Итальянский поход Карла VIII и последствия его для Франции

Эти страшныя знаменія, эти рѣчи, эти стоны, наполняли ужасомъ сердца Итальянцевъ, и они съ сомнѣніемъ и страхомъ измѣряли силы приближавшагося врага. Численность французскаго войска, осенью 1494 г. вступившаго въ предѣлы Италіи подъ личнымъ предводительствомъ Карла VIII, простиралось, приблизительно, до 60.000 ч [87]. За исключеніемъ Швейцарцевъ, шедшихъ въ авангардѣ, оно состояло исключительно изъ Французовъ, издавна славившихся своею личною храбростью, преданностью королю, патріотизмомъ и честолюбіемъ. Оно не было, подобно итальянскимъ войскамъ, навербовано изъ подданныхъ различныхъ государствъ, раздѣленныхъ между собою взаимными антипатіями; оно повиновалось одному государю, шло подъ однимъ знаменемъ, сражалось за одни интересы [88]. Главную силу его составляла артиллерія, въ которой Франція не имѣла тогда соперниковъ. Карла VIII сопровождали 1000 мортиръ (grosses bombardes), 1200, тяжелыхъ ружей на лафетахъ (тогда еще не были извѣстны ручныя ружья), 200 опытныхъ артиллеристовъ, 600 плотниковъ и саперовъ, 300 литейщиковъ, болѣе 8000 упряжныхъ лошадей [89]. Огромный багажъ, навьюченный на муловъ, слѣдовалъ за арміей [90]. Французскіе артиллеристы славились своимъ искусствомъ и опытностью; громъ французскихъ выстрѣловъ былъ такъ силенъ, что оглушалъ большихъ рыбъ, плававшихъ въ окрестныхъ рѣкахъ [91]. Къ большимъ французскимъ мортирамъ были припряжены лошади, между тѣмъ какъ Итальянцы перевозили свои орудія на волахъ вслѣдствіе чего ихъ артиллерія не всегда могла поспѣвать за арміей. Французы такъ быстро строили батареи, залпы слѣдовали у нихъ за залпами такъ часто, что они, по словамъ Гвиччардини, въ нѣсколько часовъ совершали то, на что Итальянцамъ требовалось нѣсколько дней [92].

Это превосходство французскихъ войскъ надъ итальянскими уравновѣшивалось до нѣкоторой степени недостаткомъ въ денежныхъ средствахъ, который терпѣлъ Карлъ VIII. Нужда въ деньгахъ была такъ настоятельна для молодаго завоевателя, что онъ, прибывъ въ Туринъ, долженъ былъ заложить за 12.000 дукатовъ брильянты герцогини Савойской, и потомъ за такую же сумму денегъ заложилъ драгоцѣнности маркизы Монферратской [93]. «Пріятно видѣть, замѣчаетъ по этому поводу наивный комментаторъ Коммина, какъ государыни закладывали для короля свои драгоцѣнности; но прибѣгая къ займамъ, Карлъ VIII начиналъ тѣмъ, чѣмъ другіе оканчиваютъ, и онъ продолжалъ просить денегъ изъ дому въ домъ – обстоятельство, роковое для его предпріятія» [94]. Въ Асти Людовикъ Сфорца, прибывшій туда на встрѣчу Карлу VIII, еще разъ снабдилъ его деньгами [95]. Эта предупредительная готовность, съ какою владѣтельныя лица полуострова жертвовали своимъ достояніемъ для чужеземнаго завоевателя, указываетъ уже, какою смертельною язвою пораженъ былъ политическій организмъ Италіи. Великая страна заключала въ своихъ нѣдрахъ богатый запасъ политическихъ силъ; но эти силы были убиты, парализованы отсутствіемъ національнаго единства. Разнородныя, большія и малыя, государства Италіи, были разъединены взаимными антипатіями, и для своихъ частныхъ интересовъ жертвовали благомъ цѣлаго полуострова. Если мы взглянемъ на взаимныя отношенія итальянскихъ государей передъ походомъ Карла VIII, то увидимъ путаницу мелкихъ интригъ, личныхъ симпатій и антипатій, частныхъ, разрозненныхъ стремленій, среди которыхъ исчезаетъ идея національнаго единства. Въ семьѣ итальянскихъ государей, всѣ во враждѣ другъ съ другомъ. Людовикъ Сфорца ненавидитъ Фердинанда Неаполитанскаго; Людовика поддерживаетъ въ немъ эту ненависть; оба они, кромѣ того, ненавидятъ Джіованни Галеаццо, и жену его Изабеллу, внуку короля Неаполитанскаго; Неаполитанскій домъ, въ свою очередь, отплачиваетъ Сфорцамъ тою же монетою. Внутри миланскаго герцогства та же вражда, то же разъединеніе: народъ ненавидитъ Сфорцу за его тиранію и любитъ Галеаццо; Галеаццо ненавидитъ Сфорцу и равнодушенъ къ народу; Сфорца ненавидитъ и Галеаццо, и народъ. Во Флоренціи, Петръ Медичи держитъ сторону Неаполя, а народъ, волнуемый проповѣдями Савонаролы, сочувствуетъ Карлу VIII. Флоренція угнетаетъ Пизу; Пиза ненавидитъ Флоренцію и съ упованіемъ смотритъ на французское знамя. Папа находится во враждѣ со всей Италіей, и въ собственномъ семействѣ его братъ ненавидитъ брата, сынъ замышляетъ погибель отца. Подъ стѣнами Рима кипитъ кровавая борьба между Колонна, Орсини и Вителли. Венеція, по видимому, еще въ мирѣ со всѣми; но, не обнажая оружія, она выжидаетъ, пока сосѣди, истощенные взаимной борьбой, сами попадутъ въ лапы льва св. Марка. Подобныя же отношенія существуютъ и между мелкими владѣльцами Италіи. Такимъ образомъ, на пространствѣ всего полуострова, кипитъ междоусобная вражда, открытая и тайная, между государями съ одной, и между государями и подданными съ другой стороны. Подъ радужной оболочкой цивилизаціи, впервые такъ роскошно расцвѣтшей на почвѣ новой Европы, гноятся смертельныя язвы. порожденныя политической разрозненностью и деспотизмомъ. Отсутствіе національнаго единства, недостатокъ гражданскаго чувства и политической честности, какъ неизбѣжное слѣдствіе деспотизма, мертвятъ Италію. Это оборотная сторона медали, которую мы показали въ предшествовавшихъ очеркахъ. Это то больное, истерзанное сердце Италіи, къ которому, по выраженію Муратори, варвары припали сосать кровь [96]. Ему ли было противостоять первымъ, грознымъ ударамъ, обрушившимся на него изъ за Альпъ?

Между тѣмъ Карлъ VIII, оправившись отъ болѣзни, поразившей его въ Асти, продолжалъ свой по-ходъ. Въ какомъ то непонятномъ самозабвеніи, словно торжествуя и радуясь, встрѣчали его Итальянцы. "Весь походъ его, говоритъ анонимный авторъ одной анекдотической хроники Карла VIII, былъ непрерывнымъ тріумфомъ, торжествомъ, отпразднованнымъ со всѣми удовольствіями, какія только вообразить можно. Не нашлось ни одного замка, ни одного города, въ которомъ не былъ бы сдѣланъ ему блистательный пріемъ, точно среди полнаго мира. Всюду были празднества, столы, разставленные по дорогамъ и на улицахъ, концерты, стихи, спектакли и тысячи любезностей, такъ что можно было сказать, что онъ шелъ на завоеваніе королевства при звукахъ флейтъ, ступая по муравѣ и по цвѣтамъ. Дамы особенно выставляли на показъ все, что у нихъ было дорогаго и красиваго, и заявляли ему на тысячу способовъ удовольствіе его видѣть. Въ Quiers самыя красивыя дамы, окруживъ Карла VIII и поя вокругъ Него разныя рондо и баллады, надѣли на него вѣнокъ изъ фіалокъ и цѣловали его" [97]. Войска Карла VIII пользовались вездѣ удобнымъ помѣщеніемъ и довольствомъ, частію благодаря трусливой услужливости Итальянцевъ, частію вслѣдствіе благоразумной распорядительности Луи Вальто, главнаго французскаго квартирмейстера (grand marechal-des-logis) [98]. Въ Піаченцѣ прискакалъ къ Карлу VIII курьеръ съ извѣстіемъ о внезапной кончинѣ герцога Миланскаго [99]. Такимъ образомъ совершилась развязка кровавой драмы, издавна подготовлявшаяся въ семействѣ Сфорцы. Много было причинъ, такъ трагически рѣшившихъ судьбу злополучнаго герцога. Главная вина его заключалась въ томъ, что онъ, какъ наслѣдный владѣтель Милана, служилъ препятствіемъ къ достиженію честолюбивыхъ плановъ Сфорцы. Людовикъ Сфорца, по необыкновенной смуглости лица прозванный Моромъ (черный), съ 1419 года незаконно захватившій власть въ свои руки, не могъ быть спокоенъ, пока живъ былъ его племянникъ, Джіованни Галеаццо, законный герцогъ Миланскій. Къ этому присоединились также и другія личныя отношенія его къ племяннику. Джіованни былъ женатъ на Изабеллѣ, внукѣ Фердинанда Неаполитанскаго. Когда Людовикъ въ первый разъ увидѣлъ невѣсту своего племянника, въ немъ вспыхнула бѣшенная страсть къ ней. Разсказываютъ, что онъ прибѣгнулъ къ чарамъ, которыя должны были сдѣлать для новобрачныхъ недоступнымъ супружеское счастье. Въ это время, онъ старался соблазнить Изабеллу, но гордая внука Фердинанда отвѣчала презрѣніемъ на его мольбы. Тогда неистовая ярость вытѣснила изъ сердца Людовика прежнюю любовь, и онъ поклялся извести весь родъ Фердинанда Неаполитанскаго [100]. Въ этомъ рѣшеніи поддерживала Сфорцу же-на его, женщина честолюбивая и тщеславная, которая желала видѣть на головѣ мужа королевскую корону, и не могла простить Изабеллѣ страстной любви, возбужденной ею когда то въ сердцѣ Людовика [101]. Самъ Людовикъ Моръ, по свидѣтельству современниковъ, былъ человѣкъ хитрый и вѣроломный, не любившій рисковать опасностями, но не разбиравшій средствъ, если предстояла какая нибудь вѣрная пожива [102]. Долго не рѣшался онъ употребить насиліе противъ Джіованни Галеаццо, выжидая минуты, когда можно будетъ отдѣлаться отъ него безъ всякаго риска. Готовясь къ рѣшительному удару, онъ искалъ поддержки у иностранныхъ дворовъ, и заключилъ сдѣлку съ Максимиліаномъ, въ слѣдствіе которой послѣдній призналъ его герцогомъ миланскимъ [103]; Гвиччардини прибавляетъ, что Максимиліанъ, до смерти Галеаццо, считалъ нужнымъ таить отъ всѣхъ этотъ безчестный трактатъ. Изабелла, супруга герцога, женщина необыкновеннаго ума и характера, нѣсколько разъ обращалась къ своему отцу и дѣду, умоляя ихъ поставить ее въ безопасность отъ преступныхъ замысловъ Сфорцы [104]; но это только еще болѣе раздражало миланскаго узурпатора. Всего тягостнѣе было для Людовика видѣть открытое нерасположеніе къ себѣ народа, ненавидѣвшаго его за корыстолюбіе и тираннію: [105] онъ естественно долженъ былъ бояться, чтобъ народная симпатія, обращенная на Джіованни, не повела къ опасному для него государственному перевороту. Среди такихъ условій, всеобщее замѣшательство, произведенное въ Италіи походомъ Карла VIII, должно было только ускорить развязку семейной драмы, давно уже задуманную Людовикомъ Моромъ. Онъ не долго медлилъ: въ октябрѣ 1494 Джіованни Галеаццо погибъ жертвою отравы. Вѣсть объ этой печальной катастрофѣ поразила ужасомъ Карла VIII. Если вѣрить Гвиччардини [106], употребленіе яду было еще неизвѣстно за Альпами. Такимъ образомъ Французы, при первомъ знакомствѣ съ Италіей, получили урокъ изъ хитрой науки макіавелизма, которую потомъ съ такимъ успѣхомъ старалась акклиматизировать во Франціи Катерина Медичи. Въ умѣ Карла VIII родились серьезныя опасенія за свою жизнь, за исходъ своего предвзятая; многіе, видя вѣроломство и жестокость Итальянцевъ, стали отчаяваться въ успехѣ [107]. Но легкомысленное честолюбіе Карла VIII, поддерживаемое, по всей вѣроятности, настояніями Людовика Мора, скоро разсѣяло опасенія, и Карлъ устремился далѣе во глубину полуострова.