Отчий дом. Семейная хроника

— Надо туда жалобу от общества подать… Планы старые должны разобрать, там видно, сколь земли у нас господа оттягали!

Узнали никудышевцы, что замураевские жалобу пишут в царский комитет, и тоже начали обсуждать это дело.

Приходили посоветоваться к «праведному барину», к Григорию Николаевичу, и просили прошение-жалобу написать в комитет. Отказался «праведный барин»:

— Я ничего в этих делах не понимаю. Адвоката нужно…

Не поверили мужики: хотя и праведный человек, а все-таки — барин! Не может супротив родной матери пойти… Да и как осудить-то: сказано — «чти отца твоего и матерь твою и многодетен будешь на земли» [517]! Лариса посоветовала одного человечка: в Алатыре жидок такой есть, они у нашей барыни мельницу арендуют, так вот он, сказывают, мастер эти жалобы писать!

— Нам чужого не нужно, отдай только, что по закону следовало!

— Это ты зря говоришь! Коли так напишешь, а закон выйдет всю землю нам отдать, у них документ будет, что мы только одну урезку согласны получить, то есть по полторы десятины на душу… Опять дурака сваляем!

Совещались около барского леса и мечтали о манифесте. Старики обсуждали, которые из господских полей должны к ним отойти и которые за господами остаться. Смотрели жадными глазами на поля и говорили:

— Земля у них жирная, а которую сдают нам, та много хуже!

— Еще бы! Эту в руку возьмешь, она тает!

— Как творог!

Они брали землю в пригоршню, мяли ее заскорузлыми пальцами и нюхали пахучий чернозем…

Выбрали стариков — жалобу составить и в алатырский комитет подать.

Старики отыскали Моисея Абрамовича Фишмана, крестника Анны Михайловны.

Моисей Абрамович выслушал стариков и никудышевцам наотрез отказал: ничего нельзя теперь сделать! А замураевским написал. Знал он, что и тут ничего не выйдет, но так как он состоял тайно в членах социал-демократической партии, земельная программа которой тогда требовала для мужиков «возврата отрезков», то Моисей Абрамович решил действовать по программе, принципиально.

— Чтобы сказать, что дело выиграете, так нет, не обнадеживаю. Но требовать можно.

— Напиши, сделай милость, мы тебя поблагодарим: за труды заплатим!

— Я вам составлю прошение даром, бесплатно, но только вы меня не выдавайте! Чтобы кто писал, так неизвестно! Мне неудобно, потому — сами понимаете: генерал Замураев — родственник никудышевской барыне, Анне Михайловне, а она моя крестная мамаша… В случае чего вы можете сказать, что прошение вам написали в Симбирске, в трактире, а кто писал — и сами не знаете…

— Будь покоен! Так и скажем…

Моисей Абрамович просто пошутил над мужиками. Прекрасно знал он, что комитет никаких прошений и жалоб не принимает, но очень уж захотелось ему воспользоваться подходящим случаем, чтобы всунуть таким путем новую распрю в «крестьянский» и «дворянский» вопросы этими программными «отрезками». Ведь, по существу, мужики правы: эти отрезки были-таки украдены [518] у них при размежевании земель после раскрепощения.

Были у Моисея Абрамовича друзья в земской управе, однопартийны. Они тайно перестукали жалобу на земской пишущей машинке, а на конверте написали: «Доклад по крестьянскому вопросу. В Комитет по совещанию о нуждах сельскохозяйственной промышленности».

Старики пришли в канцелярию комитета ранним утром, когда сторож приводил в порядок помещение. Он и принял от них пакет, который очутился вместе с не распечатанной еще казенной почтой на столе председателя комитета, генерала Замураева…

Старики сделали добросовестно возложенное на них дело и, зная по опыту, что ответы в казенных учреждениях даются нескоро и письменно, ушли домой…

Во всякое другое время эта глупая история прошла бы бесследно либо попала в копилку газетных курьезов и шуток. Теперь из нее вышла история, весьма значительная по своим неожиданным последствиями.

Когда генерал, просматривая новую почту, уже с раздражением разорвал конверт с надписью «Доклад по крестьянскому вопросу» и прочитал жалобу некоторым образом на самого себя, да еще написанную на машинке, он сейчас же догадался, что это либо насмешка со стороны левого лагеря, либо работа агитаторов-революционеров. Мог ли генерал предположить, что это просто социал-демократическая шуточка Моисея Абрамовича?

Прежде всего, надо было удостовериться: вымышлены имена и прозвища подписавших каракулями уполномоченных от общества или такие крестьяне существуют в действительности. Расследование этого вопроса генерал поручил своему сыну, земскому начальнику. Оказалось, что жалоба не придумана, а подана выборными и подписи принадлежат установленным мужикам, проживающим в Замураевке и хорошо известным самому генералу. Хотя Николай Владимирович Замураев только погрозил набить морды и постращал тюрьмой и высылкой в Сибирь на поселение, но для всех мужиков стало ясно, что царский комитет стакнулся с помещиками, выдал их жалобу замураевским господам и правды тут опять не добиться… Кому морду набьют, кого под арест, кого выпорют, а до суда не допустят, хода этой жалобе не дадут…

Ход жалобе дали, но совсем не тот, которого добивались мужики…

Генерал лично передал ее исправнику как вещественное доказательство, что у них в уезде работают агитаторы. Исправник поручил становому приставу произвести строгое дознание и установить личность подстрекателя. В Замураевку приехал становой [519] с двумя урядниками [520], остановился на «въезжей избе», вызвал волостного старшину [521] и сельского старосту и, давши им нагоняй и настращавши преданием суду, начал следствие. Привели подписавших жалобу двух выборных, Пахома Еремина и Евдокима Быкова, почтенных бородатых мужиков с апостольскими лицами.

— Вы жалобу подали?

— Обчество. А мы, стало быть, выборные…

— Ваши подписи?

— Так точно.

— Кто вас научил подать эту жалобу?

— Кому нас учить? Некому. Сами. Миром порешили.

— А кто написал жалобу?

Выборные помолчали, переглянулись, потом Пахом Еремин переспросил:

— Кто писал?

— Ну да! Я тебя русским языком спрашиваю: кто писал вам жалобу?

Не выдали Моисея Абрамовича и стали объяснять, как научил он: написал человек один, а кто — неизвестно. В трактире было. Спросили: можешь нам жалобу написать? Ну, он допрос снял и написал…

— Как же он писал? Рукой?

— Да ведь как люди пишут? Знамо, рукой, а не ногой…

— Вот тут и попались! Не рукой написано, а на машине. Признавайтесь, кто и где писал жалобу!

Повторяют одно и то же: в Симбирске, в трактире, а кто — неизвестно им…

— Сознаться не желаете?

Молчат.

— Взять под арест!

Стариков повели в арестантскую камеру при волостном правлении. Окружавшая «въезжую избу» толпа мужиков глухо заворчала, послышались выкрики:

— Тогда уж всех арестуйте! Весь мир! Мы все жалобу подали!

Урядники разогнали толпу.

К вечеру старшина со старостой собрали мирской суд, на котором становой выступил с увещанием — открыть имя подстрекателя.

— Все по круговой поруке ответите за укрывательство смущающих вас преступников!

Становой стал разъяснять, по приказанию циркуляра, вредоносность агитаторов и лживость их учения:

— Они вас натравливают на бар, помещиков, врут, что все люди равны! Никакого такого равенства на свете не может быть! Всякому свое место Господь Бог указал: и барину, и крестьянину, и мещанину, и дворянину! Как нельзя без мужика, так нельзя и без барина. Барин — голова, а мужик — руки, ноги. Как голова без рук-ног, так и руки-ноги без головы ничего не стоят! Тоже вот и без купца нельзя. Вам земский начальник читал, что сказал государь крестьянским депутатам?

Становой еще раз прочитал опубликованную в особом циркуляре речь царя на Курских маневрах…