Сатанисты XX века

— Камера освещена. Значит, занята. Осторожней, миледи. Малейший шорох погубит нас…

— Но эта щель? Её увидят там, — так же тихо ответила Гермина.

— Нет, — ответил Дим. — Щель скрывается выступом свода. Не бойтесь. Здесь всё рассчитано. Стойте не шевелясь и подождите, пока я посмотрю, кто там.

Гермина замерла на месте, сдерживая дыхание.

В ту же минуту Дим крепко стиснул её руку своей дрожащей похолодевшей рукой.

— Что такое? — прошептала Гермина.

— Смотрите сами… Но если вам дорога жизнь — ни звука. Иначе её не спасём, а сами погибнем.

— Её? — повторила Гермина. — Кого?

— Смотрите сами, миледи.

Гермина перекрестилась и приложила глаза к узкой щели.

Перед ней был настоящий каменный мешок, крошечная камера с гранитными сводами, стенами и полом. Довольно яркое электрическое освещение, источник которого скрывался где-то наверху, усиливал безотрадное впечатление от этой ужасной тюрьмы. Посреди помещения сидело, скорчившись, какое-то несчастное создание, длинные волосы которого выдавали женщину.

Спутанные пряди блестели ярким червонным золотом, и этот цвет заставил Гермину вздрогнуть.

— Боже мой, Дим… Кто эта несчастная? — прошептала она.

Казалось, слабый звук этого дрожащего голоса достиг до изощрённого страданием слуха пленницы. Она шевельнулась и медленно подняла смертельно бледное прекрасное лицо.

— Матильда! — прошептала Гермина.

В ту же минуту щель закрылась, полоска света на стене подземного хода исчезла, а в глубокой темноте Дим крепко сжал похолодевшие пальчики леди Дженнер.

— Матильда! Матильда! — шептала она. — Боже мой, Дим, что это значит? Как она попала сюда? О, мы спасем её. Не правда ли, Дим? Сейчас же, сию минуту!

Но голос маленького грума звучал печально посреди могильной темноты подземного хода.

— Сейчас мы ничего не можем для неё сделать, миледи. Хорошо ещё, что я смотрел вместе с вами и заметил, как шевельнулся камень в противоположной стене. Не то входящие тюремщики, пожалуй, услыхали бы вас. Но я успел задвинуть щель, и мы в безопасности.

— Но Матильда? Матильда? Мы должны спасти её, — со слезами в голосе настаивала Гермина.

— Терпение, миледи… Подождём. Если входившие тюремщики оставят её там — она спасена. Но я боюсь, что пришли за ней…

— Как так? Зачем? Куда же её уведут? — робко расспрашивала Гермина. — Говори, Дим. Не терзай меня недомолвками. Тяжелый вздох прозвучал в темноте.

— Подождите, миледи. Скоро всё узнаете. А до тех пор молитесь за барышню Матильду… да и за себя тоже.

XXIII. Две пленницы

Странное волнение овладело Матильдой по уходе лорда Дженнера. Впервые металась она по своей тюрьме, буквально не находя места. От её обычного спокойствия не осталось и следа.

Покорность судьбе, поддерживаемая глубокой и горячей верой, куда-то исчезла, точно поглощённая невидимой пропастью. Теперь каждая капля крови в жилах несчастной девушки кипела и дрожала, каждый нерв трепетал от мучительной боли ожидания. Казалось, невидимая пружина терпения, так долго напрягаемая, внезапно оборвалась, и не сдерживаемый ничем душевный механизм заработал стремительно и беспорядочно. Мысли и чувства, отчаяние, злоба и печаль, — всё это вихрем проносилось в голове пленницы, всё это кипело, кружилось и сталкивалось в душе её, создавая ужасающий хаос.

Таковы должны быть чувства людей на границе безумия, и сквозь нестерпимую муку волнения, охватившего Матильду, несчастная девушка ужаснулась возможности потерять рассудок. С громким криком отчаяния кинулась она на колени, умоляя Господа о помощи и поддержке.

Не сразу удалось ей побороть страшное волнение, зажёгшее её кровь и замутившее рассудок. Не сразу успокоение снизошло на молящуюся. Быть может, в душе христианки совершалась последняя борьба с великим искусителем, пытавшимся ещё раз победить непокорную верующую душу, не захотевшую подчиниться тёмной силе.

Быть может, под внушением злого духа разбушевались надежды и желания юности, жажда жизни и счастья, присущая всему живущему. Быть может, влияние злого духа разбудило все страсти человеческие в душе Матильды, так долго сдерживаемые ею. И в борьбе с этими стихийными силами, таящимися в глубине каждой страждущей души, изнемогала молодая христианка, не желающая быть побеждённой врагом-искусителем.

С отчаянием, лёжа на гранитном полу, обессиленная, с пылающим лицом и сверкающими лихорадочным блеском глазами, повторяла Матильда слова Сына Божия: «Почто покинул меня?»

Но в конце концов благодать милосердного Господа коснулась изнемогающей в борьбе женской души, и на Матильду снизошло утешение, которое всегда нисходит на искренне молящегося. Того, кто, становясь на колени, хотя бы только «старается» забыть всё, кроме Отца Небесного, кто со слезами просит: «Научи меня молиться, Господи, и помоги разорвать цепи, опутывающие смертное тело, дабы бессмертная душа могла вознестись в горнюю высь, к Престолу Твоему», всегда ждёт утешение. Тому, кто ждёт и борется с искушениями, повторяя со слезами надежды и раскаяния: «Помилуй мя, Боже, по великой милости твоей», — тому всегда даётся успокоение. О, если бы современные люди помнили слова Спасителя, недаром сказавшего: «Просите и дастся вам… Вера твоя спасёт тебя».

И на Матильду снизошла, наконец, благодать Господня, осушившая слезы на её впалых щеках и возвратившая покой её мучительно бьющемуся сердцу…

Долго молилась молодая девушка. Как долго, — она и сама не знала. В подземной тишине, нарушаемой только глухим рокотом вулкана, Матильда давно уже позабыла измерять время. Разницы дня и ночи не существовало в гранитном мешке, освещённом вечно горящей электрической лампой. В конце концов, она всё же поборола лихорадку и стала спокойно ждать того, что должно случиться. Как и всегда, её успокоили дивные слова молитвы: «Да будет воля Твоя»…

В таком-то расположении духа, чудесно успокоенная молитвой, девушка прислушивалась к каждому звуку, — в то самое время, когда Гермина впервые увидела сквозь щель подземного коридора гранитную темницу масонов.

Как ни слаб был возглас леди Дженнер при виде своей несчастной подруги, однако напряжённое ухо пленницы, привыкшей различать малейший шорох в мёртвой тишине подземелья, всё же уловило его.

Быстро повернув голову, Матильда чуть не вскрикнула, чуть не бросилась туда, откуда донёсся до неё чей-то нежный голос, произнесший её имя с таким искренним чувством ужаса и жалости. Но, по счастью, в эту самую минуту пленница уловила другой звук — давно знакомый шум приближавшихся шагов тюремщиков.

Матильда давно уже заметила, в каком месте раздвигается часть гранитной стены, пропуская её тюремщиков.

Молча встала она в ответ на короткое приказание одного из двух вошедших хранителей тайны:

— Следуй за нами, девушка!

Звук этого голоса показался знакомым Матильде. Она подняла голову и смерила долгим испытующим взглядом обоих жрецов сатаны, остановившихся перед нею. Несмотря на странный костюм, сильно меняющий их внешность, дочь маркиза де-Риб узнала молодого адвоката, с которым не раз встречалась в доме своего отца на благотворительных праздниках, на которые допускались представители всех сословий, без различия цвета кожи.

С невыразимым презрением сказала Матильда:

— Это вы, Альбин Фоветт? Вы пришли благодарить дочь маркиза де-Риб за гостеприимство, оказанное вам в доме её отца?

Альбин Фоветт вздрогнул. Яркая краска разлилась по его смуглому лицу и снова сменилась мертвенной бледностью, но сопровождавший его чёрный редактор сказал:

— Мы явились не для разговоров, сударыня. Следуйте за нами без рассуждений.

Матильда, не сводя презрительного взгляда с Бержерада, заметила:

— Господин Бержерад на своём месте. Ему, конечно, более подобает быть тюремщиком, чем редактором. Ну, показывайте мне дорогу.

Злоба исказила чёрное лицо сатаниста: он грязно выругался вполголоса и, круто повернувшись, скрылся в расселину скалы, за которой уже виднелся знакомый Матильде каменный коридор, освещённый электрическими лампочками.