Однажды, словно бы во сне,
Наездницу увидел Том.
Она на белом скакуне
Вдоль речки ехала верхом.
Одета в шелк была она,
Зеленый, как трава лугов,
И в лад на сбруе скакуна
Звенела сотня бубенцов.
Вгляделся Том и снял берет,
И на колени стал тотчас:
«Мария-дева, вечный свет,
Ты посетила грешных нас!»
«Встань, честный Том, надень берет
И на меня смотри смелей.
Я не Мария-дева, нет,
Я только королева фей.
Хочу, чтоб ты играл и пел.
Сыграй и спой мне, честный Том.
А если ловок ты и смел,
То поцелуй меня потом».
«Пускай погибель ждет меня,
Я сроду трусом не бывал!»
Она легко сошла с коня,
И он ее поцеловал.
«Ну, честный Том, теперь ты мой
И вместе с нами будешь жить.
В моих владеньях под землей
Семь лет ты должен прослужить».
Том стремя даме подержал,
Уселся позади седла,
И в тот же миг скакун заржал
И прянул в воздух как стрела.
Они неслись вперед, вперед
На белоснежном скакуне.
Они окончили полет
В пустынной мрачной стороне.
«Мой честный Том, с коня сойди,
Но от меня ни шагу прочь.
Три чуда ждут нас впереди,
Нелегкой будет эта ночь.
Ты видишь длинный узкий путь,
Прямой, но тесный, как нора?
Там тернии растут по грудь,
И это правый Путь Добра.
Ты видишь тот просторный путь
Среди цветов, травы и мха?
Он глаз твой может обмануть,
И это ложный Путь Греха.
А вот и наш укромный путь
Под низким пологом ветвей.
Мой честный Том, отважен будь,
Ты едешь в королевство фей.
Теперь молчи, мой честный Том.
Молчи, что б ни было с тобой.
Кто здесь обмолвится словцом,
Тот не вернется в край родной».
Они торопят скакуна,
Он реки переходит вброд.
Померкли солнце и луна,
Лишь море дальнее ревет.
Густая мгла вокруг легла,
А волны темные красны.
Вся кровь, что льется на земле,
Стекает в реки той страны.
Но вот они в саду густом,
И говорит она ему:
«Съешь яблоко, мой честный Том,
И лгать не сможешь никому».
«О нет, — ей отвечает Том. —
На что мне эта благодать?
С таким правдивым языком
И не купить, и не продать.
Девчонку с ним не залучи,
А залучишь — опять беда…»
«Молчи, мой честный Том, молчи,
Со мной не спорят никогда».
Том верно службу нес свою,
Он в шелк и бархат был одет,
И на земле, в родном краю
Его не видели семь лет.