Замогильные записки Пикквикского клуба

— Сѣрую кобылу спровадилъ кому-нибудь? — освѣдомился м-ръ Уэллеръ безпокойнымъ тономъ.

Джорджъ утвердительно кивнулъ головой.

— Ну, это хорошо, мой другъ, — замѣтилъ м-ръ Уэллеръ.- A гдѣ карета?

— Запрятана въ безопасномъ мѣстѣ, гдѣ, смѣю сказать, самъ чортъ не отыскалъ бы ее, — отвѣчалъ Джорджъ, выпивая залпомъ стаканъ пива.

— Хорошо, очень хорошо, — сказалъ м-ръ Уэллеръ. — Всегда смотри на переднія колеса, когда скатываешься подъ гору, не то, пожалуй, костей не соберешь. A бумагу тебѣ настрочили?

— Сочинили, сэръ, — подхватилъ м-ръ Пелль, пользуясь благопріятнымъ случаемъ принять участіе въ разговорѣ,- да ужъ такъ сочинили, что, съ позволенія сказать, чертямъ будетъ тошно.

М-ръ Уэллеръ многозначительнымъ жестомъ выразилъ свое внутреннее удовольствіе, и потомъ, обращаясь къ м-ру Пеллю, сказалъ, указывая на друга своего Джорджа.

— Когда-жъ вы, сэръ, расхомутаете его?

— Дѣло не затянется, — отвѣчалъ м-ръ Пелль, — онъ стоитъ третьимъ въ реэстрѣ, и очередь, если не ошибаюсь, дойдетъ до него черезъ полчаса. Я приказалъ своему письмоводителю извѣстить насъ, когда тамъ они соберутся.

М-ръ Уэллеръ осмотрѣлъ стряпчаго съ ногъ до головы и вдругъ спросилъ съ необыкновенною выразительностью:

— A чего бы этакъ намъ выпить съ вами, сэръ?

— Право, какъ бы это, — отвѣчалъ м-ръ Пелль:- вы ужъ что-то слишкомъ очень… — Я вѣдь оно не то, чтобы того, привычки, ей Богу, не имѣю, того… — Къ тому же теперь еще такъ рано, что оно, право, будетъ того… — Стаканчикъ развѣ пуншику, почтеннѣйшій, чтобъ заморить утренняго червяка.

Едва только произнесены были эти слова, трактирная служанка мигомъ поставила стаканъ пунша передъ стряпчимъ и удалилась.

— Господа! — сказалъ м-ръ Пелль, бросая благосклонный взоръ на всю почтенную компанію. — Господа! Этотъ кубокъ за успѣхъ общаго нашего друга! Я не имѣю привычки выставлять на видъ свои собственныя достоинства, милостивые государи: это не въ моемъ характерѣ. Но, при всемъ томъ, нельзя не замѣтить въ настоящемъ случаѣ, что если бы другъ нашъ, по счастливому стеченію обстоятельствъ, не нашелъ во мнѣ усерднаго ходатая по своему запутанному дѣлу, то… то… но скромность запрещаетъ мнѣ вполнѣ выразить свою мысль относительно этого пункта. Глубокое вамъ почтеніе, господа!

Опорожнивъ стаканъ въ одно мгновеніе ока, м-ръ Пелль облизнулся и еще разъ обозрѣлъ почтенныхъ представителей кучерскаго сословія, которые, очевидно, подозрѣвали въ немъ необъятную палату ума.

— Что, бишь, я хотѣлъ замѣтить вамъ, милостивые государи? — сказалъ стряпчій.

— Да, кажется, вы хотѣли намекнуть, сэръ, что не худо бы было, стомахъ ради, учинить вамъ репетицію въ такомъ же размѣрѣ,- отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ шутливымъ тономъ.

— Ха, ха! — засмѣялся м-ръ Пелль. — Не худо, истинно не худо. Должностнымъ людямъ подобаетъ. Въ ранній часъ утра было бы, такъ сказать, приличія ради… — Пусть идетъ репетиція, почтеннѣйшій, пусть идетъ. Гмъ!

Послѣдній звукъ служилъ выраженіемъ торжественнаго и сановитаго кашля, которымъ м-ръ Пелль хотѣлъ привести въ надлежащія границы проявленіе неумѣренной веселости въ нѣкоторыхъ изъ его слушателей.

— Бывшій лордъ-канцлеръ, милостивые государи, очень любилъ и жаловалъ меня, — сказалъ м-ръ Пелль.

— И это было очень деликатно съ его стороны, — подхватилъ м-ръ Уэллеръ.

— Слушайте, слушайте! — повторилъ одинъ чрезвычайно краснолицый джентльменъ, еще не произносившій до сихъ поръ ни одного звука. Водворилось всеобщее молчаніе.

— Однажды, господа, имѣлъ я честь обѣдать y лорда-канцлера, — продолжалъ м-ръ Пелль. — За столомъ сидѣло насъ только двое, онъ да я; но все было устроено на самую широкую ногу, какъ будто состояло присутствіе изъ двадцати человѣкъ: большая государственная печать лежала на подносѣ, и джентльменъ въ парикѣ съ косой хранилъ канцлерскій жезлъ. Былъ онъ въ рыцарской бронѣ, съ обнаженной шпагой и въ шелковыхъ чулкахъ… все какъ слѣдуетъ, господа. И вдругъ канцлеръ говоритъ: — "Послушайте, м-ръ Пелль, въ сторону фальшивую деликатность. Вы человѣкъ съ талантомъ; вы можете, говоритъ, водить за носъ всѣхъ этихъ олуховъ въ коммерческомъ судѣ. Британія должна гордиться вами, м-ръ Пелль". Вотъ такъ-таки онъ и сказалъ все это слово въ слово, клянусь честью. — "Милордъ, говорю я, вы льстите мнѣ". — "Нѣтъ, м-ръ Пелль, говоритъ онъ, — будь я проклятъ, если я сколько-нибудь лгу".

— И онъ дѣйствительно сказалъ это? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.

— Дѣйствительно, — отвѣчалъ м-ръ Пелль.

— Ну, такъ парламентъ мотъ бы его за это словцо притянуть къ суду, — замѣтилъ м-ръ Уэллеръ. — И проболтайся такимъ манеромъ нашъ брать извозчикъ, вышла бы, я полагаю, такая кутерьма, что просто — наше почтеніе!

— Но вѣдь вы забываете, почтеннѣйшій, — возразилъ м-ръ Пелль, — что все это произнесено было по довѣренности, то есть, подъ секретомъ.

— Подъ чѣмъ? — спросилъ м-ръ Уэллеръ.

— Подъ секретомъ.

— Ну, это другая статья, — сказалъ м-ръ Уэллеръ послѣ минутнаго размышленія: если онъ проклялъ себя по довѣренности, подъ секретомъ, такъ нечего объ этомъ и распространяться.

— Разумѣется, нечего, — сказалъ м-ръ Пелль. — Разница очевидная, вы понимаете.

— Это сообщаетъ дѣлу другой оборотъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ. — Продолжайте, сэръ.

— Нѣтъ, сэръ, я не намѣренъ продолжать, — отвѣчалъ м-ръ Пелль глубокомысленнымъ тономъ, — Вы мнѣ напомнили, сэръ, что этотъ разговоръ происходилъ между нами по довѣренности, съ глазу на глазъ, и, стало быть… — Я должностной человѣкъ, господа. Статься можетъ, что меня уважаютъ за мою профессію, a статься можетъ, и нѣтъ. Другимъ это лучше извѣстно. Я не скажу ничего. Уста мои безмолвствуютъ, милостивые государи, и языкъ прилипаетъ къ гортани моей. Ужъ и безъ того въ палатѣ сдѣланы были замѣчанія, оскорбительныя для репутаціи благороднаго моего друга. Прошу извинить меня, господа: я былъ неостороженъ. Вижу теперь, что я не имѣлъ никакого права произносить здѣсь имя этого великаго человѣка. Вы, сэръ, возвратили меня къ моему долгу. Благодарю васъ, сэръ.

Разгрузившись такимъ образомъ этими сентенціями, м-ръ Пелль засунулъ руки въ карманы и, сердито нахмуривъ брови, зазвенѣлъ съ ужасною рѣшимостью тремя или четырьмя мѣдными монетами.

И лишь только онъ принялъ эту благонамѣренную рѣшимость, какъ въ комнату вбѣжалъ мальчикъ съ синимъ мѣшкомъ и сказалъ, что дѣло сейчасъ будетъ пущено въ ходъ. При этомъ извѣстіи вся компанія немедленно бросилась на улицу и принялась пробивать себѣ дорогу въ судъ: эта предварительная церемонія, въ обыкновенныхъ случаяхъ, могла совершиться не иначе, какъ въ двадцать или тридцать минутъ.

М-ръ Уэллеръ, мужчина толстый и тяжелый, бросился въ толпу и, зажмуривъ глаза, принялся, съ отчаянными усиліями, прочищать себѣ путь направо и налѣво. Усилія его были безуспѣшны: какой-то мужчина, которому онъ неосторожно наступилъ на ногу, нахлобучилъ шляпу на его глаза и рѣшительно загородилъ ему дорогу. Но этотъ джентльменъ, повидимому, тотчасъ же раскаялся въ своемъ опрометчивомъ поступкѣ; изъ устъ его вырвалось какое-то невнятное восклицаніе, и затѣмъ, схвативъ почтеннаго старца за руку, онъ быстро притащилъ его въ галлерею коммерческаго суда.

— Ты-ли это, Самми? — воскликнулъ, наконецъ, м-ръ Уэллеръ, бросая нѣжный взоръ на своего нечаяннаго руководителя.

Самуэль поклонился.

— Ахъ, ты, дѣтище мое безпутное! — продолжалъ м-ръ Уэллеръ, — могъ-ли я думать и гадать, что собственный сынъ, на старости лѣтъ, задастъ мнѣ нахлобучку?

— A какъ мнѣ было узнать тебя, старичина, въ этихъ демонскихъ тискахъ? — возразилъ Самуэль. — Неужто, думаешь ты, что, кромѣ тебя, никто не мотъ придавить мнѣ ногу такимъ манеромъ?

— И то правда, другъ мой, Самми, — отвѣчалъ разнѣженный старикъ, — ты всегда былъ кроткимъ и послушнымъ сыномъ. За какимъ только дьяволомъ ты пришелъ сюда, желалъ бы я знать? Старшинѣ твоему тутъ нечего дѣлать. Коммерческія дѣла не по его части, Самми. Резолюціи тутъ и протоколы пишутся для нашего брата,