Анаконда

— Да, я очень постарела… И нездорова; у меня почки не в порядке… А вы, — добавила она, глядя на него с нежностью, — все такой же! Впрочем, вам ведь нет еще и тридцати лет… Лидия тоже не изменилась.

Небель снова взглянул на нее:

— Она не замужем?

— Нет… Как она обрадуется, когда я ей расскажу… Почему бы не доставить бедняжке эту радость? А вы не хотите навестить нас?

— С большим удовольствием… — пробормотал Небель.

— Вот и хорошо, приходите поскорее; ведь мы когда-то так много значили для вас… Наш адрес: Боэдо, 1483; квартира 14… Правда, положение наше сейчас незавидное…

— Ну что вы! — смущенно возразил он и поднялся, пообещав вскоре зайти к ним.

Двенадцать дней спустя, перед отъездом на свой сахарный завод, Небель решил выполнить обещание, данное сеньоре.

Он нашел их по адресу, в бедной квартирке на окраине города. Его приняла сеньора де Аррисабалага, Лидия тем временем заканчивала туалет.

— Итак, одиннадцать лет! — снова заметила мать. — Как бежит время! У вас с Лидией уже могла бы быть куча ребятишек!

— Конечно, — улыбнулся Небель, оглядываясь вокруг.

— О, наши дела — не слишком хороши! А вы, должно быть, живете на широкую ногу… Я столько слышала о ваших плантациях… Это ваше единственное предприятие?

— В Энтре-Риос у меня тоже плантации…

— Какой вы счастливец! Если бы у меня была хоть одна… Я всегда мечтала провести несколько месяцев в деревне, но мечты остались мечтами!

Она замолчала, бросив на Небеля быстрый испытующий взгляд. А ему одна за другой приходили на память картины прошлого, одиннадцать лет назад погребенного в сердце. И сердце больно щемило…

— А все это из-за отсутствия связей… Так трудно иметь хорошего друга в нынешних условиях!

Сердце Небеля сжималось все сильнее. В эту минуту вошла Лидия.

Она тоже сильно изменилась. Ведь наивность и свежесть, украшающие девушку в четырнадцать лет, покидают ее к двадцати шести. И все-таки она была прекрасна. В ее нежной шее, в спокойном и мягком взгляде было что-то неуловимое, говорившее об уже изведанной любви. И мужским чутьем Небель понял это. Понял он и то, что образ прежней Лидии должен сохранить навсегда.

Они беседовали о самых обычных вещах с той сдержанностью, которая присуща зрелым людям. Когда Лидия вышла на минуту, ее мать сказала:

— Да, слабенькая она у меня… И когда подумаю, что на свежем воздухе она бы в два счета поправилась… Послушайте, Октавио, вы разрешите мне быть с вами откровенной? Вы ведь знаете, что я любила вас как сына… Мы не могли бы провести некоторое время на ваших плантациях? Это было бы так полезно для Лидии!

— Но я женат, — ответил Небель.

Смятение и досада отразились на лице сеньоры, на какую-то долю секунды ее разочарование было искренним, однако уже в следующее мгновение она шутливым жестом скрестила руки.

— Женаты, вы! О, какое несчастье, какое несчастье! Ах, простите меня!.. Я сама не знаю, что говорю… А ваша жена живет вместе с вами на плантации?

— Обычно, да… Но сейчас она в Европе…

— Какое несчастье! То есть… Октавио! — воскликнула она, протягивая к нему руки, со слезами на глазах. — Вам я могу сказать, ведь вы были мне почти сыном… Мы едва сводим концы с концами! Почему бы нам не поехать вместе с вами? Я буду по-матерински откровенна, — закончила она полушепотом, с вкрадчивой улыбкой. — Вы ведь хорошо знаете, какое сердце у Лидии, не так ли?

Она ждала ответа, но Небель по-прежнему молчал.

— Да, вы ее знаете. И неужели вы думаете, что Лидия способна забыть того, кого когда-то любила?

И, не ограничиваясь намеком, сеньора подмигнула ему.

Тут только измерил Небель всю глубину пропасти, в которую едва не упал когда-то. Именно такой матерью она и была всегда, а старость, морфий и нищета лишь завершили ее падение.

А Лидия… Когда он снова увидел эту женщину с нежной шеей, им овладело желание… Небелю продавали ее… и он не устоял перед странной победой, которую сулила ему судьба.

— Ты знаешь, Лидия? — засуетилась мать, когда девушка вернулась в комнату. — Октавио приглашает нас погостить у него на плантации, Как тебе это нравится?

Лидия нахмурила брови, но тут же овладела собой.

— Отлично, мама.

— Да, ты еще не знаешь… Он, оказывается, женат. Такой молодой! Ну мы-то ему почти родственники…

Лидия взглянула на Небеля серьезно и печально.

— Давно? — прошептала она.

— Четыре года, — чуть слышно ответил он. У него так и не хватило духа посмотреть ей в глаза.

Зима

Ехали они отдельно, поскольку в поезде могли оказаться знакомые. Лишь отойдя от станции, они втроем разместились в присланном с плантации открытом экипаже.

Когда Небель оставался один, за хозяйством присматривала только старая индианка, ибо его жена увозила с собой всю остальную прислугу.

Верной служанке он сказал, что привез с собой старую тетку и ее дочь. Обе они хотят отдохнуть и поправить пошатнувшееся здоровье.

Эта версия была вполне правдоподобна, так как сеньора угасала на глазах. Она приехала совсем больная, ноги у нее дрожали, и она с трудом передвигала их. Она жаждала морфия, который по просьбе Небеля не принимала четыре долгих часа, и теперь все в ней кричало, тоскливо моля о дозе наркотика, который живительной влагой пробежал бы по жилам этого ходячего трупа.

После смерти отца Небель забросил учебу, однако его познания в медицине были достаточны, чтобы предвидеть надвигавшуюся катастрофу; сеньора страдала тяжелыми приступами, во время которых ее почки совсем сдавали, а действие морфия только усугубляло состояние больной.

Еще в экипаже, не в силах больше сдерживаться, она жалобно взглянула на Небеля.

— Если вы разрешите, Октавио… Я больше не могу! Лидия, загороди меня.

Дочь спокойно загородила мать, и Небель услышал шорох подбираемого платья: укол следовало сделать в бедро.

Глаза сеньоры зажглись, и жизнь во всей полноте заиграла на ее лице, скрыв под своей маской печать, уже наложенную смертью.

— Вот теперь мне хорошо… Какое счастье! Я хорошо себя чувствую!

— Вам бы следовало бросить это, — сухо заметил Небель, искоса взглянув на нее. — Когда пройдет действие морфия, вам станет совсем плохо.

— О нет! Лучше смерть…

Весь день Небелю было не по себе. Он решил относиться к Лидии и ее матери, как к бедным больным женщинам — и только! Но с наступлением сумерек хищные звери принимаются точить когти… То же произошло и с Небелем — лишь только стемнело, с такой силой заговорил в нем голос плоти, что благие намерения отступили.

Они рано поужинали, потому что мать, совсем разбитая, хотела поскорее лечь. Невозможно было заставить ее пить молоко.

— Уй! Какая гадость! Я его терпеть не могу. Вы хотите, чтобы я омрачила себе последние годы жизни вместо того, чтобы умереть в радости?

Лидия сидела как ни в чем не бывало. Они перекинулись с Небелем несколькими словами, и только когда допивали кофе, он пристально взглянул на нее, но Лидия тотчас опустила глаза.

Четыре часа спустя Небель бесшумно открыл дверь в комнату Лидии.

— Кто это? — послышался вдруг ее испуганный голос.

— Это я, — чуть слышно прошептал Небель.

Белье зашуршало под тяжестью опустившегося на постель тела, и снова воцарилось молчание.

Но когда в темноте Небель коснулся ее прохладной руки, она задрожала всем телом.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А потом, когда, утомленный, он лежал рядом с этой женщиной, которая познала любовь до него, в самых сокровенных глубинах его души пробудилась святая гордость юных лет, гордость за то, что ни одним прикосновением, ни одним поцелуем он не осквернил беспомощное существо, с трогательной наивностью доверившееся ему. Он вспомнил слова Достоевского, которых не понимал до сих пор: «Нет ничего более прекрасного, чем воспоминание о чистом и возвышенном; и ничто другое не в состоянии укрепить дух человека так, как это воспоминание». И Небель сохранил незапятнанным воспоминание о своей непорочной юности…