Собрание сочинений. Т. 9.

— Мой бедный друг, если бы ты действительно любил меня, то вместо того, чтобы оправдываться, ты уже давно схватил бы меня в объятия и рыдал, и нашел бы другие слова, чтобы убедить меня.

Он еще сильнее побледнел и рухнул на стул, протестующе взмахнув рукой.

— Нет, — продолжала она, — это ясно, ты уже не любишь меня. Что же поделаешь? Вероятно, мы не созданы друг для друга. Когда мы жили взаперти вместе, ты вынужден был довольствоваться мною. А потом это прошло, это не могло долго длиться, — мне нечем удержать тебя.

Последняя вспышка ярости охватила Лазара. Он стал ерзать на стуле, бормоча:

— В конце концов чего ты хочешь этим добиться? Что все это означает, скажи на милость? Я спокойно возвращаюсь домой, поднимаюсь к себе, чтобы надеть комнатные туфли, а ты внезапно нападаешь на меня, затеваешь нелепый разговор, будто я не люблю тебя, мы не созданы друг для друга, от нашей свадьбы нужно отказаться… Скажи наконец, что все это означает?

Полина приблизилась к нему и медленно произнесла:

— Это означает, что ты любишь другую, и я советую тебе жениться на ней.

На миг Лазар онемел. Потом заговорил насмешливым тоном. Ах, вот как! Опять сцены, опять ревность, теперь все пойдет вверх дном! Она не может вынести, если ему весело, ей хотелось бы, чтобы вокруг была пустыня. Полина слушала его, безгранично страдая; потом положила ему на плечи дрожащие руки, и все, что у нее накипело на сердце, вырвалось в горестном восклицании:

— О друг мой, как ты мог подумать, что я хочу мучить тебя… Неужели ты не понимаешь, что я желаю только твоего счастья, что я согласна на все, только бы доставить тебе удовольствие хотя бы на один час! Не правда ли, ты любишь Луизу? Ну что ж! Я и говорю, женись на ней… Пойми, я уже ни на что не рассчитываю, я отдаю тебя ей.

Лазар смотрел на нее в полном смятении. В этой нервной и неуравновешенной натуре мгновенно сменялись самые противоположные чувства. Веки его дрогнули, и он разрыдался.

— Замолчи, я подлец! Да, я презираю себя за все, что происходит в этом доме уже много лет… Я твой должник, не отрицай этого! Мы отняли у тебя деньги, я растратил их, как дурак, и вот теперь я скатился так низко, что ты подаешь мне милостыню, возвращаешь слово из сострадания, как трусу и негодяю.

— Лазар, Лазар! — в ужасе шептала она.

Он рывком поднялся и стал ходить по комнате, колотя себя в грудь кулаками.

— Оставь меня! Я бы сейчас покончил с собой, если бы судил себя по справедливости… Не правда ли, мне следовало бы любить только тебя? Не ужасно ли желать ту, другую, лишь потому, что она не предназначена для меня, потому что она не такая добрая, не такая здоровая… Разве поймешь почему? Когда мужчина доходит до этого, значит в душе у него грязь… Видишь, я ничего не скрываю, даже не пытаюсь оправдаться… Нет, я не приму твоей жертвы, скорее я сам выгоню Луизу, а потом уеду в Америку, и больше никогда не увижу ни тебя, ни ее.

Долго Полина пыталась успокоить и образумить Лазара. Не может ли он хоть раз принять жизнь такой, как она есть, без преувеличений? Неужели он не понимает, что она говорит разумно, что она давно все обдумала. Этот брак отличный выход для всех. Если она говорит так спокойно, значит, теперь уже совсем не страдает, а действительно хочет этого. Но, увлеченная желанием убедить Лазара, Полина имела неосторожность намекнуть на богатство Луизы, дала ему понять, что на другой день после свадьбы Тибодье найдет для своего зятя службу.

— Вот оно что! — воскликнул Лазар, снова охваченный яростью. — Теперь продай меня! Скажи прямо, что я должен отказаться от тебя, потому что разорил тебя, и должен совершить еще одну подлость — жениться на другой, на богатой… Ну нет! все это слишком грязно. Никогда, слышишь? Никогда!

Полина, дойдя до полного изнеможения, перестала его умолять. Лазар снова опустился на стул, ноги у него подкашивались. Она стала медленно ходить взад и вперед по большой комнате, задерживаясь перед каждой вещью; и от старой знакомой мебели, от стола, который стерся в местах, где она облокачивалась, от шкафа, куда были убраны ее детские игрушки, от всех воспоминаний, рассеянных здесь, в сердце ее начала зарождаться надежда. Полина не хотела прислушиваться к ней, но это было так сладостно, что постепенно она отдалась мечтам. Может, Лазар в самом деле так любит ее, что откажется от другой! Но, увы, девушка знала, что будет завтра, какое безволие скрывается под первым порывом добрых чувств. Нет, надеяться она боялась, — это малодушие с ее стороны. Она боялась, что поддастся на удочку своей слабости.

— Подумай, — сказала она на прощание, останавливаясь перед Лазаром. — Не будем больше мучить друг друга… Я уверена, завтра ты станешь разумнее.

Однако следующий день прошел в великом смятении. Тайная печаль, какая-то горечь снова омрачали дом. У Луизы были красные от слез глаза, Лазар избегал ее и часами сидел взаперти у себя в комнате. Но через несколько дней смятение мало-помалу рассеялось, в доме снова зазвучал смех, послышались перешептывания, снова начались нежности. Полина ждала. Вопреки голосу рассудка ею овладели безумные надежды. Казалось, до этих часов ужасной неопределенности она не знала, что такое подлинные страдания. Как-то вечером Полина спустилась на кухню за свечой и увидела Лазара и Луизу; они целовались в коридоре. Луиза, смеясь, убежала, а он, осмелев в темноте, обнял Полину и дважды крепко, по-братски поцеловал ее в щеку.

— Я все обдумал, — тихо сказал он. — Ты самая лучшая, самая мудрая… Я по-прежнему люблю тебя, люблю, как любил маму.

У нее хватило сил ответить:

— Значит, это дело решенное, — я очень рада.

Боясь, что упадет в обморок, Полина не решилась пойти на кухню; она чувствовала, что вся похолодела, что смертельно бледна, и снова поднялась к себе, без огня, сказав, что забыла что-то. И там, во мраке, ей показалось, что она умирает, что сейчас задохнется, но даже слез у нее не было. Господи боже! Что она ему сделала? Почему он так жесток, зачем он растравляет ее рану? Почему он не согласился сразу, в день, когда она была полна решимости, тверда и непреклонна. Зачем он внушил ей тщетную надежду? Теперь она должна принести вторую жертву, она вторично теряет его, — ведь недавно она вообразила, что он вернется. Ей не занимать стать мужества, но ужасно подвергать ее таким испытаниям.

Все было быстро улажено. Вероника стояла, разинув рот, ничего не понимая, и ворчала, что после смерти госпожи все в доме идет кувырком. Но особенно взволновала эта развязка дядю. Обычно Шанто ни во что не вмешивался, лишь одобрительно кивал головой, подчиняясь во всем окружающим, эгоистично наслаждаясь редкими минутами покоя, которые ему удавалось урывать у болезни, но теперь, когда Полина сама сообщила ему эту новость, он заплакал. Старик смотрел на нее, говорил запинаясь, сдавленным голосом, с уст его срывались признания. Он не виноват, будь его воля, он бы поступил по-иному и в отношении денег, и в отношении брака, но ведь она знает, как он тяжело болен. Полина обняла его, уверяя, что сама заставляет Лазара жениться на Луизе, по расчету. В первую минуту Шанто растерялся, он недоверчиво щурил глаза, печально повторяя:

— Неужели? Неужели?

А потом, видя, что Полина смеется, быстро утешился и даже развеселился. Наконец-то его порадовали, эта старая история стояла у него поперек горла, хотя он и не смел о ней говорить. Он расцеловал Луизетту в обе щечки, а вечером, во время десерта, стал снова напевать игривую песенку. Однако перед сном его стала беспокоить одна мысль.

— Надеюсь, ты останешься с нами? — спросил он Полину.

Она немного поколебалась, а потом солгала, покраснев от смущения:

— Разумеется.

Целый месяц ушел на формальности. Тибодье, отец Луизы, охотно принял предложение Лазара, который был его крестником. Но за два дня до свадьбы они повздорили: молодой человек наотрез отказался возглавить в Париже страховое общество, в котором банкиру принадлежала большая часть акций. Он намерен провести еще год или два в Бонвиле и написать роман-шедевр, а потом ехать завоевывать Париж. Впрочем, Тибодье ограничился лишь тем, что пожал плечами и по-дружески назвал его дурачиной.