Волк среди волков

Мейер рассмеялся, и Пагель тоже рассмеялся из вежливости, однако присутствие этого светила по части сельского хозяйства как раз сегодня здесь, в лесу, все еще кажется ему подозрительным.

— Где же вы оставили машину, господин Мейер? — спросил он.

— Если бы я, болван, это помнил! — воскликнул Мейер и ударил себя ладонью по лбу. — Значит, там ее нет? — Пагель покачал головой. — Ну, тогда двинемся сюда.

Мейер как будто не сомневается в том, что Вольфганг пойдет за ним, и это отчасти рассеивает сомнения Пагеля, заподозрившего в Мейере сообщника сбежавших арестантов.

Теперь Мейер спокойно шагает рядом с Пагелем и держится довольно прямо. Он все время что-то бормочет, видно, доволен, что нашел слушателя.

— Меня, видите ли, что-то ноги не слушаются! Вспрыснули с приятелем одно дельце; собственно, он мне не приятель, да думает, что приятель. Ну, чем бы дитя ни тешилось… А потом я вылез здесь, позабыл уже, как оно называется, где-то здесь, я еще набреду. У меня замечательная память на местность…

— Правильно!

— Теперь подымемся налево, по этой просеке. Как вас зовут, я тоже позабыл, в жизни со столькими людьми сталкиваешься, в последнее время особенно, ведь во всякую работу надо втянуться, но на имена у меня память хорошая, это и полковник говорит…

— Что за полковник? Разве вы теперь на военной службе?

Ясный, подозрительный, совершенно трезвый взгляд устремлен на Пагеля. «Он не так нализался, как представляется, — думает Пагель. — Надо быть начеку!»

Но в следующее мгновение Мейер уже опять смеется, он готов к отпору.

— А вы разве на военной службе? Так чего же вы хозяина «господин ротмистр» называете? Купил себе, стервец, шикарный автомобиль, видел сегодня во Франкфурте, как он гонял, когда испытывал машину. Помирать, так с шиком!.. Ну, а как наша милочка Вайо поживает?

— Здесь вашей машины тоже как будто нет.

— Чего гримасу скорчили, смехота да и только! Определенно тоже шиш с маслом получили. Все еще лейтенант на первом месте? Господи боже мой, что за девочка! Ух, верно, сладко такую любить. — И совсем другим тоном, с угрозой: — Ну, теперь шиш с маслом получит господин лейтенант, да, ему теперь солоно придется! Не мешает ему вымыться почище, его определенно пристрелят!

— Вы, само собой, безумно ревнивы, господин Мейер? — любезно осведомляется Пагель. — Это вы, должно быть, из-за лейтенанта и кричали тогда ночью? Снятую вами копию письма я, между прочим, нашел в комплекте «Областных ведомостей».

— А-а, ту дурацкую копию! Подумаешь, важность! Такими мелочами мы больше не занимаемся. Теперь большими делами заворачиваем! Н-да, в этом провинциальные юнцы вроде вас ничего не смыслят. Вам и не снилось, сколько я денег загребаю!

— Да это же сразу видно, господин Мейер!

— Правда? Вот — кольца, все настоящие, драгоценные камни. У меня знакомый есть, так он мне их за полцены уступает. Я же за все валютой плачу…

Опять он сразу оборвал свою речь, опять тот же затаенный подозрительный взгляд исподлобья. Но Пагель пропустил мимо ушей это предательское слово, Пагель шел по другому следу.

— А это не опасно, господин Мейер, при таких драгоценностях и деньгах разгуливать одному по лесу? Как бы чего не случилось.

— Чего там, — презрительно ухмыляется Мейер. — Что со мной случится! Со мной никогда ничего не случается. В каких я только не бывал переделках, вам, братец вы мой, и во сне не приснится, и ничего не случилось. Здесь, говорит он и несколько раз топает ногой о землю, — здесь, в этом самом лесу шел за мной следом человек, целые четверть часа, приставив пистолет мне к башке, — и хотел меня пристрелить. Ну и что — пристрелил?

— Да, попали в переделку! — нервно смеется Пагель. — Просто не верится… Должно быть, он все-таки не всерьез…

— Он-то? Нет, он всерьез! Штучка-то у него была заряжена, и только потому он меня не сразу чикнул, что хотел зайти подальше, в местечко поукромнее. Чтобы мой труп не так быстро нашли…

От этих слов веет чем-то темным, жутким. Пагель исподтишка глядит на Мейера; может, все это и неправда, но этот недоросток уверен, что правда… угрожающе шевелит он губами…

— Только он, собака, у меня не уйдет! Я натерпелся страху, а он в сто раз больше натерпится! Я ушел, а он не уйдет…

— Знаете, господин Мейер, — холодно говорит Пагель, — если, не дай бог, найдут господина лейтенанта убитым, будьте спокойны, я не теряя ни минуты сообщу в полицию.

Мейер оборачивается и мрачно смотрит на Пагеля. Но вдруг лицо его меняется, мясистые пухлые губы растягиваются в ухмылку, в совиных глазах насмешка:

— Уж не думаете ли вы, что я такой дурак и буду в него стрелять? А если промахнусь, и он, собака, меня пристрелит? Хороша месть! Нет, приятель, Мейер не подкачает! Натерпится он, собака, у меня страху, я его затравлю, обесчещу, все ему в лицо плюнут — и тогда, когда не будет ему другого выхода, он сам себя прикончит, собака. Именно так — не иначе!

Он торжествующе смотрит на Пагеля, дрожит от радости, хмеля как не бывало, пожалуй, алкоголь только сильней распалил его жажду мести, развязал ему язык, и он выложил то, что обычно держал про себя. Пагель смотрит на него. Он старается скрыть свое омерзение; он ясно чувствует, что за всей этой болтовней кроется многое, что не мешало бы разузнать. Надо действовать с умом, выведать все у него, у этого Мейера.

Но молодость Вольфганга берет верх, отвращение молодости ко всему нездоровому, к пороку и преступлению.

— Ну и сволочь же вы! — говорит он презрительно и поворачивается, чтобы уйти.

— Ну, а если даже и сволочь? — вызывающе заявляет Мейер. — Вам-то что? Сам я себя сделал, что ли? Сами вы себя сделали, что ли? Хотел бы я посмотреть, на что бы вы были похожи, если бы вас вечно топтали ногами, ровно грязь какую, а со мной именно так и обращались. Вы ведь маменькин сынок, сразу видно, в гимназии учились и все такое прочее как полагается…

Он немножко успокоился.

— А вы думаете, в гимназии из свиньи порядочного человека делают? Многим как раз в грязи-то и нравится, — говорит Пагель.

Мейер с минуту сердито смотрит на него, потом смеется:

— Знаете что, стоит ли ссориться? Я так думаю: живешь мало, а в могиле лежишь долго, так надо постараться хоть немножко, но хорошо пожить. Ну, а для хорошей жизни нужны деньги, а всякой мрази честным трудом денег не нажить…

— Вот вы и наживаете нечестным… Я только не понимаю, господин Мейер, чего вы так привязались к лейтенанту. Ну пустит он себе пулю в лоб, вы же на этом денег не заработаете?

Хотя Пагель сказал это самым беспечным тоном, все же опять мелькнул подозрительный, быстрый взгляд. Но на этот раз Мейер не ответил. Он свернул на новую просеку и проворчал:

— Черт меня побери, куда только проклятая машина запропастилась?! Определенно, я совсем спятил… На одном месте мы, что ли, кружим?

Он опять сердито посмотрел на Пагеля и пробормотал:

— Можете не провожать меня. Помощи от вас все равно никакой.

— Я боюсь, как бы с вами чего не случилось, — вежливо сказал Пагель. Дорогие кольца, много денег…

— Со мной ничего не случится, я вам уже говорил. Кому здесь в лесу кольца нужны?

— Арестантам! — спокойно отвечает Пагель и не сводит глаз с Мейера.

Но Мейер не вздрогнул, по Мейеру ничего не заметно.

— Арестантам? Каким таким арестантам?

— Нашим, из нашей уборочной команды, — говорит Пагель, он уже убежден, что его подозрения ошибочны. (Но что же тогда делает Мейер-губан здесь в лесу?) Сегодня утром у нас из уборочной команды сбежало пять арестантов.

— Черт меня побери! — вскрикивает Мейер, и страх его неподделен. — Они здесь, в лесу? Вы, приятель, шутите — вы же сами тут прогуливаетесь…

— Какое там прогуливаюсь! — И Пагель вытаскивает наполовину пистолет из кармана. — Кроме того, я ищу жандармов. Их полсотни прочесывают сейчас весь лес.

— Нечего сказать, удружили. — Мейер останавливается в полной растерянности. — Пять каторжников и пятьдесят жандармов — и я со своим драндулетом в этой каше! Как бы это в глаза не бросилось… Господин… приятель, через три минуты я во что бы то ни стало должен найти свою машину! Как же это называется? Вспомнил! Черный лог — знаете, где это?