимира упрашивать. Уговорили. Поедет в театр.

В передней Владимир Васю при всех обнял и потихоньку ей шепчет: «Ты, Вася, сегодня совсем хорошенькая!»

Марью Семеновну просит за Василисой Дементьевной приглядеть.

– Ложись скорее, Вася. Я рано приеду. До конца не останусь.

Уехали.

Побродила Вася по комнатам, и опять тоска нашла.

Не нравится ей такая жизнь. Что плохого, сама определить не умеет. Только все такое непривычное, чужое… И сама она тут чужая, никому не нужная… Может, Володя и любит ее, а только мало у него дум о ней… Приласкает, поцелует, да и ушел1 Другое дело, когда на заседание или на работу надо. А то в театр!.. Зачем без нее поехал? Не насмотрелся, что ли, театров за зиму?… Мучает что-то Васю, сосет… Слов не найдет, что именно, а нехорошо на душе.

«Поживу недельку, – решает Вася, – погляжу, что и как тут у Володи, да и уеду…»

И тотчас встает вопрос: куда? Назад в дом-коммуну? Там и комнаты-то ее больше не осталось, светелки под крышей. Туда Груша, подруга, швея, переехала. Потом – опять Федосеевы, дрязги, заботы, опять дом отстаивать, опять со всеми воевать. А сил-то нет. И веры-то нет, что спасти дело можешь. Вот что главное.