Сталки и компания

у нашего бесценного Ранделла перебои с дисциплиной... если вам, конечно, известно о существовании такого слова. Жук, вы претендуете на звание редактора. Может, вы расскажете классу о печатных формах?

– Что вы, сэр! Какие формы? Я вообще не вижу ни одного глагола в этом предложении, а ода... ода стала совершенно другой.

– Я собирался сказать, прежде чем вы взяли на себя обязанности критика, что этот случай мог приключиться во время набора и что типограф мог забыть это по своему легкомыслию. Нет... – он держал лист в вытянутой руке, – Ранделл не очень большой специалист по Цицерону и Горацию.

– Довольно некрасиво с его стороны валить все на Ранделла, – шепнул Жук своему соседу. – Кинг наверняка был сильно под мухой, когда все это писал.

– Но мы можем исправить ошибку под мою диктовку.

– Нет, сэр, – крик вырвался сразу из дюжины глоток. – Это сократит время экзамена. А полагается только два часа, сэр. Это нечестно. Это письменный экзамен. Как нам будут его оценивать тогда? Это все вина Ранделла. Во всяком случае, мы не виноваты. Контрольная – есть контрольная... – и так далее.

Естественно, мистер Кинг решил, что это попытка подорвать его авторитет, и, вместо того чтобы немедленно начать диктовку, разразился лекцией о том, какой дух должен царить на экзаменах. Когда страсти улеглись, Жук раздул их заново.

– А? Что? Что это вы сказали Маклагану?

– Я сказал только, что бумаги должны соответствовать тем, которые были розданы раньше.

– Правильно! Правильно! – донеслось с задней скамейки.

Мистер Кинг поинтересовался, не хочет ли Жук персонально следить за соблюдением традиций в школе. Его стремление выяснить это съело еще пятнадцать минут, во время которых старосты откровенно скучали.

– Вот славно провели время, – говорил потом Жук в пятой комнате. – Он нес какую-то чепуху, а я все время подначивал его, а потом он продиктовал практически половину истории про Долабеллу.

– Бедняга Долабелла! Отныне он мой друг. Ну? – сказал задумчиво Сталки.

– Потом нам пришлось спрашивать, как пишется каждое слово по буквам и он продолжал болтать. Он отругал меня, Маклагана (Мак тоже здорово подыгрывал), Ранделла и «воплощенное невежество неучей, вышедших из среднего класса», «стремление лишь получить хорошую отметку» и все прочее. Это можно было назвать финальным представлением... последней атакой... побочным продуктом.

– Но, конечно же, он был косой, когда писал задание. Надеюсь, ты это объяснил? – спросил Сталки.

– Да, конечно. Я сказал об этом Талки. Я сказал ему, что безнравственный староста и пьяный преподаватель – это вполне логично. Талки чуть не заплакал. Он очень нас стесняется после той истории с Мэри.

Талки так и стеснялся их до самого последнего момента, до выплаты проездных денег, когда мальчишки рассаживались по коляскам, отвозившим их на станцию. Затем троица вежливо попросила его задержаться.

– Понимаешь, Талки, может быть, ты и староста, – сказал Сталки, – но я покидаю колледж. Понимаешь это, дорогой Талки?

–