Сталки и компания

ы, с пышными усами, с лицом, словно из белого стекла и хрупкими тонкими руками; при этом он радостно откликался на имя Терциус. Был еще один огромный, крепко сложенный человек, который, очевидно, уже много лет не принимал участия в военных кампаниях: он был гладко выбрит, говорил мягким голосом, имел кошачьи повадки, но все-таки это был тот самый Абаназар, который украшал собой Политическую службу Индии. Был там еще худощавый ирландец{[135]} с дочерна загорелым лицом – следствие службы в Индо-Европейском телеграфе. К счастью, обитые сукном двери холостяцкого крыла закрывались плотно, так что мы одевались в коридоре или друг у друга в комнатах, разговаривали, звали друга, кричали и иногда вальсировали парами под песни, которые сочинял Дик Четверка.

В общей сложности мы проработали около шестидесяти лет и, поскольку мы время от времени встречались друг с другом в Индии, где обстановка все время менялась – в лагере или на скачках, здесь или где-нибудь на севере страны, в гостинице или на железнодорожной станции, – мы никогда окончательно не теряли связей друг с другом. Мальчик сидел на перилах, жадно и завистливо слушая наши рассказы. Он наслаждался своим баронетством, но его сердце тосковало по былым временам.

Жизнерадостный гомон воспоминаний, состоявший из личных, провинциальных и имперских событий прошлого наряду с новой политикой был прерван звуком бирманского гонга, и мы спустились по лестнице длиной чуть ли не с четверть мили, чтобы поздороваться с матерью Мальчика, которая знала нас всех еще со школьных лет; они встречала так, будто занятия кончились неделю назад. Но уже прошло пятнадцать лет с тех пор, как она, хохоча до слез, одолжила мне серую юбку принцессы для любительского спектакля.

Это был обед из «Тысячи и одной ночи», который подавали в двадцатипятиметровом зале, заполненном портретами предков, горшками с цветущими розами и, что самое удивительное, с паровым обогревом. Когда все кончилось и мамаша удалилась («Вам, мальчики, нужно поговорить, поэтому я должна вам сказать сейчас спокойной ночи»), мы собрались вокруг огня, топившегося яблоневыми дровами на гигантской полированной стальной каминной решетке высотой метра три, и Мальчик обошел всех, раздавая экзотические напитки и сигареты, которые были так хороши, что желания закурить свою собственную трубку не возникало.

– Какое блаженство! – промычал Дик Четверка с дивана, на котором он сидел, закутанный в плед. – Я в первый раз согрелся с тех пор, как вернулся домой.

Мы все подобрались поближе к огню, кроме Мальчика, который уже довольно давно был дома и, когда чувствовал холод, начинал делать физические упражнения. Времяпрепровождение это достаточно неприятное, но обожаемое англичанами, живущими на Острове.

– Если ты скажешь хоть слово о холодном обливании и пробежках, – медленно произнес Мактурк, – то я убью тебя, Мальчик. Я тоже человек. Помните, как мы считали за счастье вылезти из кровати в воскресенье, когда на улице градусов пятнадцать, и отправиться купаться