Мемуары Дьявола

Дьявол промолчал, и Луицци вновь заговорил:

— Ну-с, раз ты так торопишься, расскажи хотя бы, что там за история произошла с этим малайцем?

— Он тебе все изложил.

— То есть я правильно обо всем догадался?

— Хоть раз в жизни тебе голова пригодилась, и то уже хорошо.

— Твоя дерзость переходит всякие границы.

— Расту и крепну, условия позволяют. Прощай.

— Подожди! Это еще не все; я понял рассказ Акабилы только до того момента, как некий старик спас Риго от неминуемой смерти. А дальше?

— Этот старик был отцом Акабилы, — начал все-таки рассказывать Дьявол. — Он обладал огромными сокровищами, которые в течение столетий собирали его предки. Я полагаю, ты знаешь, что на острове Борнео находятся богатейшие залежи алмазов и других драгоценных камней. И вот современный европеец попадает в племя малайцев, которых вы презираете, потому что они без жалости истребляют чужаков, пытающихся завладеть их исконными землями; так преступления цивилизации смешиваются с преступлениями варварства. Риго, поначалу раб, а потом — друг и наперсник Акабилы, уговорил его убить отца {257} и похитить все его несметные сокровища. Он обещал привезти дикаря в сказочную страну, где тот будет купаться в удовольствиях, неведомых его народу, и в конце концов убедил. Осуществив свое подлое дело, злоумышленники благополучно бежали и на борту португальского судна добрались до Лиссабона; но, едва ступив на цивилизованную землю, они поменялись ролями: Акабила превратился в слугу своего бывшего раба, и ты видел, какую пользу принесло ему отцеубийство.

— Но почему Риго держит рядом с собой столь опасного свидетеля своего преступления?

— О, мой господин, это сверх твоего разумения. Чтобы понять Риго, нужно дожить до его лет, родиться в той же среде, что и он, и к тому же походить хоть немного в рабах.

— Что ты имеешь в виду?

— Поживи в шкуре смерда на земле мелкого дворянчика, который к тому же разорил твою семью за браконьерство, да получи не одну сотню палочных ударов только за то, что не очень проворно, по мнению хозяина, набиваешь ему трубку, — вот тогда ты поймешь папашу Риго.

— Так это месть…

— И удовольствие тоже. Ты и вообразить не можешь, какое наслаждение и радость испытывает этот человек, пиная под зад королевское отродье, наблюдая, как пресмыкаются перед ним низкие алчные душонки, которые заполонили нынче его дом.

— Да это же последняя мразь.

— По какому праву ты судишь их так строго?

— Мне кажется, что ниже пасть просто невозможно.

— Можно, еще как можно, барон.

— Неужели найдется человек, способный зайти еще дальше в своем бесстыдстве?

— Еще как найдется. Вот ты, например.

— Я? — до глубины души возмутился Луицци.

— Ты, мой господин, — вздохнул Дьявол, — если вдруг лишить тебя твоих богатств и всех тех маленьких развлечений, вполне презираемых тобой только потому, что они изобилуют в твоей жизни; ты, избалованный дворянин, полагающий, что в душе твоей нет особых стремлений, только потому, что не видишь трудностей на пути к исполнению желаний; ты будешь ползать на пузе еще искуснее всех этих охотников за приданым, если рядом будет пьянящая роскошь, добиться власти над которой не будет другого способа; ты, столь безапелляционно презирающий людей, у которых нет другой вины, кроме той, что они бедны.

— Все ты врешь, нечистый, — высокомерно возразил Арман. — Может быть, я честолюбив, может быть, и люблю богатство, но никогда, никогда барон де Луицци не опустится до того, чтобы жениться на условиях, поставленных этим негодяем, который здесь распоряжается. Никогда и ни за что я не дам своего имени женщине, начавшей свою сознательную жизнь конечно же с того, что отдалась какому-то проходимцу, который и стал отцом мадемуазель Эрнестины.

— Какой ты строгий, вы только посмотрите! — фыркнул Дьявол. — Ты забыл, что подобную ошибку совершила и Генриетта Бюре…

— Не путай, Сатана, не надо! То совсем другое дело! Генриетта — хорошо воспитанная девушка, получившая приличное образование, просто ее вполне достойные чувства были застигнуты врасплох страстью, на которую подтолкнули ее суровые нравы семьи.

— От этого ошибка еще менее простительна, ибо у Генриетты были для защиты веские средства: пример семейной добродетели, влияние здорового воспитания, а у бедной девушки из народа, которая поддается соблазну, нет этих мощных редутов, обороняющих светскую девицу.

— Лукавый, ты похож на адвоката пороков, — ухмыльнулся Луицци.

— Скорее на защитника несчастных, — с серьезным видом возразил Дьявол.

— В таком случае пиши лучше романы, а мне не нужно твоих сказок.

— Итак, — хмыкнул Дьявол, — ты твердо решил отказаться от женитьбы на госпоже Пейроль?

— Да, безусловно.

— Что ж, храни тебя Бог…

В этот момент грохот почтовой кареты, въезжавшей во двор, прервал их беседу. Сатана быстро проговорил:

— Это по твою душу приехали, барон, так что я исчезаю; ведь у тебя хлопот сейчас будет полон рот.

XI

Крах

Едва Дьявол исчез, как в комнату вошел Пьер, лакей Луицци, оставленный им в Париже.

— Какие такие важные новости заставили тебя мчаться сюда сломя голову? — спросил барон.

— Очень срочные письма из Тулузы, из Парижа и еще откуда-то; к тому же судебные исполнители пришли описывать ваши апартаменты…

— Мои?

— Ну да, господин барон.

Луицци похолодел. Банкротство не казалось ему возможным, но неприкрытая угроза Дьявола и особенно его издевательские прощальные напутствия испугали Армана. Он махнул Пьеру, чтобы тот оставил его одного, и распечатал полученные письма. Первое извещало об исчезновении его банкира. Удар был страшным, но не смертельным — ведь у Луицци во владении оставалось еще немало недвижимости, что обеспечивало ему значительные доходы.

Он вскрыл письма из Тулузы, из которых узнал, что все его владения больше ему не принадлежат. В округе появился некий человек, вооруженный не вызывающими сомнений документами, из которых неоспоримо следовало, что владения господина барона де Луицци-отца были проданы им по купчей, не засвидетельствованной у нотариуса, при условии, что покупатель предоставит Луицци-старшему пожизненное право пользования своими владениями и доходами с них.

Этот человек не воспользовался сразу полученным правом наследования, потому что, когда барон отошел в мир иной, находился в Португалии, где перепродал купчую некоему господину Риго, который и инициировал экспроприацию.

Напрасной тратой времени были бы попытки живописать ярость и страх, которые испытал Луицци, просматривая роковые письма; в какой-то момент ему показалось, что он грезит, и он резко встряхнулся, словно желая сбросить преследующий его навязчивый кошмар, потом открыл окно, будто свежий воздух мог выветрить бившийся в его голове бред; затем он вообразил, что Сатана внушил ему весь этот мрак, лишь бы наказать за резкие суждения об остальных соискателях приданого, и в диком порыве бешенства он снова воспользовался магическим колокольчиком. Дьявол тут же явился, все такой же грустный, спокойный и серьезный.

— Это правда? — закричал Луицци.

— Правда, правда, — тихо ответил Дьявол.

— Я разорен?

— Разорен.

— Это твоих рук дело, аспид! Это все ты! — заорал барон.

Разум Луицци окончательно помутился от гнева, и он бросился на Дьявола, чтобы разорвать того в клочья, однако барону не удавалось схватить ясно видимый, могучий, но подобно змею выскальзывающий из рук силуэт. Луицци, совершенно обезумев от собственного бессилия, неистово молотил кулаками неуловимое бестелесное существо, пока, изнуренный яростью и беспомощностью, не упал, задыхаясь от рыданий, стонов и слез. Боль и горечь обрушились на него, никак не затихая, и он не успел еще собраться с мыслями, как увидел перед собой Дьявола, который смотрел на него сверху вниз все с той же грустной и суровой улыбкой. Луицци, нашедший некоторое облегчение в слезах, спросил, обхватив голову руками: