Пик (это я)

Со стороны реки бодро шагал человек с маленьким чемоданчиком. Завидев нас, он помахал рукой и, не останавливаясь, крикнул:

— Поторопитесь, если хотите идти со мной! Я спешу в КАНАДУ и не намерен терять ни минуты. — Так он говорил, хотя сам пока еще шел позади, но нас вскоре перегнал и, оглянувшись, прокричал: — Не отставайте, ребятки, не отставайте!

Мы с братом поспешили за ним.

— Куда вы идете? — спросил Шнур, и человек, который оказался маленьким белым бедно одетым старичком, принялся рассказывать:

— Я спешу в верховья реки, но сначала нужно перейти мост. Я состою в организациях «Ветераны зарубежных войн США» и «Американский легион», а Красный Крест в этом городе ломаного гроша мне не дал. Когда я прошлой ночью прилег поспать на путях, пришли какие-то и светом от фонаря мне прямо в лицо. Я им сказал: «Ноги моей в вашем городе больше не будет». Последний раз я хорошо позавтракал на прошлой неделе в Мартинсберге, Западная Виргиния: оладьи с сиропом, бекон, тосты, два стакана молока и еще полстакана, шоколадный батончик «Марс». Люблю запасаться впрок, как белка на зиму. Две недели назад в Гиппенсберге поел овсянку и мозги, и этого хватило на три дня.

— Вы имеете в виду Гаррисберг?

— Гиппенсберг, сынок, Гиппенсберг, штат Пенсильвания. В конце месяца в Канаде у меня встреча с партнером, мы заключаем сделку по продаже урана. Я еще покажу этим нью-йоркским! — крикнул он и кому-то погрозил кулаком.

Ужасно забавный был старичок: тщедушный, низенький, со сморщенным лицом и длинным крючковатым носом. Под своей большой шляпой он выглядел совсем крохотным и неприметным.

— Быстрее! — крикнул он нам, обернувшись. — Три года назад на этой же дороге я повстречал одного вроде вас! Лентяи! Копуши! Не отставайте!

Мы прибавили шагу.

Прошли еще мили две.

— Куда мы идем? — спросил Шнур.

— Знаете, как я поужинал в Гаррисберге вчера вечером? Лучше не бывает, уж вы поверьте! Свиные ножки, сладкий картофель с бобами, сэндвич с ореховым маслом, две чашки чаю и желе с фруктами. Угостил меня повар, ветеран зарубежных войн. А двенадцатого числа я принял контрастный душ в отеле «Камео» — не скажу где, портье там у них Джим, тоже ветеран зарубежных войн, а после этого душа я простудился и потом долго чихал.

— Вы и вправду быстро идете, папаша.

— Старик с мешком, седой такой, которого я повстречал час назад, не смог за мной угнаться. Я спешу в Канаду. Вот в этой сумке у меня вещи. — У него не сумка была, а истрепанный лист картона, обмотанный длинным ремнем, и он все время конец этого ремня дергал. — Даже красивый новенький галстук есть. Секундочку, сейчас я вам его покажу.

Мы остановились перед пустой бензозаправочной, и он, присев на корточки, принялся развязывать узел.

Я сел, чтобы ноги немного отдохнули, и стал разглядывать старичка. Очень уж он был забавный — потому Шнур и пошел за ним и дружески с ним болтал. Брат любил, когда попадались интересные попутчики, а старичка, вроде этого, конечно, не мог пропустить.

— Где же этот галстук? — удивился старичок, и, почесав в затылке, еще долго копался в своем разваливающемся чемоданчике. — Только не говорите, что я забыл его в Мартинсберге. В то утро я положил сюда две дюжины пузырьков с каплями от кашля и отлично помню, что галстук лежал вот здесь, аккуратно сложенный. Нет, нет, это было не в Мартинсберге! Погодите-ка, а где же тогда? В Гаррисберге?.. Ну ладно, пускай этот треклятый галстук подождет до Огденсберга, штат Нью-Йорк.

И мы зашагали дальше. Никакого галстука старичок не нашел.

Ты не поверишь, дед, мы прошли с этим старичком целых шесть миль вдоль реки, и он все обещал, что вот-вот мы что-то увидим, но нигде ничего не было. Я никогда еще столько не ходил, но даже не замечал усталости, потому что наш попутчик рассказывал истории одна другой чуднее.

— Все мои бумаги при мне, — повторял он и перечислял, что делал последний месяц, в каких городах побывал, что он там ел, как показывал в нужных местах эти свои документы, сколько ложек сахару положил в кофе и сколько гренок — в суп; мы со Шнуром только слюнки глотали. Сам-то он был маленький, но поесть очень любил. И шагал как заведенный.

Вокруг по-прежнему ничего не было, одна глушь, только изредка попадались освещенные участки дороги. Вдруг Шнур остановился.

— Вы, наверно… — сказал он и запнулся. Ему не хотелось говорить «ненормальный». — Вы, наверно, папаша… Нам с братом, наверно, лучше повернуть назад.

— Назад? Да за нами нет ничего. О-хо-хо. Переоценил я вас, ребятки, как и того парня три года назад. Ну, как знаете, а я пойду дальше.

— Просто мы не можем идти всю ночь.

— Что ж, поворачивайте назад, сдавайтесь, а я иду в Канаду через Нью-Йорк, раз уж так легла карта.

— Через Нью-Йорк? — завопил Шнур. — Я не ослышался? Разве эта дорога не ведет на запад, к Питтсбургу?!

Шнур остановился, а старичок продолжал быстро семенить вперед.

— Эй, вы меня слышите? — закричал брат. Конечно, старик все слышал, но пропустил мимо ушей. — Главное — не останавливаться, — бормотал он. — Может быть, я доберусь до Канады, а может, и нет. Но терять из-за вас целую ночь я не собираюсь.

И продолжал идти, разговаривая сам с собой; скоро мы уже едва могли разглядеть его тень, а потом и она, словно призрак, растворилась в темноте.

— Это был призрак, — сказал Шнур.

Он, видно, сам до смерти испугался, оставшись вдвоем со мной среди ночи в страшном лесу на берегу реки, не зная, где мы и как отсюда выбраться. Слышно было только, как шуршат под дождем миллионы листьев, как что-то хлюпает в реке и как колотится мое сердце. И больше не звука. Господи…

— Черт меня дернул пойти за этим психом! — сказал Шнур. И вдруг спросил: — Пик, ты здесь? — Наверно, подумал, что меня потерял.

— Шнур, мне страшно, — ответил я.

— Не бойся, мы вернемся обратно в город, там горят огни и нас увидят. Уф!

— Шнур, кто был этот человек?

— Ох, это был призрак реки. Он ищет Канаду в Виргинии, Западной Виргинии, Западной Пенсильвании, в штате Нью-Йорк и в самом Нью-Йорке, в Восточном Аропахо и Южном Потаватоми [13] уже восемьдесят лет, как я прикинул, и все это время на ногах. И никогда он Канаду не найдет, потому что все время идет не той дорогой.

Вот так вот, дед. Три машины пронеслись мимо, а четвертая остановилась, и мы бросились к ней. Это был открытый грузовик, за рулем сидел большой важный белый человек.

— Все верно, — сказал он, — эта дорога ведет на запад, к Питтсбургу, но вам лучше вернуться в город и ловить попутку там.

— Старик собирался всю ночь идти на запад, а ему надо на север, в Канаду, — сказал Шнур, и это была жуткая правда.

Следующие три месяца, дед, пока добирались до Сан-Франциско, где нас ждала Шейла, мы только и говорили, что об этом призраке Саскуэханны.

14. Наконец-то мы в Калифорнии!

Должен тебе сказать, дед, это было долгое путешествие. Тот человек подбросил нас до Гаррисберга. Лило как из ведра. Водитель объяснил, что нам надо пойти налево, потом направо, потом опять налево и опять направо, и там мы увидим закусочную, где можно поесть очень вкусный сладкий картофель, свиные ножки в карамели и длинные, по семь дюймов, хот-доги; на этой закусочной нарисована площадь Пикадилли. Мы со Шнуром пошли туда и сели за столик в той части, где едят. Сбоку стояла плевательница, вокруг нее толпились мужчины, они спорили, кто из них настоящий индеец.

— Даже и не говори мне! Никакой ты не индеец!

— Это я не индеец?! Я настоящий потаватоми из Канады, а моя мать — чистокровная чероки!

— Если ты потаватоми, то я — Джеймс Рузвельт Тернер!

— Повернись-ка, сынок, я тебе хорошенько вмажу!

И полетели стаканы, началась потасовка, посыпались проклятья, женщины завизжали, а одна подошла к столику, за которым мы со Шнуром ели, села и, мило улыбнувшись, сказала: