Живи с молнией

Когда они возвратились к столику, молодые люди о чем-то тихо разговаривали, но при виде их тотчас умолкли. Арни сейчас же встал и пригласил Сабину танцевать.

– Посмотри-ка на меня, – сказал он, глядя мимо нее. Его шепот казался ей похожим на мурлыканье огромной дикой кошки. – Готово! Он меня пригласил. Завтра я обедаю с самим стариком. Ух, черт! – выдохнул он ей в ухо. – Давай пойдем погуляем, а то я просто лопну!

Они вышли из залы и молча пошли к берегу. Ему пришлось зажать себе рот рукой, чтобы заглушить ликующий крик, который он уже не в силах был сдержать.

Несмотря на необъяснимый страх, Сабина вдруг почувствовала к нему щемящую жалость. Сердце ее билось учащенно, а пальцы все время нервно шевелились.

Арни взял ее под руку.

– Давай поговорим, Сэби, – довольным тоном сказал он.

– Давай, – очень тихо ответила Сабина. Она на секунду прикрыла глаза, чтобы овладеть собой: она решила приступить к давно обдуманному разговору. – Нам действительно пора поговорить, Арни. Я давно уже хочу тебе кое-что сказать.

Они шли вдоль узкого, искрящегося под луною пляжа, с виду ничем не отличаясь от обычных пар; он вел ее под руку, лица их были обращены друг к другу, она тихо говорила ему о чем-то, видимо очень сокровенном. Они удалялись, и фигуры их становились все меньше и меньше. Но через несколько минут он вдруг выдернул руку и медленно повернулся к ней всем телом. С минуту они постояли, глядя друг другу в глаза, затем снова заговорили и медленно пошли вперед. Теперь они шли врозь и через некоторое время скрылись в темноте. Вернулись они не скоро и на обратном пути оба молчали.

3

На следующий день Сабина уже с самого утра томилась от нетерпения: ей хотелось как можно скорее позвонить Эрику. Все эти месяцы она не забывала того мартовского воскресенья – словно где-то в глубине ее памяти хранился маленький хрустальный шар, и в нем две крошечные фигурки, она и Эрик, беспрестанно, во всех подробностях повторяли тот блаженный бездумный день. От этих воспоминаний у нее сладко замирало сердце. Во время обеденного перерыва она наконец позвонила ему в общежитие, испытывая радостное волнение и в то же время страх – а вдруг дежурная ответит, что мистер Эрик Горин здесь уже не живет. Но ей сказали, что его нет дома, и спросили, не нужно ли что-нибудь передать. Услышав эти слова, произнесенные чужим, равнодушным голосом, она поняла, что Эрик здесь, в Нью-Йорке; ей показалось, будто этих шести месяцев и не было вовсе; сердце ее вдруг бешено заколотилось, и все тело охватила слабость.

– Передайте, что звонила Сабина Вольтерра. Меня можно застать дома после шести.

Эрик получил записку, что она звонила, в три часа дня. Накануне он окончательно убедился, что Хэвиленд согласен взять его в ассистенты, и с тех пор был на седьмом небе от счастья. Это обстоятельство коренным образом меняло его положение – до сих пор он был ничем, а сейчас стал настоящим ученым-исследователем, и на улице ему то и дело приходилось умерять важность походки.

Записка так поразила его, что от радости у него перехватило дыхание. Он не мог оторвать глаз от клочка бумажки, где стояло имя «Сабина», словно оно было написало ее собственной рукой. Потом он вдруг разозлился на нее за то, что она как ни в чем не бывало снова вторгается в его жизнь и, вероятно, опять только мимоходом. Эрик решил держаться с нею как можно безразличнее, но ему и в голову не пришло, что он может совсем не звонить ей.

Сабина сама подошла к телефону, и, услышав ее голос, Эрик на мгновение растерялся.

– Мне передали, что вы звонили, – сказал он, помолчав немного.

– Да. Я… мне просто хотелось узнать, как вы живете.

– О, прекрасно. А вы?

– Ничего.

Наступила пауза.

– Да? – произнес он, как бы поторапливая ее.

– Вероятно, я слишком поздно собралась вам позвонить, но… – Она засмеялась, однако голос ее звучал неуверенно. – Несколько месяцев назад вы просили, чтоб я позвонила.

– Да, но позвольте вам напомнить, – медленно, с горечью сказал он, – что с тех пор прошло черт знает сколько времени.

Сабина помолчала, потом сказала очень спокойно:

– Вы правы, Эрик. Простите за беспокойство, до свиданья.

Она повесила трубку.

Эрик сидел в телефонной будке, прижав к уху безмолвную трубку. Ему хотелось что есть силы стукнуть ею по рычажку, но, взяв себя в руки, он опустил в автомат монету и снова набрал номер Сабины.

– Простите меня, Сабина, – сказал он. – Я сам не знаю, почему я это сказал. Может быть, потому, что я с тех пор все еще злюсь на вас.

– И все-таки вы не должны были так со мной разговаривать. – Она плакала и, стараясь скрыть это, говорила приглушенным, низким голосом.

– Что же, вышли вы замуж за того типа? – спросил он.

– Разве я стала бы тогда вам звонить? Ох, Эрик, вы все такой же!

– И отношусь к вам по-прежнему, черт возьми! Понимаете, вы зацепили меня за сердце крючком или не знаю чем, но будь я…

Она тихо засмеялась.

– Эрик, не злитесь!..

– Когда я вас увижу? Нельзя ли сегодня? – спросил он.

– Хорошо. В восемь часов там же, в метро.

– Значит, мне все-таки нельзя зайти за вами?

– Да нет, дело не в этом. Я хочу сама прийти просто потому, что сделала так в прошлый раз. Это будет, как… покаяние…

Кровь бросилась ему в лицо, и стало трудно говорить.

– Я нисколько не изменился, – горячо сказал он. – Ни капельки, клянусь вам! Слушайте, я поцелую вас, как только вы выйдете из вагона!

Он ждал ее на платформе. Поезда метро один за другим с грохотом проносились мимо. Эрик начал волноваться – было уже пять минут девятого. Наконец, он увидел Сабину. Она показалась ему немного не такой, какой он ее помнил, и, когда она шла к нему, блестя глазами и чуть смущенно улыбаясь, он подумал, что они, в сущности, совсем не знают друг друга. Но он без всяких колебаний пошел к ней навстречу и поцеловал в губы. Оторвавшись от ее губ, он почувствовал, что отчаянно влюблен, и это ощущение было таким же определенным, резким и точным, как ощущение холода, жара или боли.

В теплых летних сумерках они долго бродили по дорожкам Риверсайд-Драйв, пока не набрели на скамью близ могилы Гранта. Какой-то человек при виде их торопливо поднялся со скамьи, точно досадуя, что кто-то нарушил его одиночество. Он повернул голову, и в ту же секунду Эрик узнал его.

– Добрый вечер, профессор Фокс, – сказал Эрик. – Простите, если мы вам помешали.

Стоял теплый летний вечер. Фокс был без шляпы. Он устремил на них взгляд своих темных, глубоко сидящих глаз.

– Вы мне не помешали, – тихо сказал он. – Мне просто пора домой. Ведь вы знаете, я живу неподалеку отсюда.

Но он не двигался с места. Эрик нарушил молчание, представив ему Сабину. Фокс поклонился, и на лице его мелькнула слабая улыбка.

– Что ж, – медленно произнес он. – Тут уж ничего не поделаешь, не правда ли?

Он еще раз поклонился и ушел.

– Знаете, кто это? – спросил Эрик Сабину, садясь на скамью. – Это Эрл Фокс. Несколько лет назад он получил Нобелевскую премию. Боже мой, Сабина, вы представляете себе, каково это – сознавать, что ты достоин Нобелевской премии! – Он безнадежно покачал головой. – Мне так хочется этого, что иногда… – Он переплел пальцы и крепко стиснул руки. – Если б вы только знали, как я этого хочу… хочу много знать и делать что-нибудь… Сам не знаю что, но такое, что вывело бы меня на широкий путь. Как вы думаете, с Фоксом тоже так было? Черт, мне иногда хочется стать сразу на десять лет старше, чтобы поскорее узнать, что впереди.

Сабина улыбнулась, но лицо ее было немного печальным. Она медленно повернулась к Эрику.

– Что он имел в виду, когда сказал «тут уж ничего не поделаешь»? Мне стало даже как-то не по себе.

– Наверное, он хотел сказать, что ему пора домой.

– Нет, – медленно покачала головой Сабина, – он подразумевал что-то другое. Он сказал это так, словно ему стало жаль нас обоих или вас одного. – Она сидела неподвижно, глядя на широкую темную реку.