Отчий дом. Семейная хроника

При всей своей неучености Яков Иванович был прав: революция уже гуляла на всех просторах необъятного царства, сверху донизу. Не видели этого только «бабушки» обоего пола, правительство, называющее ее беспорядками и нарушением государственной тишины и спокойствия, да передовая интеллигенция, представлявшая ее себе в картинах «Великой французской революции» с Маратами, Дантонами, Робеспьерами [531], Бастилией [532], трибуналом и прочим.

Царь уверовал в своего «пожарного»: всероссийская порка сделала свое дело — «мужик» повсеместно притих и примолк, и только в Саратовской и Пензенской губерниях продолжались еще усмирения. Помогла, впрочем, «пожарному» и приближающаяся зима: мужик, как медведь, полез в свою берлогу сосать собственную лапу. Тот же «пожарный» помог разогнать крамолу, скоплявшуюся вокруг зловредной затеи «красного министра», приведшей к тому, что беспочвенная интеллигенция заговорила о Всероссийском земском соборе… Ну, а с профессиональными революционерами такой решительный укротитель и подавно справится, имея в своем распоряжении такой прекрасный усовершенствованный аппарат, как Департамент полиции с Охранным отделением… [533]

В недрах последнего вот уже года три, как народился мудрец и изобретатель, открывший совершенно новый способ борьбы и искоренения из фабричных рабочих масс всяких социалистических утопий. Имя ему Зубатов. Когда-то он сам был социалистом и революционером, а потому ему хорошо известны все методы и приемы социалистического подполья. Сей муж представил простой, как все великие открытия, способ обезвредить усилившуюся работу подпольной партии социал-демократов: для этого нужно взять рабочее движение под опеку Департамента полиции, то есть притвориться защитниками рабочих в их экономической борьбе с капиталистами. Для этого нужно подражать революционерам: устраивать рабочие организации, кассы взаимопомощи, рабочие школы, лекции и побольше кричать там о защите интересов рабочих. И, конечно, не жалеть при этом казенных денег… Не большая беда, если для укрепления своего влияния в рабочих массах придется иногда поддержать забастовку, произвести давление на фабриканта. Надо наглядно показать рабочим, что для них тут выгоднее, чем в нелегальной партии.

Эта идея пленила великого князя Сергея Александровича, и Зубатов оказался, в конце концов, во главе Охранного отделения. На первых порах надо было ярче рекламировать себя в рабочих массах, и потому сразу возроптали все крупные фабриканты и промышленники. Конечно, они обратились к министру Витте как творцу русской промышленности:

— Помилуйте! Да ведь что же это выходит? Министерство внутренних дел своими руками революцию поддерживает!

Министр финансов Витте начал воевать с министром внутренних дел. Но и тут неудача: поперек дороги встал великий князь Сергей Александрович. Плеве должен был согласиться, что не все тут благополучно, но распустить зубатовские организации не решился. Он только усовершенствовал их: полицейские чины, фабричная инспекция и духовенство должны приниматься в эти организации членами-соревнователями… [534]

Так появился на государственной сцене знаменитый впоследствии священник Гапон [535] как «член-соревнователь» в петербургских организациях полицейского социализма…

Так правительство обезвреживало революционную работу нелегальной партии социал-демократов.

По отношению к другой нелегальной партии, социалистов-революционеров, возобновивших террористические покушения и убийства, ничего нового никто не изобрел, но тут просто посчастливилось: Охранному отделению удалось посадить своего шпиона в самое сердце партии и сделать его революционным генералом самой Боевой организации. Имя ему — Евно Азеф [536].

Но не будем забегать вперед и вернемся в родные Палестины [537] отчего дома.

…Ну, вот и до новой весны дожили!..

Эх, как ласково солнышко вешнее! Всем светит, никакую тварь Божию не обижает: всем радость с голубых небес посылает… И богатым и бедным, здоровым и убогим, молодым и старым…

И что только делает это вешнее солнышко! Сколько раз помирать бабушка за зиму собиралась, о могиле своей подумывала, завещание свое пересматривала (ведь уже восемьдесят три весны пережила бабушка!), а как пришел Водолей да начал землю-матушку ко Христову Воскресению вешними водами обмывать, как поломала Сура ледяные оковы и понесла их в Волгу-матушку — опять помирать не хочется.

Нинила Фадевна зимние рамы уже кое-где выставила. Ерофеич санки убрал, тарантас моет и подмазывает. Глухой Фома Алексеич воду со двора на улицу спускает. Цепной пес сладко потягивается. В саду птичья трескотня да грачиный гомон… Скворчик прилетел и радостно булькает, сидя у скворечницы. Куры кудахчут, и петухи кричат. И весь городок точно живой водой волшебник спрыснул: все жители ожили, с утра до вечера на улицах, идут, бегут, на шумливых колесах по мокрым мостовым извозчики и телеги громыхают, пароходы на Суре посвистывают, на пристанях народ копошится…

Грохот, шум радостный по земле идет, точно вся земля зашевелилась, радостными голосами закричала и побежала навстречу Светлому Воскресению Христову…

Страстная неделя. Великопостные колокола о великих страстях Господних напоминают. Сокрушаться бы надо… Бабушка каждый день дважды в храме молится, пост строго держит, псалмы Давидовы читает [538], а радость пугливая все не уходит, спряталась в уголке старой души и пугливо выглядывает…

Да ведь куда ее, радость-то, денешь, если на Страстной неделе Наташа приедет?

Наташа приедет! Наташа, Наташа, Наташа, Наташа!..

Грешно бы в такие страшные дни радоваться-то, а, видно, нету человека власти над душой своей…

Кипит уборка в доме. Все в этой работе. А тут бабушка от вешней радости и по случаю приезда Наташи вздумала и снаружи старый дом в праздничный вид привести… Маляры с домом покончили и теперь ограду палисадника и заборы докрашивают…

Ну и нарядился же бабушкин дом к праздничкам! Кто ни пройдет, кто ни проедет — все оглядываются и приятно улыбаются. Прямо не узнаешь…

Точно старая барыня вторую молодость переживает: оделась не полетам, попудрилась, подрумянилась и набелилась. Стены мелом с охрой покрашены, и от этого дом точно в легком золотистом платье толстая барыня выглядит. Наличники у окон — шоколадного цвета — точно глаза подведенные. А зеленая крыша с трубами, флюгерами и с нависшими над ней ветвями запушившейся развертывающимися почками березы — точно модная дамская шляпа со страусовым пером и разными финтифлюшками…

Великий пост, а в доме все скоромные вкусные острые запахи: копченой ветчиной, топленым маслом, сдобным тестом, сметаной пахнет.

Хлопот полон рот у бабушки: и грехи отмаливать, и дом прибирать, и пасхальный стол приготовить. А бес, конечно, этим и пользуется.

Губы шепчут: «И не осуждати брата моего!» — а в мыслях: «опять плут Ерофеич сдачи пятачок недодал! Я тебя выведу на чистую воду!»

Недолюбливает Ерофеича бабушка. И не потому, чтобы Ерофеич был человек нехороший, а просто как увидит Ерофеича, так и вспомнит покойника Никиту, — сразу рассердится, точно Ерофеич виноват в том, что Никита помер.

— Прости, Господи, мое согрешение! Осудила брата моего…

«Заботы наши, как мыши ночью, душу человеческую грызут», — подумала бабушка, и тут опять неподходящее в мысли полезло: вспомнила, что по ночам крысы в комнатах нижних бегают, как кошки, и грызут комоды и буфеты разные. Надо Ерофеича к арендатору Абраму Ильичу послать: нет ли у него какого-нибудь средства от крыс и мышей?