Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– В самом деле! воскликнул граф.

Беатриче, не расслушав этого восклицания, продолжала:

– Положим, что я действительно с пренебрежением смотрела на ваше поручение; но разве это не в натуральном порядке вещей? Когда я впервые приехала в Англию, вы уведомили меня, что цель ваша, в открытии изгнанников, была такого рода, что я, не краснея, могла быть вашей соучастницей. Вы желали узнать сначала, жива ли дочь вашего кузена. Если нет, вы делались законным наследником. Если жива, вы уверили меня, что, при моем посредничестве, вы намерены были заключить с Альфонсо мировую, при которой обещали исходатайствовать ему прощение, с тем, однако же, если он предоставит вам на всю жизнь пользоваться теми доходами с его имений, которые вы получаете от правительства. При этих видах, я сделала все, что от меня зависело, хотя и безуспешно, чтобы собрать требуемые сведения.

– Скажите же, что принудило меня лишиться такого сильного, хотя и безуспешного союзника? спросил граф, все еще улыбаясь; но в эту минуту взоры его засверкали и обличили все коварство его улыбки.

– Извольте, я скажу. Когда вы приказали мне принять и действовать за одно с жалкими шпионами – коварными итальянцами – которых вы прислали сюда, с целью, чтоб, отыскав нашего родственника, вовлечь его в безразсудную переписку, которою вам должно было воспользоваться, когда вы намерены были обратить дочь графов Пешьера в лазутчицу, доносчицу, предательницу…. нет, Джулио! тогда я почувствовала отвращение к вашим видам, и тогда, страшась вашей власти надо мной, я удалилась во Францию. Я ответила вам откровенно.

Граф снял руки с плеча Беатриче, на котором они так нежно покоились.

– Это-то и есть ваше благоразумие, сказал он: – это-то и есть ваша благодарность. Вы, которой счастье тесно связано с моим счастием, вы, которая существуете моей благотворительностью, вы, которая….

– Остановитесь, граф! вскричала маркиза, вставая с места, в сильном душевном волнении: казалось, что слова графа пронзали ее сердце, – и, под влиянием мучительного действия их, она хотела сразу сбросить с себя тиранство, продолжавшееся в течение многих лет. – Остановитесь, граф!.. Благодарность! благотворительность! Брат, брат…. скажите, чем я обязана вам? несчастием всей моей жизни. Еще ребенка вы принудили меня выйти замуж против моей воли, против желаний моего сердца, против горячих молений; вы смеялись над моими слезами, когда на коленях я умоляла вас пожалеть меня. Я была непорочна тогда, Джулио, – непорочна и невинна как цветы в моем брачном венке. А теперь…. теперь….

Беатриче вдруг замолчала и руками закрыла лицо.

– Теперь только вы вздумали упрекать меня, сказал граф, нисколько нетронутый внезапной горестью сестры: – и упрекать меня в том, что я выдал вас замуж за человека молодого и благородного?

– Старого в пороках и низкой души! Замужство мое япростила вам. Согласно с обычаями нашего отечества, вы имели право располагать моей рукой. Но я никогда не прощу вам утешений, которые вы нашептывали на ухо несчастной и оскорбленной жены.

– Простите мне это замечание, отвечал граф, величественно преклоняя голову: – но эти утешения точно также сообразны с обычаями нашего отечества, и я до сих пор не знал, что они не нравились вам. К тому же супружеская жизнь ваша была не так продолжительна, чтобы можно было до сей поры чувствовать тяжесть её. Вы очень скоро сделались вдовой, свободной вдовой, бездетной, молодой, прекрасной.

– И безденежной.

– Правда: ди-Негра был игрок, и игрок весьма несчастный; но в этом отношении я не виноват. Согласитесь, что мне невозможно было вырвать карты из его рук.

– А мое приданое? О, Джулио! я только при кончине мужа узнала, почему вы обрекли меня на жертву этому генуэзскому ренегату! Он должен был вам деньги, и вы против закона, полагаю, приняли мое достояние в замен долга.

– Он не имел других средств уплатить свой долг, – долг, основанный на благородном слове; долг чести должен быть уплачен – это всякому известно. Да и чтожь за беда? С тех пор мой кошелек всегда открыт был для вас.

– Ваша правда, но он открыт был не как сестре, но как вашему орудию, как шпиону. Да, да, ваш кошелек действительно открыт, но рукою скряги.

– Un peu de conscience, ma chère! вы так небережливы, даже расточительны. Однако, оставим этот разговор. Скажите откровенно, чего бы вы хотели от меня?

– Я хотела бы навсегда освободиться от вас.

– То есть, вы хотели бы вторично выйти замуж за одного из этих богатых островитян-лордов. Ma foi, я уважаю ваше честолюбие.

– Поверьте, что оно не так далеко простирается, как вы думаете. Я ничего больше не желаю, как только избавить себя от вашего влияния. Я желаю, вскричала Беатриче, с возростающим жаром: – желаю снова вести жизнь благородной женщины, снова вступить во все её права.

– Довольно! сказал граф, с заметным нетерпением: – скажите мне только, в достижении вашей цели есть ли что нибудь такое, почему вы должны быть равнодушны к достижению моей? Если я верно понимаю, так вы хотите выйти замуж. А чтоб выйти замуж прилично вашему имени, вы должны принести вашему мужу не долги, а хорошее приданое. Пусть будет по-вашему. Я возвращу вам капитал, который успел выхватить из расточительных когтей генуэзца, но, само собою разумеется, возвращу тогда, когда буду в состоянии, в тот самый момент, как сделаюсь мужем наследницы моего родственника. Вы говорите, Беатриче, что прежние мои замыслы возмущали вашу совесть: надеюсь, что настоящий мой план успокоит ее; потому что через этот брак мой родственник возвратится в отечество и будет владеть по крайней мере половиною своих земель. Если из меня не выдет превосходный муж, то виноват в этом буду не я. Я рассеял свою ветренность. Je suis bon prince, лишь только дела мои примут должный оборот. Моя надежда, моя цель и, конечно, все мои интересы заключаются в том, чтобы сделаться dulne époux et irréprochable père de famille. Я говорю легкомысленно: это в моем характере; но зато я думаю весьма серьёзно. Малютка-жена будет счастлива со мной, и я надеюсь устранить все нерасположение ко мне, которое будет оставаться в душе родителя. Хотите ли вы помогать мне при этих обстоятельствах – говорите, да или нет. Помогайте мне, и вы действительно будете свободны. Чародей освободит прекрасную душу, которую покорил своей воле. Перестаньте быть моею сообщницей, ma chère, и – заметьте, я не угрожаю вам: я только предостерегаю – перестаньте помогать мне, и тогда, положим, что я сделаюсь нищим; но я спросил-бы вас, что станет тогда с вами, все еще молодой, прекрасной и без гроша денег? Хуже, чем без гроша денег! Вы удостоили меня особенной чести (при этом граф взглянул на стол, вынул из портфеля письмо, украшенное его гербом и графской короной), вы удостоили меня особенной чести, обратившись ко мне за советом касательно ваших долгов?

– Вы, кажется, сказали, что хотите возвратить мне мое богатство? сказала маркиза нерешительно и отворачивая свою голову от записки, испещренной цыфрами.

– Когда мое богатство, с помощию вашего, будет у меня в руках.

– Однако, не слишком ли высоко оцениваете вы мою помощь?

– Весьма быть может, сказал граф, с рассчитанной нежностью и нежно цалуя сестру свою в открытый лоб: – весьма быть может; но, клянусь честью, мне бы хотелось исправить зло, действительное или воображаемое, которое я сделал вам в минувшем. Мне бы хотелось снова видеть перед собою мою прежнюю, неоцененную сестру. Будем по-прежнему друзьями, cara Beatrice тиа, прибавил граф, в первый раз употребив итальянские слова.

Маркиза склонила голову на плечо графа; из глаз её тихо катились слезы. По всему было видно, что этот человек имел на нее сильное влияние, видно было также, что, несмотря на причину её горести, её любовь к нему была все еще сестринская и все еще сильная. Натура с прекрасными проблесками великодушие, энергии, благородства и любви была её натурой, но неразработанной, дурно направленной на прямой путь, испорченной самыми дурными примерами, легко увлекаемой в пороки, не всегда умеющей узнавать, где именно скрывается порок, позволяющей душевным наклонностям, хорошим и дурным, заглушать её совесть или ослеплять рассудок. Подобные женщины бывают часто гораздо опаснее тех женщин, которые совершенно покинуты обществом: эти женщины часто становятся такими орудиями, какие мужчины, подобные графу Пешьера, всеми силами стараются приобретать для достижения своей цели.