Собрание сочинений. том 7.

— Идите сюда, — крикнул Фошри, вдруг появившийся в коридоре, — вас спрашивают.

В конце коридора помещалась общая уборная Клариссы и Симоны, продолговатая чердачного типа комната с потрескавшимися стенами. Свет проникал сюда сверху через два круглых оконца. Но в этот вечерний час при зажженном газе явственнее выступили узоры на обоях, по семи су за кусок: зеленые трельяжи и большие розовые цветы. Две доски, прибитые рядом, заменяли туалетные столики, обыкновенные доски, покрытые клеенкой в черных пятнах от разлитой воды, а под досками — цинковые помятые кувшины, ведра с обмылками, желтые грубые кружки из глины. Перед посетителем открывалась целая выставка купленных по случаю дешевых вещей, изломанных, засаленных от долгого употребления, — тазики с выщербленными краями, гребни, лишившиеся половины зубьев, все, что привыкли в спешке разбрасывать две женщины, которые, не стесняясь, обнажались и мылись друг перед другом, оставляя после себя страшный беспорядок в этом необжитом помещении, где грязь никого не трогала.

— Идите же, — твердил Фошри тем фамильярным тоном, который устанавливается между мужчинами, пришедшими к девочкам. — Кларисса хочет вас поцеловать.

Мюффа после минутного колебания вошел в уборную. Но он замер на пороге, обнаружив здесь маркиза де Шуар, устроившегося на стуле между двух туалетных столиков. Оказывается, маркиз сбежал сюда. Сидел он, подобрав ноги, потому что одно из ведер текло и вокруг стояло белесое озерцо воды. Чувствовалось, что старику здесь уютно, что он умеет найти себе местечко по душе, что его бодрит эта душная, банная атмосфера, невозмутимое женское бесстыдство, которое в этом темном неопрятном закоулке как бы распространялось на все и выглядело вполне естественным.

— Пойдешь со стариком? — шепотом спросила Симона Клариссу.

— Еще чего, — ответила та, не понижая голоса.

Молоденькая костюмерша, очень некрасивая и очень фамильярная особа, громко прыснула, подавая Симоне манто. Все три девицы игриво толкали друг друга, шептались, фыркали.

— Да ну, Кларисса, поцелуй графа, — уговаривал Фошри. — Он же богач, пойми ты.

И, повернувшись к графу, сказал:

— Сейчас вы сами убедитесь, какая она миленькая, она непременно вас поцелует.

Но Клариссе надоели мужчины. Она сердито заговорила о тех скотах, которые сидят и ждут там внизу у привратницы. К тому же ей пора идти, а то она пропустит последнюю сцену. Но так как Фошри загородил ей путь, она дважды прикоснулась губами к бакенбардам Мюффа и сказала:

— Только не принимайте на свой счет. Это ради Фошри, иначе от него не отвяжешься.

И она выскользнула из комнаты. Графа стесняло присутствие тестя. Кровь горячей волной бросилась ему в лицо. Даже в уборной Нана, среди дешевенькой роскоши ковров и зеркал, он не испытывал такого острого возбуждения, как здесь, в этой жалкой каморке, где все было под стать бесшабашным ее обитательницам. Маркиз засеменил вслед за Симоной, шепча ей что-то на ухо, но она отрицательно качала головой, очевидно торопясь куда-то. За ними с хохотом последовал Фошри. Граф заметил, что остался наедине с костюмершей, ополаскивавшей тазы. И он тоже вышел, стал спускаться с лестницы, еле ступая обмякшими ногами, снова распугивая на своем пути целое стадо женщин в дезабилье, которые хлопали дверьми перед самым его носом. И хотя по всем четырем этажам носились вверх и вниз девицы, ему отчетливо запомнился лишь кот, жирный рыжий кот, который, не выдержав адских испарений мускуса, спускался с лестницы, задрав хвост и выгнув спину; изредка он останавливался, чтобы потереться о прутья перил.

— Да ну их! — произнес поблизости охрипший женский голос. — Я думала, они нас до утра продержат!.. Вот надоели-то со своими вызовами!

Спектакль кончился, занавес опустили. Лестница дрожала под стремительным топотом ног, раздавались крики, восклицания, людям не терпелось поскорее переодеться и вырваться на волю. Когда граф Мюффа ступил на последнюю ступеньку, он заметил, что по коридору медленно шагают принц и Нана. Нана остановилась, потом произнесла вполголоса, с улыбкой:

— Хорошо, подождите, я скоро.

Принц вернулся на сцену, где его ждал Борденав. Оставшись наедине с Нана, граф Мюффа, уступая вспышке гнева и желания, побежал за ней; и когда она уже перешагнула порог уборной, он влепил ей поцелуй в шею, в то место, где кудрявились золотистые завитки, уходившие косичкой за вырез туники. Он как бы возвращал здесь поцелуй, полученный там, наверху. Нана в бешенстве подняла было руку для удара. Но, узнав графа, улыбнулась.

— Ох, как вы меня напугали, — просто сказала она.

И улыбнулась покорно, смущенно, мило, словно уже отчаялась дождаться этого поцелуя и счастлива, наконец-то получив его. Но ни сегодня вечером, ни завтра нельзя. Придется подождать. Будь она свободна, все равно она заставила бы его побегать. Он прочел это в ее глазах. Наконец она произнесла:

— А вы знаете, я теперь помещица… Да, да, покупаю домик в деревне возле Орлеана. Вы, кажется, там бываете. Младенчик, то есть Жорж Югон, мне об этом сказал, ведь вы с ним знакомы? Загляните ко мне, когда будете в тех краях.

Как и все застенчивые люди, граф испугался, устыдился своего грубого поступка и, церемонно откланявшись, обещал воспользоваться приглашением Нана. Потом зашагал по коридору будто во сне.

Он догнал принца как раз в ту минуту, когда из фойе донесся крик Атласки:

— Катись отсюда, старый боров! Отвяжись, тебе говорят!

Слова эти были адресованы маркизу де Шуар, который набросился теперь на Атласку. Хватит, нагляделась на ихний шик! Нана, как и обещала, представила Атласку Борденаву. Но той ужасно надоело сидеть весь вечер, не раскрывая рта из страха сморозить глупость, и она решила вознаградить себя за все, тем более что за кулисами случайно встретила своего старого вздыхателя, того самого статиста, который играл Плутона, а прежде был кондитером и подарил ей как-то целую неделю любви и оплеух. Его-то она и поджидала и вспылила, когда маркиз принял ее за одну из этих театральных див. Поэтому она высокомерно бросила ему:

— Сейчас за мной зайдет муж, тогда узнаете!

Меж тем уже одетые актеры с усталыми лицами расходились по домам. Мужчины и женщины группами спускались по винтовой лестнице, и в полумраке мелькал то силуэт продавленной шляпы, то измятая шаль, то бледное актерское лицо, сразу подурневшее без румян. На сцене, где уже тушили софиты и фонари, принц слушал Борденава, рассказывавшего разные забавные историйки. Принц решил дождаться Нана. Когда наконец она появилась, сцену уже окутал мрак, и только дежурный пожарный с фонарем в руке обходил свои владения. Борденав, желая избавить его высочество от прохода через Пассаж панорам, велел открыть дверь в коридор, который вел от каморки привратницы прямо в вестибюль. И сразу же началось повальное бегство, борденавские девочки неслись по коридору в восторге от того, что смогут миновать ждущих их в Пассаже кавалеров. Они толкались, мчались, плотно прижав к бокам локти, бросая назад тревожные взгляды, и, только очутившись на улице, с облегчением переводили дух; а Фонтан, Боск и Прюльер шли не торопясь, потешаясь над вытянутыми физиономиями кавалеров, нервным шагом меривших галерею Варьете, в то время как их малютки убегали по бульварам под ручку со своими сердечными дружками. Но всех хитрее поступила Кларисса. Она опасалась Ла Фалуаза. И в самом деле, он все еще сидел на соломенном стуле в каморке мадам Брон в обществе таких же упрямцев, как он сам. Все они как по команде вытянули шеи. Но Кларисса пронеслась мимо, спрятавшись за спину одной приятельницы. А упрямые кавалеры только хлопали глазами, ошеломленные этим низвергающимся по винтовой лестнице вихрем юбок, с отчаянием глядя вслед улетавшей стайке, где они не успевали различить ни одного знакомого лица. Черные котята всем выводком расположились на столе, покрытом клеенкой, и припали к животу своей мамаши, которая с блаженным видом вытянула лапки; а жирный рыжий кот, взгромоздившись на противоположный край стола, следил своими желтыми глазами за убегавшими девицами.