Свобода и любовь (сборник)

Уж очень все кругом интересно, красиво. А главное… Главное, «через час Володю увижу, желанного, милого».

– Скоро ли приедем? – пристает Вася к проводнику. Кажется ей, что поезд ни с места. Застрял еще на разъезде. Пыхтит, пыхтит, а не двигается. Пошел, наконец.

Вот и город виден. Собор. Казармы. Пригород. Платформа вокзала. Где же Володя? Где?

Ждет его Вася у раскрытого окна. А Володя с другого конца вагона вскочил да и обнял ее.

– Володька! Ишь ты… Напугал. – Поцеловались.

– Давай скорее твои вещички. Вот познакомься: секретарь наш. Иван Иванович, заберите-ка вещи, а мы к автомобилю пойдем. У меня, Вася, теперь пара лошадей, своя корова, автомобиль… Хочу еще поросят развести. Места у нас много, целая усадьба. Поглядишь сама. Помещицей жить будешь. Дело налаживается. Недавно свое отделение в Москве опять открыли. – Рассказывает Владимир, спешит поделиться всем, чем живет сейчас, чем мысли полны. Вася, усевшись в автомобиль, слушает. И хоть и интересно ей про Володино узнать, а хотелось бы раньше про свое рассказать, да и от него услышать: как без нее жил? Скучал ли? Очень ли ждал ее, Васю?

Подъехали к дому. Особняк с садом. Подросток рассыльный в шапке с галуном у дверей сторожил. Помог из автомобиля сойти.

– Поглядим, Вася, понравится ли тебе в нашем доме. Лучше ли, чем в твоей клетушке под крышей?

Лестница с ковром. Зеркало. Передняя. Шляпку сняла Вася, пальтишко сбросила. Вошли в «парадные комнаты». Диваны, ковры… Столовая с большими часами. Картины в раззолоченных рамах, на них фрукты, дичь на гвозде висит.

– Ну что? Нравится? – Владимир горд, сияет.

– Нравится, – неуверенно отвечает Вася, а сама озирается кругом. Еще сама не знает: нравится ли? Такое все чужое, незнакомое. А тут уж наша спальня. И Владимир широко распахивает дверь. Спальня выходит двумя окнами в сад. И это сразу нравится Васе. «Деревья!» – говорит она радостно. Белые акации. И спешит к окну.

– Да ты раньше на комнату-то посмотри, в саду не успеешь набегаться… Плохо, что ли, устроил для тебя? Все сам подбирал да расставлял. Как дом занял, все тебя ждал.

– Спасибо, милый… Вася тянется, чтобы поцеловать Володю, но он, точно не заметив, за плечи поворачивает её к большому зеркалу в шкафу.

– Видишь, как удобно, перед этим зеркалом всю себя видеть можешь, как одеваться будешь. Внутри полки… Для бельишка там дамского, шляпок да тряпок…

– Да какие же такие у меня шляпки да тряпки! Нашел даму! – смеется Вася.

А Володя свое:

– Погляди, кровать-то какая! Одеяло шелковое, стеганое. С трудом достал. Это уж свое, не по инвентарю принял. На ночь фонарь розовый зажечь можно…

Водит Васю Владимир, каждую мелочь Васе показывает, как дитя сам радуется. Разве не уютное гнездо жене устроил? А Вася слушает, улыбается на его радость, а самой как-то на душе нехорошо… Что и говорить, красивая комната, барская! Ковры, занавеси, зеркала… А чужая какая-то. Точно не в свою квартиру попала. Нет того, что Васе нужно. Даже и столика не видать, куда книжечки свои, бумажки разложить… Только и нравятся Васе, по-настоящему нравятся два окна, что в сад выходят, на белые акации глядят.

– Приберись теперь, помойся, да и завтракать пойдем, – говорит Владимир и идет к окну, чтобы штору спустить.

– Зачем ты это делаешь? – останавливает Вася. – Так красиво на сад глядеть.

– Нельзя. Днем надо шторы спускать. Обивка вылиняет.

Спустились серые занавеси, как тяжелые веки закрыли садовую зелень, что в окно гляделась. И стала комната серая, скучная и еще больше чужая… Моет руки Вася, перед зеркалом кудри свои расчесывает…

– Это что же ты? Из той материи, что я тебе прислал, костюм себе сшила?

– Ну да, из той самой… – Ждет Вася похвалы, глядит на Володю, вопрошает.

– Покажись хорошенько, – поворачивает Васю туда, сюда. По лицу видит Вася – не понравилось!.. Что это тебе вздумалось бока себе наворотить? У тебя фигура-то узкая, как раз для модных платьев. Чего ты себе уродство этакое устроила?

Стоит Вася растерянная, покрасневшая, виновато мигает.

– Как уродство?… Груша сказала, что такая мода.

– Что твоя Груша понимает!.. Только материю испортила. На попадью ты в нем похожа. Уж лучше скинь костюм да в свои обычные юбчонки оденься, больше на себя похожа будешь… А то ни пава, ни ворона.

И, не замечая разогорченного лица Васи, Володя уходит в столовую, завтрак торопить.

С сердцем скидывает Вася Грушино произведение, спешит облачиться в привычную юбку и блузку с ремешком.

На сердце у Васи нехорошо. Две скупые слезы скатываются на ново-старинную блузку. И сразу высыхают. В глазах Васи злой холодок.

За завтраком подает «прислуга директора», Марья Семеновна. Женщина плотная, средних лет, степенная. Вася здоровается с ней за руку.

– Это лишнее, – бросает Владимир, когда Марья Семеновна уходит из столовой. Ты держись с ней хозяйкой, а то хлопот и претензий не оберешься.

Вася удивленно смотрит на мужа:

– Этого уж я совсем не понимаю!.. – Владимир угощает Васю. Но Васе есть неохота.

Нехорошо так на сердце.

– Ты полюбуйся на скатерти – морозовское полотно. И салфетки такие же. Но подавать не велел, стирка дорога.

– Откуда все это у тебя? Неужели все закупил? – Вася глядит на Владимира строго, вопрошает.

– Вот надумала!.. Да ты знаешь ли, сколько такая обстановка теперь стоит? Миллиарды! Что же, ты думаешь, у меня в самом деле такое директорское жалованье, что этакие богатства закупить могу? Все это я получил по инвентарю, как директор. Хорошо, что приехал, когда обстановку еще через разные там учреждения да по знакомству раздобыть можно было. Теперь-то уж шабаш! Никто тебе обстановку не выдает. Пожалуйте за наличные. Кое-что, конечно, за зиму за свой счет купил. Вот шкаф тот с зеркалом, что в спальне, стеганое шелковое одеяло. Лампу в гостиной… – Владимир перечисляет не спеша, с удовольствием.

А у Васи в глазах холодок растет и растет. Огоньки злые зажигаются. И кажутся глаза Васи не карими, а зелеными, как у кошки.

– Сколько же тебе эти прелести стоили? – У Васи голос чуть дрожит, злоба в нем кипит. А Владимир не слышит. Он ест котлету с соусом, пивом запивает.

– Да если все круглым счетом взять, да еще прибавить, что в кредит за расплату забрал… Выйдет, пожалуй…

Владимир с расстановкой, чтобы Васю поразить, называет внушительную сумму. Сказал и улыбающиеся глаза на Васю поднял. Что, каков муж-то?

– Вася, что с тобою?

Вскочила Вася из-за стола, вся к нему перегнулась. Глаза злые, зеленые.

– Откуда у тебя эти деньги? Сейчас скажи, откуда?

– Что это, Вася? Успокойся же! Неужели ты подумать могла, что я бесчестно достал? Или ты цену деньгам не знаешь? Жалованье мое подсчитай, сама увидишь. – Назвал месячный оклад. Премиальные.

– Ты получаешь такое жалованье? В месяц?… Да как же ты, коммунист, смеешь его тратить на всю эту дрянь, на пустяковины всякие? Нужда-то растет! Нужда-то кругом!.. Голод… А безработные?… Ты что же, о них забыл? Ты что же, впрямь директором стал?

Наступает Вася на Владимира, злыми, зелеными глазами вопрошает. А ну-ка, господин директор, держите-ка ответ! Владимир не сдается. Урезонивает Васю, мягко убеждает, даже подсмеивается. Жила как воробей под крышей, цену деньгам-то и не знает… Другие еще больше зарабатывают и не так еще, как он, Владимир, живут. Действительно «шикуют».

Но Вася «не таковская». Словами ее не проймешь. Закусила удила. Требует отчета, почему живет «не как коммунист». Почему на ерунду всякую деньга тратит, когда голод да нужда кругом?

Видит Владимир: так с Васей не сговоришься. По-иному надо. «С политической стороны» объяснить. Такова служба директора. Есть инструкции «центра». Главное, все сделать, чтобы предприятие их процветало, чтобы фирма заработала полным ходом. А уж тут Владимир крепок. Пусть-ка Вася раньше поглядит, что Владимир за год сделал. На пустом месте дело сколотил, доходность поднял, теперь всему тресту по его району равняться приходится. Пусть-ка убедится: если он сам по-человечески живет, так у него зато забота о каждом служащем, о последнем грузчике. Пусть сначала в дело вникнет, а там уж хаять начнет. Не ждал он, Владимир, что друг его Вася, жена-товарищ, приедет да в одну дудку с врагами его дудит начнет… И так-то работать трудно. И так-то ради дела из сил выбиваешься, а тут извольте-ка! Жена и та против него идет, его же суду предает.