Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Любезный мистер Лесли, отвечала маркиза, с унынием, которое выражалось тоном её голоса и томительностью взоров: – я уже довольно прожила в мире действительном, чтоб уметь отличить ложь от правды. Я вижу насквозь сердца тех пламенных обожателей, на которых вы указываете, и знаю, что ни один из них не прикроет своей горностаевой мантией женщину, которой он высказывает свое сердце. О, продолжала Беатриче с нежностью, которой она сама не подозревала, но которая могла бы оказаться чрезвычайно пагубною для молодого человека, которого чувства не охладели еще до такой степени, и который не умеет еще так верно охранять свое сердце от кокетливости женщины, как Рандаль Лесли: – о, я не так честолюбива, как вы полагаете. Я постоянно мечтала о друге, о товарище, о защитнике, с чувствами все еще свежими, неиспорченными еще пошлыми увеселениями и низкими удовольствиями, с сердцем до такой степени новым, невинным, которое могло бы возвратить мое собственное сердце к той поре моей жизни, которую я считала счастливой весной. Мне случалось видеть в вашем отечестве несколько супружеских пар, одно воспоминание о которых всегда наполняет глаза мои слезами умиления. В Англии я научилась узнавать всю цену домашней, семейной жизни. При таком сердце, какое я описала, в кругу такой семейной жизни, быть может, я бы забыла то, что всегда считала не совсем-то чистым честолюбием.

– Этот язык нисколько не удивляет меня, сказал Рандаль: – но только он не согласуется с вашим первым ответом мне.

– Вам, возразила Беатриче, с улыбкой и принимая свою обыкновенную беспечность и более свободное обращение: – вам, правда. Но я никогда не имела на столько тщеславия, чтобы позволить себе думать, что вы, с вашей ко мне преданностью, могли перенести пожертвования, которые неизбежно были бы связаны с супружеской жизнью; что вы, при вашем честолюбии, могли бы приковать мечты о счастии к семейному быту. Кроме того, сказала Беатриче, вздернув головку и принимая серьёзный, даже в некоторой степени надменный вид; – кроме того, я ни под каким видом не согласилась бы разделить мою судьбу с человеком, которому моя бедность была бы в тягость. Я бы не послушалась внушений моего сердца, еслиб оно билось к обожателю без состояния, потому что тогда я принесла бы ему одно только бремя и вовлекла бы его в союз с бедностью и долгами. Теперь, – о, теперь! совсем другое дело. Теперь у меня будет приданое, которое во всех отношениях будет соответствовать моему происхождению. Теперь я могу, нисколько не стесняя себя, сделать выбор по сердцу, как женщина совершенно свободная, но не как женщина, покоряющаяся необходимости, бедная, доведенная затруднительными обстоятельствами до отчаяния.

– А! поздравляю вас от чистого сердца, сказал Рандаль, сильно заинтересованный и придвигаясь еще ближе к своей прекрасной собеседнице: – значит вы имеете довольно верную надежду сделаться богатой?

Маркиза, прежде чем ответить на этот вопрос, остановилась на несколько секунд. В течение паузы Рандаль распустил паутину своего плана, которую он втайне выплетал, и быстро сделал соображения такого рода, что если Беатриче ди-Негра действительно получит богатство, то согласится ли она отвечать на его предложение соединиться с ним брачными узами, и если согласится, то каким образом ему лучше переменить тон дружбы на тон пламенной любви. Во время этих соображений Беатриче ответила:

– Не так богатой для англичанки, но для итальянки «да». Мое состояние будет простираться до полу-миллиона….

– Пол-миллиона! вскричал Рандаль и с трудом удержался, чтоб не упасть перед маркизой, с чувствами благоговения, на колени.

– Пол-миллиона франков, досказала маркиза.

– Франков! сказал Рандаль, медленно переводя дыхание и оправившись от внезапного энтузиазма. – Это составит около двадцати тысячь фунтов! то есть восемьсот фунтов годового дохода! Приданое весьма хорошее, без всякого сомнения. (Самая джентильная нищета! произнес он про себя. – Слава Богу, что я не попался! Впрочем, позвольте, позвольте! это с одной стороны устраняет все препятствия в моем прежнем и лучшем проэкте. Посмотрим, что будет дальше). Очень, очень миленькое приданое! повторил Рандаль вслух. – Миленькое не для какого нибудь grand seigneur, но для джентльмена хорошего происхождения и с ожиданиями достойными вашего выбора, если только честолюбие не есть ваша главная цель. Упомянув с таким пленительным красноречием о чувствах, которые были бы свежи, о сердце, которое было бы непорочно, о счастливой английской семейной жизни, вы бы должны догадаться, что мысли мои клонятся к моему другу, который так пламенно любит вас, и который так вполне осуществляет ваш идеал. Между нами будь сказано, счастливые супружества и счастливая семейная жизнь находятся не в шумных кругах лондонского мира, но подле очагов нашего сельского дворянства, наших провинциальных джентльменов. И скажите, кто из ваших поклонников может предложить вам участь до такой степени завидную, как тот, на которого я ссылаюсь, и которого, судя по-вашему румянцу, вы уже отгадываете.

– Неужели у меня есть румянец? спросила маркиза, заключая слова свои серебристым смехом. – Мне кажется, что ваше усердие к вашему другу обманывает вас. Впрочем, признаюсь вам откровенно, что его бескорыстная любовь очень тронула меня, – любовь очевидная, хотя и выражаемая сильнее взглядами, нежели словами. Я не раз сравнивала эту любовь, которая приносит мне честь, с любовью других поклонников, которой они хотят унизить меня; больше я ничего не имею сказать. Положим, что ваш друг имеет прекрасную наружность, благородное, великодушное сердце, но при всем том в нем недостает того, что….

– Вы ошибаетесь, поверьте мне, прервал Рандаль. – Извините, я не позволю вам окончит ваш приговор. В этом человеке есть все, чего вы еще не предполагаете: его застенчивость, его любовь, его уважение вашего превосходства не позволяют его душе и его натуре показать себя в более выгодном свете. Вы, это правда, имеете наклонность к литературе и поэзии – качество весьма редкое между нашими соотечественниками. В настоящее время он не имеет этого, да и немногие могут похвастаться тем. Впрочем, какой Кимон не усовершенствует себя под руководством такой прекрасной Ифигении? Недостатки, которые он оказывает в себе, принадлежат вообще всем молодым и неопытным людям. Счастлив тот брат, который мог бы увидеть сестру свою женою Франка Гэзельдена!

Маркиза молча подперла щеку рукой. Для неё замужство было более, чем оно обыкновенно кажется мечтательной девушке или неутешной вдове. Непреодолимое желание освободиться от надзора её безнравственного и безжалостного брата до такой степени слилось с составом её бытия, – все, что было лучшего и возвышенного в её смешанном и сложном характере, до такой степени отравлено и заглушено в ней одиноким о постоянно открытым положением, двусмысленным поклонением её красоте, различными унижениями, которым подвергали ее денежные затруднительные обстоятельства (включая сюда и намерения графа, который, при всей своей алчности, не скупился на деньги, и который временными и, по видимому, причудливыми подарками в одно время и отказами во всякой помощи в другое, вовлек ее в долги, с тем, чтобы во всякое время иметь ее в своей власти), положение, которое она занимала в обществе, до такой степени было оскорбительно и унизительно для женщины, что в замужстве она видела свободу, жизнь, честь, самоискупление. Кроме того, мысли, принуждавшие ее действовать сообразно с планами, при исполнении которых граф, получив себе невесту, обязан был возвратить ей значительный капитал, располагали маркизу принять с удовольствием предложения Рандаля Лесли в пользу его друга.

Адвокат Франка видел, что он произвел уже впечатление, и с удивительным искусством, которое сообщалось ему совершенным знанием натур, принятых им для изучения, он продолжал развивать свое ходатайство такими доводами, которые, без всякого сомнения, должны были произвесть желаемое действие. С каким неподражаемым тактом он избегал выражать панегирики Франку, как лицу весьма обыкновенному, и в то же время выставлял его настоящим типом, идеалом того, что женщина, в положении Беатриче, могла бы пожелать относительно безопасности, спокойствия и чести семейной жизни, доверия, постоянства и преданной любви в своем супруге! Он не рисовал земного рая – он описывал небо, он не выставлял в ярком свете героя романа – они очень просто и ясно изображал представителя всего достойного уважения и действительного, к чему всегда прибегает женщина в ту пору, когда роман начинает казаться ей обманчивой мечтой.