Замогильные записки Пикквикского клуба

И м-ръ Уэллеръ тряхнулъ головой съ великою торжественностью.

— Что это за старый хрычъ! — воскликнулъ Самуэль. — Только y него и на умѣ, что резолюціи да протоколы. Кто тебѣ сказалъ, что мой старшина въ этомъ судѣ? Ужъ, разумѣется, ему нѣтъ дѣла до вашихъ резолюцій.

М-ръ Уэллеръ не произнесъ отвѣта, но опять покачалъ головой совершенно ученымъ образомъ.

— Полно раскачивать своимъ кузовомъ-то, старый пѣтушище, — сказалъ Самуэль запальчивымъ тономъ, — будь разсудительнѣе, дѣдушка. Я вотъ вчера вечеромъ путешествовалъ въ твое логовище y маркиза Гренби.

— Ну, что, видѣлъ ты мачиху, Самми? — спросилъ м-ръ Уэллеръ, испустивъ глубокій вздохъ.

— Видѣлъ, — отвѣчалъ Самуэль.

— Какъ ты ее нашелъ?

— Да такъ себѣ: она, кажется, повадилась y тебя прихлебывать по вечерамъ анисовый пуншъ вмѣсто микстуры. Не сдобровать ей, старичина.

— Ты думаешь?

— Совершенно увѣренъ въ этомъ.

М-ръ Уэллеръ схватилъ руку своего сына, пожалъ ее и стремительно оттолкнулъ отъ себя. И, когда онъ производилъ эти эволюціи, на лицѣ его отпечатлѣлось выраженіе не отчаянія и скорби, но что-то весьма близкое къ пріятной и отрадной надеждѣ. Лучъ тихой радости постепенно озарилъ всю его физіономію, когда онъ произносилъ слѣдующія слова,

— Право, Самуэль, я не знаю, какъ пойдутъ впередъ всѣ эти дѣла, но думать надобно, что авось какъ-нибудь выйдетъ приключен… горестное приключеніе, другъ мой, Самми. Вѣдь ты помнишь этого жирнаго толстяка?

— Пастыря, что ходитъ къ твоей сожительницѣ? Не забуду до гробовой доски.

— Такъ вотъ, y него, другъ мой, Самми… какъ бы это въ добрый часъ молвить, въ худой помолчать… y него, видишь ли, зудитъ печенка и завалы въ обоихъ бокахъ.

— Стало быть, онъ очень нездоровъ? — спросилъ Самуэль.

— Онъ необыкновенно блѣденъ, — отвѣчалъ отецъ, — только носъ y него сдѣлался еще краснѣе. Аппетитъ его такъ себѣ, ни то, ни се, зато ужъ пьетъ какъ, еслибъ ты зналъ!

И, махнувъ рукой, м-ръ Уэллеръ погрузился въ глубокое раздумье.

— Все это прекрасно, — сказалъ Самуэль, — и я радуюсь за тебя, старый человѣкъ. Поговоримъ теперь о моемъ собственномъ дѣлѣ. Развѣсь уши, и не заикайся до тѣхъ поръ, пока я не кончу.

Послѣ этого приступа, Самуэль разсказалъ въ короткихъ словахъ всѣ подробности послѣдняго своего разговора съ м-ромъ Пикквикомъ.

— Какъ? Остаться въ тюрьмѣ одному? — воскликнулъ м-ръ Уэллеръ старшій. — Не позволить никому ходить за собою? Бѣдный старичокъ! Нѣтъ, нѣтъ, Самми, до этого не надобно допускать его.

— Ужъ, конечно, не надобно, — подтвердилъ Саму-эль. — Это я и безъ тебя зналъ.

— Да они тамъ съѣдять его живьемъ, Самми, и съ косточками! — воскликнулъ м-ръ Уэллеръ.

Самуэль нашелъ это мнѣніе весьма основательнымъ.

— Онъ вѣдь еще не доварился, Самми, когда вступилъ въ эти казематы, — продолжалъ м-ръ Уэллеръ метафорически, — a они, повѣрь мнѣ, пропекутъ и изжарятъ его такъ, что никто изъ самыхъ близкихъ друзей не угадаетъ въ немъ прежняго птенца. Не такъ ли, Самми?

— Истинно такъ.

— И выходитъ, что этого не должно быть, Самуэль.

— Ужъ это какъ водится.

— Стало быть, рѣчь о томъ, какъ уладить это дѣло?

— Именно объ этомъ, — отвѣчалъ Самуэль. — Ты, старичина, уменъ не по лѣтамъ, позволь тебѣ это замѣтить: говоришь ладно, складно, и видишь впереди всю подноготную, какъ этотъ вотъ краснощекій Никсонъ, котораго продаютъ съ картинками въ маленькихъ книжкахъ по шести пенсовъ за штуку.

— Что это за человѣкъ, Самми? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.

— До этого ужъ тебѣ нѣтъ дѣла, кто онъ таковъ, — возразилъ Самуэль, — довольно съ тебя, что онъ не извозчикъ.

— Знавалъ я въ старину одного конюха, котораго звали Никсономь: не онъ-ли Самми?

— Нѣтъ, не онъ. Это былъ джентльменъ, да еще вдобавокъ кудесникъ.

— A что такое кудесникъ?

— A это, видишь ли, человѣкъ, который знаетъ будущее такъ, какъ мы съ тобой не знаемъ и настоящаго.

— Вотъ что! Желалъ бы я познакомиться съ такимъ человѣкомъ, Самуэль, — сказалъ м-ръ Уэллеръ. — Авось онъ повѣдалъ бы мнѣ кой-что насчетъ печенки и заваловъ, о которыхъ мы съ тобой бесѣдовали. Но ужъ если онъ скончалъ свой животъ и никому не передавалъ своего секрета, такъ нечего объ этомъ и распространяться. Ну, Самми, катай дальше, любезный! — заключилъ Уэллеръ, вздохнувъ изъ глубины души.

— Ты вотъ расклалъ по пальцамъ лучше всякаго кудесника, что будетъ съ нашимъ старичкомъ, если оставить его одного въ тюрьмѣ,- сказалъ Самуэль.- A не знаешь-ли ты, какъ бы этакъ намъ съ тобой помочь этому горю?

— Нѣтъ, другъ мой, не возьму въ толкъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ послѣ минутнаго размышленія.

— И не видишь ты никакого средства?

— Средства, то есть, какъ бы выручить честнаго мужа изъ несчастія! Нѣтъ, Самми, не вижу… a вотъ развѣ попробовать…

Необыкновенный свѣтъ премудрости озарилъ чело почтеннаго старца, когда онъ приложился къ уху своего возлюбленнаго сына и шопотомъ сказалъ:

— Принесемъ-ка, любезный, складную кровать, впихнемъ его туда, да и вынесемъ такъ, чтобъ не пронюхалъ ни одинъ тюремщикъ. — Или еще лучше: нарядимъ его старухой и прикроемъ его фатой.

Но Самуэль объявилъ, что оба эти плана никуда не годятся и снова предложилъ свой вопросъ.

— Нѣтъ, — сказалъ старый джентльменъ, — если онъ не хочетъ сохранить тебя при своей особѣ, такъ я ужъ рѣшительно не вижу никакого средства. Не проѣдешь, Самми, будь ты тутъ хоть семи пядей во лбу.

— Проѣхать можно, да только осторожно, — возразилъ Самуэль. — Послушай, старичина: ссудика ты мнѣ фунтиковъ двадцать пять.

— A на что тебѣ? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.

— Это ужъ мое дѣло, — отвѣчалъ Самуэль. — Можетъ, тебѣ вздумается потребовать отъ меня эти денежки минутъ черезъ пять, a я, можетъ статься, не заплачу и заартачусь. Не придетъ ли, этакъ, тебѣ охота задержать своего сынка и отправить его въ тюрьму за долги?

При этой остроумной выдумкѣ отецъ и сынъ обмѣнялись полнымъ кодексомъ телеграфическихъ взглядовъ и жестовъ, послѣ чего м-ръ Уэллеръ старшій сѣлъ на каменную ступень и расхохотался до того, что лицо его покрылось багровой краской.

— Что это за старый истуканъ! — воскликнулъ Самуэль, негодуя на безполезную трату дорогого времени. — Какъ тебѣ не стыдно разсиживаться, какъ пѣтуху на на шестѣ, когда тутъ не оберешься хлопотъ на цѣлый день? Гдѣ y тебя деньги?

— Въ сапогѣ, Самми, въ сапогѣ,- отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, подавляя въ себѣ этотъ припадокъ необыкновеннаго веселья. — Подержи-ка мою шляпу, Самми.

Освободившись отъ этого груза, м-ръ Уэллерь внезапно перегнулся на одинъ бокъ, засунувъ свою правую руку за голенище, и черезъ минуту вытащилъ изъ этого оригинальнаго влагалища бумажникъ огромнаго формата въ осьмушку, перевязанный толстымъ ремнемъ. Отдохнувъ, сколько было нужно послѣ этой трудной операціи, онъ вынулъ изъ бумажника двѣ нахлестки, три или четыре пряжки, мѣшочекъ овса, взятаго на пробу, и наконецъ небольшой свертокъ запачканныхъ ассигнацій, изъ которыхъ тотчасъ же отдѣлилъ требуемую сумму для своего возлюбленнаго сына.

— Вотъ тебѣ, другъ мой Самми, — сказалъ старый джентльменъ, когда нахлестки, пряжки и пробный овесъ были вновь уложены на свое мѣсто въ неизмѣримомъ карманѣ за голенищемъ, — теперь надо тебѣ доложитъ, Самми, что я знаю тутъ одного джентльмена, который мигомъ подсмолитъ намъ всю эту механику… Сорвиголова, Самми, собаку съѣлъ въ законахъ: мозгъ y него, какъ y лягушки, разсѣянъ по всему тѣлу, и каждый палецъ прошпигованъ такимъ умомъ, что просто ротъ разинешь. Онъ другъ самого лорда-канцлера, Самми, и стоитъ ему пикнуть одно только словечко, такъ тебя упрячутъ, пожалуй, на всю жизнь въ какую угодно тюрьму.

— Ну, нѣтъ, старичина, — возразилъ м-ръ Уэллеръ, — авось мы обойдемся безъ этой механики.

— Какъ же это?

— Слыхалъ-ли ты, что тутъ называется y нихъ по судейской части Habeas corpus?

— Нѣтъ. A что?

— A это, сударь мой, такое изобрѣтеніе, лучше котораго человѣку ничего не придумать до скончанія вѣковъ. Объ этомъ читалъ я и въ книгахъ.